Исцеление от эмоциональных травм – путь к сотрудничеству, партнерству и гармонии - Кристин Коннелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внутри стены застройка была сплошной, а сами размеры и планировка зданий почти не отличались друг от друга. Улицы города проходили по крышам домов, каждая из которых была снабжена отверстием-входом. Стены внутри жилищ были покрыты расписной штукатуркой. В городе не было дворцов и общественных зданий, но в некоторых домах имелись большие комнаты, возможно, служившие местом проведения ритуалов. В обществе уже присутствовала определенная структура, но ни жрецов, ни жриц, ни могущественных вождей еще не появилось. Об этом рассказывают – а вернее, молчат – практически идентичные захоронения, а также монументы, которых тоже не было. Этнический состав жителей был довольно пестрым, но, похоже, они не знали дискриминации по расовому и половому признаку или роду занятий. В их домах археологи находят остатки мебели, ковров и прочей утвари. Эти люди носили шерстяную и полотняную одежду, выплавляли медь и свинец, которые превращали в орудия и ювелирные изделия, лепили превосходную керамику и украшали стены богатыми росписями.
Именно искусство Чатал-Хююка и является его величайшей загадкой. Известно множество статуэток женщин с гипертрофированными бедрами и гениталиями. Некоторые изображают беременных, некоторые – рожениц. В одном из сооружений обнаружено скульптурное изображение восседающей на троне женщины, руки которой покоятся на головах двух леопардов, сидящих по бокам. Там же были найдены статуэтки мужчин с эрегированными фаллосами, а также свидетельства того, что их создатели осознавали связь между совокуплением и зачатием ребенка. Стены жилищ украшены фресками, изображающими быков, а иногда – грифов, терзающих безголовых людей. Бычьи рога и черепа – обычные здесь находки. Мы не знаем, что значили эти рисунки и скульптуры для их создателей. Возможно, перед нами боги и богини.
Мнение о том, что все эти артефакты представляют собой остатки культа Великой Богини, довольно спорно. Отголоски подобных верований и по сей день можно разглядеть, например, в почитании Пресвятой Богородицы. Но культ Матери всего живого сложно связать с быками и рогами, которые обычно считаются воплощением мужской силы. Некоторые исследователи, правда, возражают на это так: бычьи рога – символ силы природы, а следовательно – Великой Богини. Изображения женщины, рождающей быка, кажется, говорит в пользу такой точки зрения. Возможно также, что мужское и женское начала не противопоставлялись, а осознавались как взаимодополняющие принципы бытия, что в повседневной жизни отражалось в равенстве мужчин и женщин. В целом же искусство Чатал-Хююка несет отпечаток слияния мирского и духовного: жизнь была религией, а религия – жизнью.
Большинство туристов остаются довольными посещением этого города, но у археолога Стивена Митена он вызвал лишь чувство угнетения. По его словам, «все пространство комнат заполнено угрозой и ужасом, исходящими от быков». Некоторые сцены он описывает так: гигантские олени и быки в окружении «маленьких взбешенных человеческих фигурок». А в одном из изображений, где соски на женских грудях как бы разверзлись, обнажая звериный оскал, он видит «грязное надругательство над материнством». Митен считает, что все население Чатал-Хююка было «заложниками бестиария, из которого невозможно было вырваться», а также «ненавидело дикую природу и боялось ее». Он продолжает: «Складывается впечатление, будто каждое движение в их жизни было ритуализировано, а любые проявления независимости – в мыслях или поведении – тут же угасали под гнетом быков, грифов, челюстей и грудей, выражавших общую идеологию»[178].
Заключение к части III
Реконструкция жизни и быта доисторических сообществ полна сложных, порой неразрешимых задач. Поэтому наброски, сделанные с помощью немногочисленных фактов, скупые из-за несовершенства методов исследования, неизбежно будут окрашиваться личными и культурными стереотипами. Нарисованные нами портреты охотников-собирателей и первых земледельцев – всего лишь безликие маски, за которыми скрываются многочисленные различия, как в жизни безвестных древних племен, так и в интерпретациях разных исследователей. Тем не менее, все эти картины не являются плодом нашей фантазии: они построены на материалах серьезной литературы.
В целом мы считаем, что жизнь древних, занимавшихся охотой и собирательством, вовсе не была «беспросветна, тупа и кратковременна», как это старался представить Томас Гоббс[179]. Миллионы лет небольшие племена наших предков выживали в жестоком и опасном мире, действуя сообща и помогая друг другу. Сама эволюция говорит, что мы гораздо более приспособлены жить в тесных партнерских группах, чем в больших сообществах с внутренней конкуренцией. Однако эволюция же сделала нас гибкими, способными выжить и приспособиться к любым условиям – от безводных пустынь холодного Заполярья до каменных джунглей больших городов. И хотя большую часть своей истории мы жили в мире и сотрудничестве друг с другом, иногда в нас просыпается и соперничество, и агрессия, и жажда крови. Ведь в наших генах заложено все необходимое, чтобы развиваться в любом направлении в зависимости от жизненного опыта и в особенности – от потенциально травмоопасных ситуаций (ПТС).
Нельзя точно сказать, страдали охотники-собиратели от травм больше или меньше, чем современные люди, но мы считаем, что они страдали меньше – и притом существенно. Мы исходим из предположения, что все те ПТС, с которыми им приходилось сталкиваться (в основном – болезни и естественные опасности дикой природы), были существенно менее сложными, нежели сегодня. Помогало нашим предкам и их отношение к травмам и смерти как к естественным этапам жизненного пути, они вовремя высвобождали энергию возбуждения – в коллективных практиках и обрядах исцеления. Вместо того чтобы подавлять страх и содрогание, как мы сегодня, древние люди избавлялись от них естественным образом, не давая им копиться внутри и превращаться в травмы. Кроме того, у них не было наследственных травм, поскольку, в отличие от современного человечества, им были неведомы войны, геноцид, насилие, жестокость, эксплуатация, изгнания и тому подобные бедствия.
Когда первобытные культуры стали превращаться в земледельческие цивилизации, оказалось, что перемены во всех сферах жизни служат благодатной почвой для травм. Основной причиной стресса были, пожалуй, климатические изменения. Не сменись оледенение эпохой всеобщего изобилия, возможно, мы бы с вами до сих пор охотились и собирали коренья, меняя сезонные стоянки. Не стань климат в позднем дриасе вновь холодным и сухим, мы, возможно, никогда бы не стали возделывать землю. Кроме того, возникновению сельского хозяйства способствовало еще несколько факторов. Среди них накопление имущества, рост населения, ослабление племенных связей и усиление семейных. Складывается впечатление, что наши предки не принимали сознательных решений – осесть на одном месте или разбить огород, – но будто медленно дрейфовали в своем образе жизни в сторону земледелия, пока, наконец, возвращение к прошлому стало невозможным.
Этот медленный переход тоже был временем, полным ПТС. Постоянный риск неурожая – от засухи, наводнения, болезней или вредителей – вызывал страх перед будущим. Изменения климата несли с собой голод и заставляли людей покидать насиженные места. Многие болели артритом от тяжелой работы и умирали от тогда еще непонятных болезней, подхваченных от домашних животных; детская смертность также была высокой. Иногда между общинами вспыхивали жестокие конфликты, где каждая сторона боролась за выживание. А старые способы избавления от накопившейся энергии возбуждения потихоньку забывались, и травмы становились все более частым явлением.
Когда племенная структура общества охотников-собирателей стала разрушаться, просыпались семена собственничества, конкуренции и патриархальной иерархии, основанной на власти и богатстве. Однако чтобы им взойти, потребовалось еще добрых сорок веков. В промежутке между восьмым и четвертым тысячелетиями до нашей эры земледельцы и кочевые племена (за редкими исключениями) вполне мирно сосуществовали и сотрудничали. Каким-то образом прежняя эгалитарная система ценностей сохранялась на протяжении всего этого периода. Только с возвышением так называемых цивилизаций Древнего Египта и Месопотамии, во время очередного климатического изменения, войны и неравенство оказались узаконенными.
Пожалуй, основной мыслью части III является следующая: по природе своей люди не жадны, не агрессивны, не жестоки и не воинственны; у нас нет какой бы то ни было предрасположенности к строгой иерархии и патриархату. Много тысяч лет мы были мирными охотниками, собирателями, садоводами, земледельцами и горожанами. Не в генах следует искать причины нашего стремления к саморазрушению. Мы считаем, что виной всему – наши травмы, и на следующих страницах книги попытаемся это доказать.