Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота - Андрей Юрьевич Андреев

кто давно завидовал дружбе профессора и императора. От их лица выступил министр народного просвещения граф А. К. Разумовский, который по собственной инициативе возбудил в министерстве дело относительно якобы имевшего место пренебрежения цензурным уставом. 31 января 1813 г. он сообщал Клингеру, что «сочинения, в которых идет речь об изобретенном профессором Парротом способе лечения нервной горячки, содержат в себе не рассуждения о сем способе, которые были бы позволительны и даже похвальны, но одни почти насмешки и даже грубые личности и брани и посему совершенно противны Уставу о цензуре и приличной ученым скромности». Министр предписывал попечителю сделать обоим профессорам «строжайший выговор» за то, что они «употребляют во зло данное им право на печатание своих сочинений без рассмотрения цензуры», и пообещал, «что если они впредь не будут пользоваться помянутым правом с надлежащей скромностью и осторожностью, то начальство принуждено будет принять меры для лишения их оного»[160]. После этого Паррот был вынужден письменно оправдываться в письме к министру от 9 февраля 1813 г., возлагая вину за конфликт на Бурдаха. В ответ Разумовский просил Клингера объявить Парроту, что, даже если тот не был виновником ссоры, это не давало ему права называть публично Бурдаха шутом[161]. Тем самым министр не только не желал гасить, а лишь раздувал прямой конфликт Паррота с Министерством народного просвещения.

К осуждению действий Паррота вскоре присоединилось и другое ведомство: Медицинский департамент дал отрицательный отзыв на способ лечения уксусом, который применял Паррот, и, соответственно, о его награждении императором можно было забыть. Нет сомнения, что все это дело было доведено до сведения Александра I с подробностями, рисующими Паррота в самых черных красках – причем вряд ли в 1813 г., т. е. в разгар военной кампании, а скорее всего, на следующий год, когда царь вернулся в Россию.

Александр I прибыл в Петербург в середине июля 1814 г. в роли триумфатора, который принес Европе долгожданный мир. Паррот горячо приветствовал его приезд своим новым письмом[162]. Однако профессор допустил в нем две весьма чувствительные ошибки. Об одной он вряд ли догадывался, когда послал императору вместе с письмом текст своей речи «Взгляд на настоящее и ближайшее будущее», которую произнес в университете 2 февраля 1814 г., а затем напечатал. Речь прославляла Александра-победителя (хотя, по мнению Паррота, и недостаточно сильными словами: «Когда о Вас говорю, я в выражениях стеснен, потому что сдерживаться должен»). При этом в своей картине будущего профессор призывал отказаться от постоянных армий, которые лишь истощают страну и служат «мощнейшим орудием в руках захватчика», и увериться, что каждую нацию можно «в шесть недель вооружить», чтобы она дальше сама героически отстаивала свою свободу, «что нам ясно доказала Французская революция»[163]. Но эти идеи были категорически противоположны сформировавшимся к тому времени представлениям Александра I о роли народа (которая должна быть сугубо подчиненной по отношению к монарху) на войне и особенно негативному взгляду императора на военное наследие Французской революции, порождением которой был Наполеон (что позже выразилось в знаменитом манифесте Александра I от 1 января 1816 г.)[164].

Второй же ошибкой Паррота было заявление в этом письме: «Когда в Петербурге окажусь, вынужден буду с Вами о делах говорить. Многое произошло за время Вашего отсутствия. Покамест умоляю Вас никаких решений по департаменту народного просвещения не принимать, пока я Вас не извещу о том, что видел». Исходя из того, что Александру I уже представили кое-какие дела, которые имел в виду Паррот и о которых рассказывалось выше, можно вообразить себе степень раздражения императора. Только что победив Наполеона и собираясь на Венский конгресс, который должен был определить новые границы в Европе и будущие судьбы многих государств, Александр I вынужден был бы вникать в лечебные свойства уксуса – причем с обычным припевом Паррота, что от этого зависит судьба Дерптского университета и просвещения страны в целом!

Неудивительно, что, когда в середине августа 1814 г. Паррот приехал в столицу в надежде на новую встречу с Александром I, тот его не принял. До отъезда царя в Вену оставалось две недели, в которые он напряженно занимался делами, и свободного времени для друга у него не нашлось (что профессор воспринял с немалой обидой, хотя в прошлые годы ему приходилось ждать встречи в Петербурге и по целому месяцу).

Зато в декабре 1815 г., когда Александр I вновь вернулся в столицу после полуторагодового отсутствия, никакого нового его отъезда не планировалось и его свидание с профессором, приехавшим спустя две недели после императора, вполне могло бы состояться. Однако за истекшее время к названным выше обстоятельствам, которые могли вызвать у Александра раздражение в отношении Паррота, добавился еще один немаловажный повод: крупнейшая драка студентов с горожанами в Дерпте, приведшая на этот раз – впервые – к смертельному для местного жителя исходу (скончался русский купец Семен Шапошников). В столкновении, состоявшемся 21 апреля 1815 г., вечером после студенческого праздника, приняло участие со стороны университета около 60 человек. После этого несколько дней город был словно охвачен войной, поскольку вооруженные ремесленники ходили по улицам в надежде отомстить любым случайно встреченным студентам. Десять студентов были преданы «смешанному суду», состоявшему из членов Дерптского магистрата и дворянского выборного суда (ландгерихта) – таким образом, дело было вынесено за пределы университетской юрисдикции, а его разбирательство длилось до ноября следующего года[165].

Итак, говоря об изменениях в отношении Александра I к Парроту, которые могли проявиться в конце 1815 – начале 1816 г., не следует ограничиваться лишь общими, хотя и безусловно верными рассуждениями о том, что император, основавший за три месяца до этого Священный союз, удалялся от друзей, с которыми было связано либеральное начало его царствования. Нужно также говорить и о конкретных поводах, настраивавших императора против профессора в 1813, 1814 и 1815 гг., вплоть до известий о новых студенческих беспорядках в Дерпте – а ведь Паррот не раз прежде ручался перед Александром за своих студентов (кстати, тот факт, что разбирательство по делу о смерти Шапошникова еще продолжалось, также затруднял возможность встречи Александра и Паррота: профессор обязательно бы затронул эту историю при разговоре, император же, как и всегда, не хотел напрямую вовлекаться в ее разрешение).

И все-таки разрыв, хотя и предугадываемый, произошел для Паррота очень драматично. Профессор отправил Александру I одно за другим семь (!) безответных писем в течение более чем полутора месяцев пребывания в Петербурге, пока его денежные средства на жизнь в столице не подошли к концу. Император же заставлял его ждать, поскольку не отвечал ни положительно, ни отрицательно на просьбу о встрече, но лишь устно передавал через камердинера, что ответ последует. Наконец,