Дипломатия - Генри Киссинджер

Европейское Совещание по безопасности, таким образом, сыграло важную роль двоякого характера: на предварительных этапах оно делало более умеренным советское поведение в Европе, а впоследствии — ускорило развал советской империи.

Милосердно стерто из памяти отношение современников к Совещанию в Хельсинки. Президента Форда обвиняли в историческом предательстве за сам факт участия в Совещании и подписание им основного документа — так называемого Заключительного акта — в 1975 году. В передовой «Нью-Йорк тайме» утверждалось:

Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе с участием тридцати пяти наций, близящееся к кульминационному пункту после тридцатидвухмесячного семантического словоблудия, вообще не должно было иметь места. Никогда еще столь многие не сражались так долго за поистине ничтожные вещи. И если уже слишком поздно отозвать Хельсинкскую встречу в верхах... то следует приложить все усилия как публичным, так и частным порядком, чтобы предотвратить эйфорию на Западе»[1000].

Через три недели после этого я суммировал в своей речи отношение ко всему этому администрации Форда:

«Соединенные Штаты осуществляют процесс ослабления напряженности с позиции силы и уверенности в себе. Не мы обороняемся в Хельсинки; не нам бросают вызов все делегации с требованием жить согласно принципам, под которыми ставится наша подпись. В Хельсинки впервые за весь послевоенный период вопросы прав человека и фундаментальных свобод стали признанными предметами диалога и переговоров между Востоком и Западом. Конференция выдвинула наши стандарты человеческого поведения, которые были и остаются маяком надежды для миллионов»[1001].

Это был грустный период, когда все слова убеждения пропадали втуне. В речи в марте 1976 года я бросил вызов тем, кто бросает вызов, даже с некоторой долей раздражения:

«Никакая политика не способна в скором времени, и вообще когда бы то ни было, устранить соперничество и убрать непримиримые идеологические разногласия между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Не сделает она и их интересы совместимыми. Мы вовлечены в длительный процесс, имеющий свои взлеты и падения. Но не существует альтернативы политике санкций за авантюризм и стимулирования сдержанности. Что конкретно предлагают совершить нашей стране те, кто столь свободно болтает об „улице с односторонним движением" или „превентивных уступках"? В чем конкретно проявилась сдача позиций? Какого уровня конфронтации они жаждут? Какие угрозы они бы предъявили? На какой риск они бы .пошли? Какие конкретные перемены в нашей оборонительной структуре, какие расходы на какой период времени они предлагают? Как конкретно они предложили бы осуществлять отношения между США и СССР в эру стратегического равенства сил?»[1002]

Созданная Никсоном «структура сохранения мира» отвечала чаяниям нации положить конец авантюрам в дальних странах. Дело в том, что на протяжении почти всей своей истории американцы воспринимали мир как должное; определять мир как отсутствие войны было бы слишком пассивным и маловдохновляющим предначертанием постоянного направления американской политики. Концепция администрации Никсона в области международных отношений была гораздо более реалистичной, чем унаследованная от предыдущих администраций, и в конечном счете представляла собой основу для необходимых корректив американской внешней политики. Но она не базировалась на знакомых принципах: эту лакуну заполнили последующие администрации. Для Америки геополитическая интерпретация международной деятельности стала столь же необходимой, сколь она была недостаточна сама по себе. Критики Никсона, однако, действовали так, будто международная обстановка сама по себе ничего не значит и будто желанные для Америки цели могут быть достигнуты в одностороннем порядке и для этого от Америки потребуется всего-навсего их просто провозгласить.

Стремясь разработать жизнеспособный подход к революционным переменам, которые администрация Никсона пыталась взять под контроль, она чересчур отклонилась в сторону геополитической необходимости для Америки. Ее критики и непосредственные преемники попытались скомпенсировать это, привлекая абсолютизированные версии американских принципов. Неизбежные противоречия были сделаны ненужно болезненными посредством разрушения внутреннего единства под двойным давлением Вьетнама и «уотергейта».

И все же, не позволив миру развалиться во время «холодной войны», Америка сумела вновь обрести для себя точку опоры и умудрилась перебросить мяч на полег советского оппонента. А когда геополитическая угроза исчезла вместе с идеологическим вызовом, Америка по иронии судьбы вынуждена была в 90-е годы в одностороннем порядке рассмотреть совершенно по-новому, в чем заключались ее национальные интересы.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ. Конец «холодной войны»: Рейган и Горбачев

Холодная война» началась тогда, когда Америка ожидала наступления эры мира. А закончилась «холодная война» в тот момент, когда Америка готовила себя к новой эре продолжительных конфликтов. Крушение советской империи свершилось еще более внезапно, чем развал ее за пределами границ собственно СССР; с той же скоростью Америка диаметрально изменила собственное отношение к России, за какие-то несколько месяцев перейдя от враждебности к дружбе.

Эти моментальные перемены свершились под эгидой двух совершенно невероятных партнеров. Избрание Рональда Рейгана было своего рода реакцией на кажущееся американское отступление ради утверждения традиционных истин американской исключительности. Горбачев, пробившийся к известности через жесточайшую борьбу на всех уровнях коммунистической иерархии, был преисполнен решимости вдохнуть .новую силу в передовую, как он считал, советскую идеологию. И Рейган, и Горбачев верили в конечную победу собственной стороны. Однако существовало знаменательное различие между этими двумя столь неожиданными партнерами: Рейган понимал, какие силы движут его обществом, в то время как Горбачев абсолютно утерял с ними связь. Оба лидера апеллировали к тому лучшему, что видели в своих системах. Но Рейган высвободил дух своего народа, пустив в ход золотой запас инициативы и уверенности в себе. Горбачев же резко ускорил гибель представляемой им системы, призывая к реформам, провести которые он оказался не способен.

Вслед за крахом в Индокитае в 1975 году последовало отступление Америки из Анголы и углубление внутреннего раскола вследствие невероятного всплеска советского экспансионизма. Кубинские вооруженные силы распространились от Анголы до Эфиопии в тандеме с тысячами советских военных советников. В Камбодже вьетнамские войска, поддерживаемые и снабжаемые Советским Союзом, подчиняли себе эту истерзанную страну. Афганистан был оккупирован советскими войсками в количестве более 100 тыс. человек. Правительство прозападно настроенного шаха Ирана рухнуло, и на его место пришел радикально антиамериканский фундаменталистский режим, захвативший пятьдесят два американца, большинство из которых были официальными лицами, в качестве заложников. Независимо от причин, костяшки домино продолжали выпадать.

И все же когда международный престиж Америки опустился до самого низкого уровня, коммунизм начал отступать. В какой-то момент, в начале 80-х , казалось, что коммунизм набрал темп и вот-вот сметет все на своем пути; и почти немедленно, в отмеренное историей время, коммунизм приступил к саморазрушению. В пределах десятилетия прекратила свое существование орбита восточноевропейских сателлитов, а советская империя распалась на части, теряя почти все русские приобретения со времен Петра Великого. Ни одна мировая держава не рассыпалась до такой степени полностью и так быстро, не проиграв войны.

Отчасти советская империя распалась потому, что собственная история подталкивала ее к перенапряжению. Советское государство возникло вопреки всему, а затем ухитрилось пережить гражданскую войну, изоляцию и последовательное пребывание у власти свирепейших правителей. В 1934 — 1941 годах оно умело превратило маячившую на горизонте вторую мировую войну в так называемую «империалистическую гражданскую войну», а затем преодолело нацистский натиск при содействии западных союзников. Позднее перед лицом американской атомной монополии оно сумело создать цепочку государств-сателлитов в Восточной Европе, а в послесталинский период превратить себя в глобальную сверхдержаву. Поначалу советские армии угрожали лишь сопредельным территориям, но потом дотянулись до отдаленных континентов. Советские ядерные силы росли с такой скоростью, которая заставляла многих американских экспертов опасаться того, что советское стратегическое превосходство неизбежно. Как британские лидеры XIX столетия Пальмерстон и Дизраэли, американские государственные деятели полагали, что Россия повсеместно находится на марше.