Большой беговой день - Анатолий Гладилин

- Хорошо, - говорю я как можно спокойнее. - Вы пишете: "преступная связь". Но так играют все на ипподроме. Все стараются узнать, какая лошадь идет, какая нет. На ипподроме процветает жульничество.

- Вот мы и пытаемся его пресечь, - хладнокровно парирует лейтенант.

- И потом, - продолжаю я, - вы употребляете клички "Учитель", "Профессионал", "Заправщик" так, будто мы члены какой-то подпольной банды...

- Но вы сами рассказывали, - снова перебивает меня лейтенант, - что на ипподроме действует целая мафия. Вот мы и пытаемся найти концы. А там пускай суд решает.

На лице лейтенанта победная улыбка.

Обо всем этом мы с ним уже говорили, причем десятки раз, видимо, он надеется взять меня измором, но я не собираюсь сдаваться.

- Кто вам сказал, что пятнадцатый заезд прошел фальшпейсом? Я вообще ничего не видел. Извините, просидел в туалете.

- Ваш сообщник Ломоносов утверждает, что это был типичный фальшпейс.

"Дурак Женя", - думаю я, но продолжаю:

- Если это был фальшпейс, почему же судейская коллегия не аннулировала результаты заезда?

- И по этому поводу ведем расследование.

- Я не знал, что наездники будут выпускать девятого номера.

- Почему же вы играли именно его?

- Повторяю, я рассуждал так: "От темной лошади никто из наездников в следующем заезде не поедет". "Бесплатно" они не ездят. Значит, попробует выиграть тот наездник, чья лошадь в обычной ситуации не имела бы шансов.

Лейтенант заносит мои слова в протокол, с видимым удовлетворением перечитывает написанное.

- Допустим, но свидетель Фирсов показывает, что именно он подсказал вам девятого номера.

"Сволочь Юрочка, - думаю я, - жалкое ничтожество! Привели его в милицию, он перетрусил и, чтобы самому выкрутиться, готов возвести любую напраслину. Какое он все же ничтожество! Впрочем, это что, для тебя открытие? Юрочка-Заправщик менее всего похож на Александра Матросова. Прикрывать своей хилой грудью других он не станет".

- Наоборот, - говорю я, - он меня убеждал не вязать к девятому номеру.

- У вас есть свидетели?

- У меня нет свидетелей. Но если Юрочка-Заправщик знал, что едет четвертый номер, знал, что выпускают девятого номера, тогда почему бы ему самому не подыграть эту комбинацию? Почему мой билет - единственный на ипподроме?

На лице лейтенанта тонкая профессиональная улыбка:

- А потому, дорогой мой Игорь Михайлович, что вы хоть человек интеллигентный, но наивный, а Фирсов - стреляный воробей и себя под удар не поставил. Поэтому вы находитесь здесь в качестве подследственного, а ваш Юрочка-Заправщик гуляет на свободе и будет проходить по делу как свидетель. Поймите, я не шью вам дело, я же указываю в протоколе, что вы в своих преступных деяниях не признаетесь. Но все складывается против вас. Скажите честно, кому вы должны были передать деньги? С кем делились бы выигрышем? Если вы только подставное лицо - это бы меняло картину всего дела.

- Господи! - взрываюсь я. - Никакое я не подставное лицо! Я обыкновенный человек, выигравший в тотализатор, официально разрешенный советской властью, и я хотел бы только получить свой выигрыш! Вместо этого меня арестовывают, держат четвертые сутки в одиночной камере...

- Вы хотите, чтобы вас пересадили в общую, к уголовникам и пьяницам? вкрадчиво спрашивает лейтенант.

- Нет, - я сбавляю тон, - но я не понимаю, за что меня держат? Это не следствие, а какой-то сумасшедший дом!

- Прикажете ваши слова про сумасшедший дом занести в протокол? - еще более вкрадчиво спрашивает лейтенант.

- Нет, - отвечаю я, подумав, - пожалуй, не надо.

В тот же день, к вечеру, меня опять вызвали на допрос. Но за столом вместо молоденького наглеца-лейтенанта сидел тучный товарищ в штатском, и лицо его показалось мне незлым, а глаза его - цепкие, живые - лишь на мгновение задержались на мне, как бы зафиксировали, сфотографировали, а потом мужчина углубился в чтение нашего дела. Папка с бумагами, лежащая на столе, была мне уже знакома. Однако самое главное - тут же в комнате, сгорбившись на стуле, находился Женечка. Как будто подменили человека! - затравленный, растерянный... И большой темно-синий фингал под левым глазом. Когда это его успели так отделать?

- Очная ставка, что ли? - спросил я намеренно твердым голосом, стараясь дать понять Женечке, чтоб он не дрейфил.

Мужчина за столом не ответил, а Женечка еще глубже втянул голову в плечи.

Так мы и сидели молча, слушая шелест переворачиваемых страниц.

- М-да, - сказал мужчина, захлопывая дело, - года на два каждому потянет. Они, выражаясь ипподромным термином, вас вяжут с Илюшей-Овощником, известным спекулянтом и бандюгой. Знаете такого?

- Видел на трибунах, но лично не знаком, - ответил я.

- Так они, - мужчина подчеркнул слово "они", - найдут свидетелей. На ипподроме публика - сплошная мразь и мелкота, стоит лишь прижать - маму родную заложат.

И такое сочувствие к нам звучало в голосе товарища в штатском, что Женя вдруг заплакал, басом выговаривая слова:

- Мы хотели посидеть, отдохнуть в ресторане, большой выигрыш не каждый день случается, а нас привозят, бросают в камеру. Говорят, что я украл кольцо у матери. Мама волнуется. А я не могу ей даже сообщить, где я.

- Какое кольцо? - спросил я.

- А, древняя история, - ответил за Женю товарищ в штатском. - Когда-то парень загнал мамино кольцо, чтобы иметь деньги для бегов. Молодежь, с кем не бывает. Ну, вот что, хлопцы, вы знакомы с Уголовным кодексом? Нет? А жаль. Эту книжечку надо почитывать. Уголовный и Гражданский кодексы всегда пригодятся. Так вот, вас не имели права держать под арестом более двадцати четырех часов. Нет в деле санкции прокурора. Явно незаконные методы следствия.

Женя заревел еще громче, мужчина встал из-за стола, налил в стакан воды из графина, подошел к Жене.

- Евгений Николаевич, успокойтесь, возьмите себя в руки. Кто это вас так отделал? Минуточку. - Мужчина подошел к выключателю, зажег верхний свет в комнате.

Женин фингал засиял во всей красе.

- Это когда меня в камеру заталкивали, - пролепетал Женя, успокаиваясь и прихлебывая из стакана. - Обещали деньги дать, а вдруг схватили, поволокли, ну, я, конечно...

Мужчина горестно всплеснул руками:

- Ой, Дерюгин, Дерюгин! Жуть как грубо работают! И вы правы, Игорь Михайлович, когда писали в своей статейке, что мещанин пролез к власти. И этой властью пользуется. Хотя, между прочим, я этой вашей статейки не поклонник, однако там есть кое-что верно подмеченное. Но с другой стороны, в милиции недокомплект кадров - берут людей с незаконченным образованием. Они и стараются, как медведи, гнуть дуги...

Я похолодел. Мне намекали на мою статью, ходящую в Самиздате. Кажется, дело принимало более серьезный оборот.

Товарищ в штатском словно уловил ход моих мыслей.

- Извините, я забыл представиться. Полковник Госбезопасности Панкратов, Георгий Иванович. Конечно, я читал "Кто же победил после революции?" - так, кажется, она называется? Резко написано. Впрочем, сегодня кто только не пишет... Понятно, после срыва защиты вашей кандидатской диссертации вы обозлились, бывает. Но все это, хлопцы, лирика. Давайте вместе мозговать, как нам выходить из этой ситуации.

Георгий Иванович снова занял свое место за столом и, постукивая пальцем по картонной папке с нашим делом, "мозговал". Я набрал полную грудь воздуха - и как в воду нырнул:

- Георгий Иванович, я благодарен вам за сочувствие, но как честный человек должен сразу предупредить: лично я с Органами сотрудничать не собираюсь.

Женя метнул на меня испуганный взгляд, а Георгий Иванович грустно усмехнулся:

- Смело и конкретно. Хвалю за прямоту. Признаюсь, другого ответа я от вас и не ожидал. Итак, давайте говорить в открытую. Представьте себе, что вашу эту статью обсуждали бы на педсовете. Вам даже страшно подумать, Игорь Михайлович, что было бы! Увольнением из школы дело бы не ограничилось. Послали бы на вас телегу прямо к нам. Почему? Да с испугу. А мы прочли и не испугались. Да не потому, что мы такие смелые. - Георгий Иванович сделал проникновенную паузу. А потому, что ваши коллеги боятся КГБ, а мы - сами КГБ, нам-то кого бояться? Не скрою, у нас тоже разные люди работают. Не ангелы. Но я, например, в вашей статье уловил боль, боль и отчаяние. Верно, далеко не все революционные идеалы воплощены в жизнь. Там у вас есть отличное место про питерских рабочих. Горько и справедливо: лучшие кадры революции погибли во время Гражданской войны. Кстати, мой отец работал на Путиловском заводе. Убит в девятнадцатом году под Царицыном. - Георгий Иванович тяжело вздохнул. - Да, сейчас никаких идеалов не осталось. Все воруют, все разваливается. Но кто будет вытаскивать страну из этой грязи? Вот вы, уважаемый Игорь Михайлович, умыли руки, мол, не хочу пачкаться. Но ведь ипподром для вас не жизнь - бегство от жизни. Я, кажется, угадал. На что же вы рассчитываете? Приедет кто-то из-за границы на белом коне, с крестом в руках и установит новые порядки? - Лицо полковника ожесточилось, и он не спускал с меня своих острых глаз. - Однако, Игорь Михайлович, вам как ученому, литератору, историку должно быть известно, что новый порядок, привнесенный извне, означает потрясение основ народной жизни, кровь, хаос. Вы этого хотите?