Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу - Марина Кравцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что же, Григорий Александрович, – тихо улыбнулся грек, – риск велик, а делать, кажется, нечего. Да и, опять же, не впервой.
– Хорошо, господа, – Потемкин поднялся, и по тону его Подгоричани и Ошеров поняли, что он хочет остаться один. Они распрощались ненадолго. Григорий Александрович затеплил свечу перед своим любимым походным образом Божьей Матери и опустился на колени…
* * *Утром турки, перешедшие Мильку, открыли огонь из двух батарей. Потемкин, построив отряды, начал выдвижение в сторону могучей вражеской кавалерии, которая, прикрывая пехоту, вытянулась в линию. Враги атаковали.
Новички, поступившие в армию в перерыве между компаниями, ужасались, изумленные бешеным наскоком яростной силы, казалось, неустрашимой, жаждущей бездумно смести все на своем пути. Турки вопили и визжали, русские отвечали возгласами, вселяющими в них боевой дух, подбадривали новичков. Вражеская конница была встречена оглушительными залпами, в громе которых тонули призывы Аллаха. Турки понесли урон, но мощная конница их не дрогнула, ударила по левому флангу, прорвала линию русской кавалерии. Этого Потемкин не ожидал. Его каре встретило яростную атаку янычар, с тыла наседала конница.
Потемкин и сам бился, бился с остервенением, но душа его содрогалась при мысли, что от успеха его командования зависит теперь столько солдатских жизней. Он так и не привык к войне. Куда лучше мыслить за нарисованным планом или же сражаться, зная, что от тебя зависит только твоя собственная жизнь и ничья больше…
– Теперь дело за нами, ребята! – вскричал Сергей Ошеров, когда конные турки, прорвав полуэскадроны, навалились на пехоту. – Вперед, за Россию!
Он блистательно бросил свой эскадрон в контратаку. Ему было куда легче, чем Потемкину – привык рубить, крушить, колоть, не думая. Турки боялись его – дерзкого, ловкого. Он наступал, они шарахались, Сергей, вдохновленный, рубанул одного, снес, словно кукле, голову другому, заколол третьего… Друзья-гусары не отставали от него. С болью Ошеров увидел, как упал с коня Милич. Лошадь, взмыленная, разгоряченная, неслась вперед в порыве, а Зоран пытался подняться, но не мог. Сергей подозвал Белоглазова.
– Спасай Милича! Скорее!
Миша поспешил к сербу…
Вступивший в дело резерв во многом помог спасти положение. Ревущая артиллерия заставила атакующих противников отступить. Но лишь на время.
Сраженье вновь закипело, турки ярились в злобе, в отчаянье, что им не удалось так легко сломить небольшой отряд соединенных русских сил. Но и русские, ободренные успехом, вновь готовы были сражаться за десятерых. Потемкин думал, отдавал приказы, защищался, колол, показывая пример, бросался в самое пекло… Душа его уже ликовала, он почувствовал близкий перелом, почувствовал, что победа близка… Атака мощного противника была страшной по изматывающей продолжительности. Но наконец наступил момент…
– Пора, – сказал сам себе Григорий Александрович. И бросил весь соединенный отряд в контрнаступление…
Как одно из сладчайших мгновений своей жизни вспоминал потом Сергей Ошеров тот миг, когда русская кавалерия вырвалась наконец вперед и погнала противника! Да, вся эта вселявшая ужас вражеская мощь дрогнула под лавиной конницы, под натиском вдохновленных, страха не ведающих русских молодцев, рубящих один – десятерых.
«Вот так и воюем», – думал Потемкин, и гордость за свою землю, рождающую таких вот ребят, наполнила счастьем его ликующую душу.
Он тоже мчался, преследуя противника, и благодарил Бога, что Он не посрамил его усилий, что не стыдно теперь будет смотреть людям в глаза…
Ожесточенное трехчасовое сражение завершилось полной победой. Русские потеряли около ста сорока человек, турки – более тысячи. Было отбито пять пушек. Конница до ночи преследовала противника…
Когда наконец удалось с облегченьем вздохнуть, генерал Подгоричани, не отходивший от командующего во время боя, с восхищением обнял его и крепко поцеловал.
– Гриша! – воскликнул Ошеров по старинке и повис у генерала на шее. Григорий Александрович обнял его.
– Герой наш! – весело сказал Потемкин. – Что б мы без тебя делали?
– Да мы все герои, – просто отвечал Сергей, и хотя уже с трудом держался на ногах от усталости, поспешил навестить раненого Милича.
* * *Петербург, напряженно следивший за ходом военных действий, скоро был осведомлен о победе генерал-майора Потемкина. Но никто не радовался его успехам так, как императрица Екатерина, хотя и держала это в тайне…
…Ничто – ни ужасы войны, ни радости побед – не могло изгнать из сердца Потемкина ее образ. Порой, когда можно было позволить себе на миг забыться, Григорий живо воскрешал в памяти ее лицо, глаза, статную фигуру в окружении склоняющихся перед ней сановников. И пытался представить выражение обожаемого лица в тот миг, когда она читает его письма… Неужели так и не будет ответа?
И вновь не имеющая выхода нежность пробивалась в легких грустных стихах, которые, как и раньше, Григорий и не думал запоминать…
Однажды он забылся в новых грезах, но с улицы вдруг раздался звучный голос Ошерова.
– Ура генералу Потемкину!
Григорий Александрович, улыбнувшись, вышел и увидел Сергея в компании молодых офицеров. Сережа, бывший уже слегка навеселе, во весь голос декламировал, держа в руках какой-то листок:
Он жил среди красот! И, аки Ахилесс,
На ратном поле вдруг он мужество изнес…
Впервый приял он гром, и гром ему послушен!
Впервые встретил смерть —
и встретил равнодушен!
– Генерал Потемкин, это про тебя! За Фокшаны! Вот как тебя возносят пииты столичные. Ты бы сам, уж конечно же, лучше сочинил, но все равно.
– Я знаю, это старый друг мой написал, Петров, – с улыбкой отвечал Григорий Александрович. – Спасибо ему.
– Да, ему спасибо! А тебе, Григорий Александрович, русский Ахилесс, виват!
– Виват! – отозвались офицеры.
Потемкин был растроган, но как горячо ни звали его друзья отведать с ними трофейного вина, не пошел. Трезвым ему всегда было лучше…
А потом… потом были в его жизни новые битвы и победы, были прогремевшие на весь мир виктории главнокомандующего 1-й армией Румянцева, под чьим началом сражался Потемкин, была блистательная Ларга и великий Кагул, где с семнадцатью тысячами Румянцев разбил сто пятидесятитысячную армию великого визиря, нанеся туркам сокрушительный удар. Пророчества Екатерины Великой сбывались…
* * *Первая эскадра из Кронштадта под командованием адмирала Спиридова выступила к Алексею Орлову в июле 1769 года. Через несколько месяцев за ней следовала в Архипелаг (Эгейское море) эскадра контр-адмирала Эльфинстона. Турки и поддерживающие их европейцы только глазами хлопали: кто выпустил русских с Балтики? Ничего не оставалось, как язвить. А ведь русский флот и впрямь ничего из себя особенного не представлял…
Адмиралы ссорились. А ссориться было не с руки – под носом турецкая армада. Алексей, наделенный императрицей тайными полномочиями, собрав совет, стукнул по столу кулаком:
– Довольно уж ваши препирания слушать! Сыт по горло… Отныне командование флотом беру на себя!
Взвился кайзер-флаг на его корабле!
Был июнь 1770 года. Под попутным ветром эскадра Орлова двинулась на флот Гасан-паши, стоящий у бухты Чесма…
Граф, находящийся на фрегате «Три иерарха», сжав губы, смотрел на военно-морскую мощь неприятеля. Смотрел и чувствовал, что бледнеет. Ужас полонил душу богатыря.
– Что же это?.. – шептал он. – Силища… Неужто… конец?
Рядом застыл непонятно зачем находящийся при командующем молоденький гардемарин Владимир Белосельский с прехорошеньким, почти девичьим личиком. Был он славной фамилии, но из семьи обедневшей, и родичи все старания приложили, чтобы мальчик их оказался при Орлове – ради скорейшей карьеры. Орлов же был уверен, что нежный паренек – обуза.
– Ваше сиятельство, – гардемарин, взявший подзорную трубу из рук графа, побледнел сильнее Алехана и озвучил то, что билось неровным пульсом в висках самого Орлова, – неужели они нас… перебьют?
– Брось! – нарочито небрежно отозвался Алехан, успокаивая не Володьку, а себя. – Бог не выдаст…
А холод смерти уже касался сердца. Не только за себя Орлов боялся – за ребят своих, за команду. Сила неприятеля превосходила почти вдвое мощь русской эскадры. Знал он это заранее, но что такое сухие цифры пред живой, непризрачной силой всех этих четко обрисовавшихся в пространстве, становящихся все ближе и ближе фрегатов, бригантин, галиотов, галер, полугалер… Но адмиралы – морские волки – были спокойнехоньки.
Орлов перекрестился.
– С нами крестная сила! В руце Твои, Господи, предаю, дух мой… Ну, братья, виват Россия! Виват государыня!
Он подал сигнал к атаке. Было десять часов утра…
* * *Алексей Григорьевич Орлов сидел в каюте «Трех иерархов», и, закрыв лицо руками, раскачивался из стороны в сторону, и непонятно было: то ли рыдает, то ли смеется. Один вопрос задавал он себе непрестанно: как свершилось такое чудо? Что же это произошло после того, как он, узрев турецкую силу, предал Господу свою жизнь и всю русскую эскадру?
