Любовь на краешке луны - Барбара Картленд

Канеда недоверчиво подняла брови, однако ответить не успела: на ступеньках, ведущих к замку, появился молодой человек, сразу же заторопившийся им навстречу.

— Разрешите приветствовать вас, кузина Канеда, по поручению дедушки и бабушки, — сказал он. — Я — Арман.

Темноволосый и привлекательный, он улыбался ей с восхищением настолько очевидным, что она едва не улыбнулась в ответ, с трудом удерживая прохладное и надменное выражение, которое намеревалась хранить во время всего визита.

Тем не менее она представила его мадам де Гокур, которая, после того как молодой человек приложился к ее руке, сказала:

— Я видела вас шестилетним, поэтому не стану говорить, насколько вы выросли.

— В нашей семье нередко вспоминали о вас мадам, — ответил Арман, — и всякий раз с уважением.

Безусловно, к французам он относится надлежащим образом, с презрением подумала Канеда.

Повернувшись к ней, он произнес:

— Дедушка и бабушка ждут вас в салоне. Простите их за то, что они не встретили вас у дверей; увы, comte передвигается с большим трудом.

Канеда наклонила голову, и они вступили в довольно впечатляющий холл, от которого ответвлялся коридор, обставленный превосходной антикварной мебелью; стены его украшали картины, по-видимому, изображавшие предков семьи де Бантом.

Слуг было немного, и помещение показалось ей тусклым и пыльным, нуждавшимся не только в хорошей уборке, но и в обновлении красок и убранства.

Она попыталась не обращать внимания на потертые ковры и поблекшие шторы на окнах, нуждающиеся в новой подкладке.

Арман открыл перед ней дверь, и Канеда вошла в салон, выходивший во французский сад, расположившийся позади замка.

Перед окном сидела пожилая седоволосая женщина, и от одного взгляда на нее сердце Канеды сжалось: на нее смотрела ее мать, состарившаяся и морщинистая.

— Вот кузина Канеда, grand-mere, — объявил Арман.

Сomtesse протянула руки к девушке.

— Мое дорогое дитя! — воскликнула она. — Не выразить словами, как я рада, что вы ответили на мое письмо так быстро.

Канеда сделала реверанс и протянула руку, comtesse взяла ее обеими руками и привлекла к себе.

Еще в Англии Канеда запретила себе проявлять симпатию к своим ненавистным родственникам, тем не менее нельзя было уклониться от губ бабушки, приложившихся к ее щеке.

— Садитесь, моя дорогая, — проговорила comtesse, указывая на кресло возле себя, и с трепетом в голосе добавила: — Ты так похожа на мать, прямо одно лицо, а я так тосковала о ней все эти годы.

Канеде хотелось напомнить, чтобе Бантомы не выказали за все эти годы и знака тоски, но Арман как раз представлял мадам де Гокур бабушке и сразу после этого сказал:

— Надо сходить за Элен. Она не ожидала, что гости приедут так скоро.

— Да-да, конечно, дорогой мальчик, — ответила comtesse, — и попроси слуг принести угощение. Не сомневаюсь, они все позабыли.

— Я сделаю это, grand-mere. Прежде чем выйти, кузен улыбнулся Канеде, и вновь ей с трудом удалось не ответить ему улыбкой.

Напряженно, выпрямив спину, она сидела в кресле возле comtesse, а та, явно ощущая враждебность к себе, толковала с мадам де Гокур, своей старой знакомой.

— Я даже не могла поверить, когда грум доставил из Бордо весть о вашем прибытии на яхте! — воскликнула она.

Помедлив немного, она спросила Канеду.

— Это ваша яхта?

— Она принадлежит моему брату Гарри.'

— Значит, его зовут именно так. А мне уже показалось — когда я прочитала в газетах, что он унаследовал титул дяди, — что его зовут Эдуард. Я всегда считала это имя довольно скучным.

И вновь дух противоречия напомнил Канеде, что, если бы не это событие, бабушка не написала бы им и эта встреча просто не состоялась.

Дверь салона открылась, и Арман появился вместе с симпатичной девушкой.

Канеда усмотрела в обоих некоторое сходство с собой, хотя у Элен и Армана глаза были темными в отличие от ее синих… необыкновенных.

Она сразу же сообразила, что Элен не столь хороша, как она, потому что не похожа на ее мать.

— Я так рада нашей встрече, кузина Канеда! — воскликнула Элен. — Я мечтала о ней потому, что всегда видела в бегстве вашей матери с любимым самую романтическую и увлекательную историю на свете.

Канеду чрезвычайно удивило, что кузина говорит обо всем открыто, перед лицом comtesse, однако она не упустила возможности заметить:

— Моя мать была очень, очень счастлива. Но тем не менее она тосковала по своей семье и горевала из-за того, что вы в течение многих пет подвергали ее остракизму.

Тут кузен и кузина переглянулись, а потом посмотрели на comtesse.

— Нетрудно понять, моя дорогая, — сказала старая леди, — вы ощущали горечь от того, что ваша мать была отрезана от любимых ею людей; это томило и меня — более, чем я могу выразить словами: ведь она была моей дочерью.

— Тогда почему же вы так жестоко обошлись с ней? — впрямую спросила Канеда.

Сomtesse слишком красноречиво и нервно шевельнула тонкими, в синих венах ладонями; однако в это мгновение дверь отворилась, и в ней появился старик, которого под руки поддерживали слуги.

Они практически перенесли его через всю комнату и усадили в кресло рядом с comtesse, закутав ноги одеялом, подбитым мехом.

Старик молчал, и comtesse сказала:

— Франсуа, дорогой, к нам приехала Канеда. Я говорила тебе, что она должна появиться сегодня.

— Кто? Кто приехал? — переспросил старец.

Тонкие черты, что не ускользнуло от взгляда девушки, свидетельствовали: в годы молодости дед ее был чрезвычайно красив.

Теперь волосы его стали седыми, а лицо избороздили глубокие морщины, но тем не менее Канеде показалось, что и comtesse, и внуки испытывали перед ним трепет.

— Канеда, — ответила comtesse. — Она приехала к нам в гости из Англии.

С этими словами она взглянула на внучку и Канеда поняла: графиня хочет, чтобы она поднялась и приблизилась к старику.

Так она и поступила, радуясь тому, что одета в дорогое и элегантное шелковое платье, прикрытое мантильей из тафты, а на голове ее капор с окантовкой из небольших страусовых перьев.

Теперь ей предстояло познакомиться с дедом, человеком практически наиболее ответственным — она в этом не сомневалась — — за то, что с ее матерью, всего лишь пожелавшей выйти замуж за любимого, обошлись как с прокаженной.

Высоко подняв подбородок и выпрямив спину, Канеда встала перед дедом и под его внимательным взглядом сделала книксен.

На мгновение в комнате наступила тишина, а потом странно задушенным голосом сот1е проговорил:

— Клементина! Это — Клементина!

— Мет, дорогой, — торопливо поправила мужа comtesse. — Это Канеда, дочь Клементины.

Старик явно не слышал ее.