Платный сыр в мышеловке - Валентина Андреева

— Замечательно! — восхитилась Наташка моему короткому пересказу прочитанного материала. — Мне повезло, что не бывала в тех местах и не удосужилась вываляться в грязи. Остается понять, почему Кириллов заочно меня в ней вывалял. А остальное мне — до фонаря, в Марьиных стеклах не нуждаюсь. Вот если бы в пещере имелись вкрапления стеклопакетов…

— Может, Кириллов интересовался секретной лабораторией Воронцова? — предположила я. — Знаешь, тут есть сведения об одном любопытном обстоятельстве… Миновав Хату Хана, вскоре упираешься в каменную глыбу, загораживающую дальнейший проход. Но это полузавал, преодолеть глыбу можно. Дальше виден Вход в ад. Ничего себе названьице, да?

— Можно подумать, что последнее время мы с тобой испытываем исключительно райское наслаждение. — Наташка возмущенно всплеснула руками, призывая кошку Плюшку в сообщницы.

— Не гневи Бога! «Вход» представляет собой рукотворное отверстие, капитально забитое утрамбованной глиной, причем проделана эта работа за одну ночь. Легенда гласит, что сие отверстие является перекрытым ходом, ведущим в нижние ярусы пещеры. Улавливаешь? Туда, где вполне могут располагаться помещения секретной лаборатории.

— Ну да. И затычка — дело рук Кириллова, который эту лабораторию отыскал. Надо же было ему где-то хранить золото Мюллера, — хмыкнула Наташка. — Теперь оно лежит там и помалкивает. А Кириллов тем более молчит.

— Молчание — само по себе золото… — пробормотала я, ощутив неприятный жар во всем теле. — Только в нашем конкретном случае это золото молчания фальшивое. Не следовало твоему Кириллову перед смертью молчать так выразительно. Слишком дорого обходится. Мог бы и предупредить, что готовит тебе сюрприз.

— Золото Третьего рейха? А на фига оно мне сдалось? Я больше серебряные украшения уважаю. Ладно, шутки в сторону. Насколько я поняла, Караваинка и Михайловка связаны с легендами то ли о тайных исследованиях, то ли о кладах. Значит, там шляются привидения.

— Есть такие высказывания. Насчет привидений и странных звуковых явлениях — женских, детских голосах, голосах знакомых… А как же без них? Заманивает чертовщина. Многие явственно ощущают взгляд в спину. Естественно, кого-то невидимого. Да, и еще один момент: в пещерах и в самом деле обитают летучие мыши, от которых тебя якобы спасал Кириллов.

— Ну хватит с меня страшилок. Давай-ка пороемся в санатории «Монино», где, если верить Кириллову, мы с ним в четырнадцать лет замечательно отдыхали.

— А стоит ли? Если принять во внимание отличительную особенность Караваинки и Михайловки, связанную с тайнами катакомб, то территория санатория «Монино» еще более загадочна. В свое время там располагалась усадьба Якова Брюса.

Наташка подняла на меня глаза, и взгляд ее был укоризненным. Она тихо пояснила, что с Брюсом не знакома. Я искренне за нее порадовалась, ибо Яков Вилимович был сподвижником Петра Великого, ему повезло поработать с самим Исааком Ньютоном. Родился Брюс в 1669 году, Наташке в ту эпоху рядом с ним как-то нечего было делать.

— Сухаревскую башню в Москве знаешь? — задала я подруге наводящий вопрос. — Недавно о ней интересная передача шла. Брюс основал там Навигационную школу. Незаурядный был человек. И как полководец, и как ученый…

— Вспомнила! Видела я эту передачу. Но при чем тут его усадьба? Ир, а что ты без конца почесываешься? Блох нахватала? Смотри, не зарази кошек и мою собаку.

— Не знаю… Дикий зуд какой-то. — Мне и вправду казалось, что меня атаковали сотни комаров. — Наверное, на нервной почве… Так о Брюсе. В народе его считали колдуном и, само собой, чернокнижником. Трудно отделить вымысел от правды. Имеются ссылки на исследования, проведенные на территории его усадьбы. Место для нее Брюс выбрал замечательное: в то время две реки — Клязьма и Воря образовали полуостров, защищенный болотами и непроходимыми лесами. Имелись, конечно, поселения, но, думаю, не впритык к объекту застройки. Мало того, территория была напичкана древними подземельями и длинными подземными ходами. В нескольких километрах от эпицентра будущей застройки. Нормального аристократа такое положение едва ли устроило бы. При подобном уединении некому пыль в глаза пускать, не перед кем выпендриваться. Впрочем, общественность, бывавшую у него наездами, он все-таки поражал. Возбуждала любопытство его обсерватория, ходили слухи, что в подземных лабораториях он создавал эликсир молодости, живую и мертвую воду… Короче говоря, химичил — будь здоров! Кто-то на полном серьезе уверял, что по ночам Брюс летал на железном драконе. А еще рядом с его домом был пруд. Так вот, жарким летним днем он мог превратить его в каток. Заморозить.

— Сказка какая-то…

— Может быть и так. Но, во всяком случае, место под застройку Брюс купил у реального собственника, князя Долгорукова. То есть оно до него было обитаемо. Новый хозяин прожил в своей усадьбе восемь лет. После смерти Якова Вилимовича его личная библиотека, различное оборудование и другие ценные вещи были вывезены в Академию наук Санкт-Петербурга аж на тридцати подводах. Исследователи продолжают искать тайные ходы в подземельях. Кто знает, а вдруг там и вправду хранятся его неизвестные записи и книги? Ну и иные ценности, на наличие которых указывает биолокационная разведка. Ясно одно — Яков Брюс был уникальным человеком.

— И в его честь усадьбу превратили в санаторий! Где, кстати, моя нога не ступала.

— Ой, да чего на этом месте только не было! Санаторий обустроили лишь в 1948-м году, а непосредственно после смерти Брюса усадьбу превратили в писчебумажную и прядильную фабрику. Территорию прекрасного парка, само собой, обезобразили. Купчиха Колесова приказала разбить все парковые скульптуры, они оскорбляли ее религиозные чувства. Обломки пустили на строительство плотины. Потом фабрика благополучно сгорела. После революции дом Брюса поэтапно превращался в приют, школу и даже сельскохозяйственную коммуну. Так что санаторий — еще не самый худший вариант. Если не считать того, что под спальный корпус перестроили усадебную церковь.

Я снова почувствовала приливную волну жара, а следом озноб. И эта выматывающая чесотка…

— Мама дорогая! Ирка, тебе сейчас бы искупаться в водице Якова Вилимыча — сначала в мертвой, потом в живой. Ты вся в красных горошинах! У меня в детстве такое платьице было, я в нем пользовалась успехом на новогоднем утреннике в детском саду. Бли-ин! Говори, чего тайком от меня слопала?

— Антибиотик! — ахнула я и, продолжая почесываться, кинулась к зеркалу. Увиденное не обрадовало: сплошное пятнистое покрытие. А губы увеличились раза в два без всякого там хирургического вмешательства и накачки гелем. Совсем не сексуально, скорее страшно. — Профилактика ангины, — попыталась я оправдаться. — Тройная доза. И за себя, и за тебя… И еще раз за себя. Как завтра на работу поеду? Ну что бы выпить одну таблетку!

— Не расстраивайся. От одной расцвела бы четвертинками горошин. Аннотацию читать надо, причем внимательно. Там написано: принимать три дня по одной таблетке в день. Та-а-к, компьютер выключаем, поиски сворачиваем. Потом сама продолжу. Готовь посадочную площадку для шприца. Я за лекарством! И поищи у себя супрастин.

Утром по дороге на работу я жалела только об одном — об отсутствии паранджи. Народ от меня шарахался. Но были в этом и положительные моменты: при общей давке в транспорте я чувствовала себя относительно свободно. Если бы не необходимость постоянно оправдываться, разъясняя новому пополнению пассажирок, разгневанным женщинам (мужчины не возникали), что у меня не ветрянка, не краснуха и не корь — банальная аллергия.

— Жрем все подряд, — укоризненно заметила полная женщина, дернув головой с копной светло-полосатых волос и подтянув к груди сумочку.

— На рынке собачатину за свинину продают, — тут же пожаловалась сухонькая старушка, и разговор ушел в сторону от моей проблемы. Даже не пришлось оправдываться в том, что все подряд не жру.

Проходную миновала с низко опущенной головой, вроде как задумалась. Но вынуждена была ее поднять — зычным голосом меня приветствовал шеф. Удивились мы оба. Я — тому, что он явился на работу вовремя (неужели ночевал в кабинете на диване?), он — моему внешнему виду.

— Ефимова, ну ты за три дня отдыха прямо «расцвела». Краса ненаглядная… А муж говорил про нервный стресс.

— Правильно говорил, — буркнула я, стараясь прошмыгнуть мимо, чтобы не привлекать внимания дополнительных слушателей наших переговоров. — Нервный стресс породил нервную дрожь, а она наружу выскочила.

— Да-а-а… Хотел тебя на прорыв пустить, но тебе, пожалуй, лучше из кабинета не высовываться. Гостей ждем, санитарную инспекцию с проверкой. Может, выставить твою персону перед проходной? Они и не пройдут! Впрочем… Стой здесь до особого распоряжения.