Славное дело. Американская революция 1763-1789 - Роберт Миддлкауф

Невежество министров в вопросах колониальной жизни оказалось настолько вопиющим, что потребовалось проделать большой объем работы. Уэйтли выполнил ее с такой самоотдачей, которая наверняка порадовала Гренвиля. Прежде чем представить кабинету предварительный проект в начале декабря 1764 года, он детально обсудил его со многими департаментами и чиновниками, включая министерство торговли и его сведущего секретаря Джона Паунолла, руководителей таможенного ведомства, а также английский комитет по гербовому сбору. Кроме того, Уэйтли обращался к американским и английским официальным лицам в колониях, хотя здесь его усилия были не столь систематичны. Он консультировался с Джоном Темплом — главным таможенным инспектором по северным колониям — и менее важными чиновниками в Массачусетсе, Нью-Джерси и Нью-Йорке. Уэйтли также написал как минимум одному влиятельному частному лицу в Америке — Джареду Ингерсоллу в Коннектикуте. Ингерсолл и Темпл хорошо знали колонистов и безуспешно пытались убедить Уэйтли в том, что идея о гербовом сборе для Америки — ошибка. Ингерсолл — прямолинейный янки, очень далекий от радикализма, чрезвычайно откровенно ответил на вопросы Уэйтли о настроениях американцев. Их мысли, писал он в июле 1764 года, «полны самых мрачных предчувствий от этого шага, вследствие чего вы можете догадаться, легко ли будет собирать налог такого рода. Трудно сказать, сколько можно изобрести способов уклонения от уплаты налога, возложенного на страну без согласия ее законодательных органов и противоречащего, по мнению большинства ее жителей, основополагающим принципам их естественных и конституционных прав и свобод». Вторя другим колонистам, Ингерсолл добавлял, что если колонистов попросить обеспечить часть дохода, то они охотно согласятся, но если парламент навяжет им хотя бы умеренный налог, то он не берется предсказать, «каких последствий можно или, точнее, нельзя ожидать»[108].

Уэйтли не ожидал предупреждений о том, что гербовый сбор способен спровоцировать недовольство в Америке, и отмахнулся от них. Гренвиля подобные ответы не могли обеспокоить, хотя ранее он дал понять, что единственный аргумент, к которому он не станет прислушиваться, это сомнение в праве парламента вводить налог, которое высказывали в своих письмах и петициях Ингерсолл и другие. Вообще-то такие доводы были только на руку Гренвилю. Чего достойные парламентарии не терпели, так это утверждений, будто они не вправе осуществить задуманное. Представители колоний в Англии понимали, что если они будут продолжать говорить то, что им поручили американцы, то добьются результата, прямо противоположного желаемому — принятия акта. Но что им оставалось делать? Английские купцы, торговавшие с Америкой, опасались конфликта, набиравшего силу на их глазах, но тоже не решались доказывать правоту колоний и их конституционных доводов[109].

Незадолго до начала сессии парламента в феврале 1765 года уже отчаявшиеся агенты колоний отправили четырех своих коллег встретиться с Гренвилем последний раз. Это была впечатляющая группа: Бенджамин Франклин, успевший прославиться своими экспериментами с электричеством; недавно приехавший из Америки Джаред Ингерссол; Ричард Джексон — член парламента и представитель Коннектикута, Массачусетса и Пенсильвании; и Чарльз Гарт — еще один парламентарий и представитель Южной Каролины, прозорливый и находчивый. Гренвиль принял их благосклонно и почти сразу сказал, что сожалеет о причинении американцам столь больших неудобств, но считает справедливым, чтобы они платили за свою оборону, и не видит лучшего способа, чем налог, введенный парламентом. Представители повторили то, что слышали уже, наверное, все: американцы предпочитают самостоятельно вводить налоги. Ричард Джексон совершенно ясно изложил причину такой позиции: парламентский налог подорвет представительное правительство в Америке. Кормясь за счет парламентского налога, тамошние королевские губернаторы потеряют всякий стимул созывать местные ассамблеи. Гренвиль, конечно же, заявил, что не ставит такой цели, и отверг возможность такого сценария[110].

Примерно в этот момент встречи Гренвиль спросил представителей, могут ли они «договориться о том, какую пропорцию должна будет собирать та или иная колония», если им разрешат собирать деньги через ассамблеи[111]. Этот вопрос был назван бессмысленным, что было в общем-то справедливо[112]. Кабинет Гренвиля сам был ответствен за установление данных пропорций, и для этого в его распоряжении имелся целый год, если, конечно, его действительно интересовал ответ. Из-за сомнений в наличии намерений позволить колониям самостоятельно вводить налог для содержания войск вопрос вполне заслуживал того, чтобы им пренебречь. Гренвиль это прекрасно понимал и наверняка задал вопрос, сколь бы глупым он ни казался, лишь для того, чтобы развеять иллюзорные надежды представителей на то, что они смогут заставить его отклониться от выбранного курса.

Убедить Гренвиля отказаться от идеи гербового сбора было не по силам ни представителям колоний, ни кому-либо другому. Шестого февраля 1765 года он внес резолюцию 1764 года на рассмотрение палаты общин. Последовавшие дебаты и голосование показали, что выступать против было бы опрометчиво. Только Уильям Бекфорд на обсуждении в палате общин отрицал право парламента вводить налог, большинство других членов считали его неоспоримым. Гнев против колонистов, посмевших бросить вызов абсолютному суверенитету парламента, был столь всеобщим, что противники предлагаемого налога формулировали свои доводы очень (но, как оказалось, недостаточно) осторожно[113].

Ничто из сказанного не смогло существенно повлиять на голосование. А самая яркая речь в защиту позиции американцев, которую произнес полковник Исаак Барр, пожалуй, даже укрепила парламент в его мнении. Барр разразился своей тирадой в ответ на язвительный выпад Чарльза Тауншенда: «И что же, теперь эти американцы, дети, которых мы взлелеяли заботой, которым потакали так, что они достигли силы и богатства, и которых мы защищали своим оружием, не пожелают внести свою скромную лепту, чтобы облегчить тяжелое бремя, лежащее на наших плечах?»[114] Реакция Барра была очень бурной:

Они взращены вашей заботой? Вовсе нет! Это ваше угнетение вытеснило их в Америку. Они бежали от вашей тирании в тогда еще неосвоенную и недружелюбную страну, где им пришлось выдержать самые разные трудности, какие только выпадают на долю человека, в том числе жестокость свирепого врага — самого коварного и, не побоюсь этого слова, самого грозного из всех народов на Земле. И все же, движимые принципами истинной английской свободы, они переносили все тяготы с радостью, ведь у себя на родине они страдали от рук тех, кто бы должен быть их друзьями.

Вы считаете, что вы им потакали? Нет, они выросли вопреки вашему пренебрежению. Как только вы начинали заботиться о них, эта забота выражалась в отправке к ним чиновников, чтобы управлять ими. Эти заместители заместителей какого-нибудь члена палаты шпионили за ними, очерняли их действия и не давали им покоя; эти люди своим поведением отвращали от себя сынов свободы; некоторые из них были рады оказаться за границей, чтобы не предстать перед судом в родной стране.