Тени Лордэна - Алессандр Рюкко

малый серебряный колокольчик или флейту, игравшую пианиссимо. За более чем тысячелетие, проведённое на этом свете в непрекращающихся войнах, в нескончаемой череде кровавых битв, он не раз выносил врагам смертный приговор, чтобы немедля привести его в исполнение, и поражение стало казаться ему чем-то невозможным, чем-то, что ему никогда не дано будет познать, но вот от стоит весь израненный перед своим палачом, готовым в следующий миг раз и навсегда оборвать его существование, изгнать его из всех мыслимых и немыслимых миров и стереть из самой реальности, — чего же ты ждёшь?

Плотно сжатые губы не разомкнулись, грозные слова не слетели с их бледной кожи, и только полный презрения и сочащийся гневом взгляд был ему ответом.

— Да простит меня Триумвират, ибо я его подвёл, — с этой краткой молитвой, архангел прижал изъеденные чёрными трещинами руки к гранённой груди и обратил свои помыслы к небесам.

Вид поверженного, готового принять смерть врага, наполнил душу Хейндира ликованием, и он слил два клинка в один большой меч, затем сменил стойку и сделал глубокий вдох, так что кожа натянулась на разошедшихся рёбрах. С громким выдохом окутанный столпами белого огня северянин бросился на противника, чтобы одним взмахом рассечь его пополам, но архангел того и ждал.

Он больше не мог сражаться и парировать этот выпад. Он не мог даже сделать толкового шага в безнадёжной попытке уклониться. Но было одно, что он ещё мог сделать. Проронив своё последнее «аминь», он выбросил руки в стороны. Прогремел взрыв, сравнимый с первым ударом небесного луча. Расширяющаяся сфера ударила незащищённого Хейндира прямо в лицо, и его отбросило назад. Кувыркаясь и размахивая всеми конечностями, он перелетел на другую сторону кратера, несколько раз ударившись и отскочив от земли, как плоский камень от воды.

Всё его тело обратилось в мрамор, от которого поднимались редкие струйки дыма. Он лежал на животе без движения, даже не дыша. Затишье охватило поле брани. Даже бушующее пламя словно бы притихло, обратилось в слух и с замирающим дыханием ждало объявления победителя. И вот корка начала трескаться.

Терпя мучительную боль от едва сросшихся переломов и грязно ругаясь на смеси всех известных ему языков, Хейндир медленно высвободился и каменного плена и кое-как поднялся на ноги. На нём не было кожи. Чёрные волокна мускул, окружённые белыми прослойками сухожилий, судорожно подрагивали и сочились густыми каплями смоляной крови. Лицо полностью сгорело, явив миру череп с несмыкающимися яблоками глаз, с обнажённым обсидианом зубов и с блестящим куполом лба, из которого по-прежнему торчали кривые рога.

Сделав несколько неуверенных шагов, северянин с тоской оглядел поле брани, в которое обратился город, и скупая слеза стекла по ложбинкам верхней челюсти, чтобы тут же скрыться в щели зубов. Инфернальное пламя всё продолжало своё пиршество и, заполонив почти весь кратер, вплотную подступило к его границам, с твёрдым намерением выбраться покинуть бедное поле и перекинуться на более вкусные, ещё уцелевшие дома. Хейндир поднял руки и расправил пальцы веером. Почувствовав волю хозяина, колдовской огонь остановил свой неутолимый жор и стал прислушиваться к его мыслям, после чего нехотя оставил недоеденную пищу и послушно потёк назад к властелину. Языки огня поднимались по ногам, окутывали ему тело, руки, голову и впитывались в него, отдавая всю набранную энергию, от чего на голой плоти стали появляться маленькие лоскутки новой кожи.

Когда к нему вернулся его прежний вид и опасность магического пожара для города миновала, Хейндир поднял левую руку ещё выше и через паузы выпустил в небо три огненных шара. Достигнув высоты птичьего полёта, где они могли навредить только самым невнимательным чайкам, они распустились огромными белыми цветами, и вновь обезумевший от страха Лордэн окатил рёв громогласных взрывов.

Сигнал к отступлению был подан, но северянин пока что не мог покинуть злосчастное место. Вслушиваясь в удары утомившегося и исстрадавшегося сердца, он побежал к центру воронки, но на полпути свернул на запад и, промчавшись ещё с сорок шагов, вдруг остановился в месте, которое ничем не отличалось от любого другого. Хейндир опустился на колено, приложил ладонь к земле, и, ощутив под ним духовную пульсацию, нанёс сокрушительный удар. Стеклянная корка разошлась трещинами и вздыбилась. Создав магией нечто вроде диска, Уонлинг принялся дробить и выкидывать в стороны спёкшуюся почву. Не прошла и половина минуты, как он уже стоял по пояс в яме, а ещё через половину он уже достиг заветной цели.

— Ей, просыпайся. Я знаю, что ты жив, — сказал он, потрепав вернувшегося в человеческое обличие Одвина по обескровленным щекам. Весь его вид говорил о том, что капитан был мёртв, но, стоило Хейндиру ухватить товарища подмышки и потащить его наружу, как тот внезапно очнулся и, словно выброшенная на берег рыба, стал глотать ртом воздух. — Хорошо… хорошо…

— Х’ха-а-ах’х… всё зак’хон-чилось’х-х?

— Тут да.

— Т’хы-ы его убил? — просипел Одвин и неуклюже выплюнул густую смесь крови, слюны и пыли, испачкав себе весь рот и подбородок.

— Да.

— Ты прям герой — в первом же бою завалить арха, так ещё и в одно рыло. Такое мало кому из людей удавалось.

— Удалось, но ты посмотри какой ценой.

— Не вини себя. Это он решил так поступить, а не ты, — с явным неудовольствием Одвин обнаружил пропажу своей любимой шевелюры.

— Но если бы меня тут не было, то и этого всего бы не случилось. Но… сделанного уже не воротишь, а нам ещё многое надо успеть, пока эти твари не вернулись. Пошли.

— Не думаю, что смогу…

— Не волнуйся, я тебя понесу.

Подождав пока его обессиленный товарищ устроится у него за спиной, Хейндир в сердцах сплюнул на треснувшее зеркало и, хорошенько разбежавшись, выпрыгнул из кратера.

— Неужели в городе поселился кто-то из старых эльфов? — заинтригованно прошептал Делаим, с головокружительной высоты колокольни вглядываясь в закрывшие горизонт столбы дыма.

— Изволите призвать новые отряды? — спросил Сантураил, вновь опустившись на колени и склонив голову к груди.

— Да, раз уж эти сложили свои головы.

— Приказать им преследовать отступников?

— Нет, не стоит, — ощутив непонимание брата-монаха, великий апостол повернулся к нему и жестом приказал поднять голову. — Наш брат-центурион в пылу битвы поступил опрометчиво, и теперь часть города лежит в руинах, а это отнюдь не послужит его возвращению в лоно Церкви.