Функции памяти (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна

Голос старшего повелительно взлетел. Харр на троне открыл яркие, неестественно жёлтые глаза, в которых читался только безбрежный холод. И я окончательно поняла, что не могу назвать это существо иначе как божеством — равнодушным, чуждым, далёким.

Белый поднялся красивым, упругим движением, сделал несколько шагов к алтарю. Старший жрец сказал несколько слов, в которых прозвучали просительные интонации. Двое других — приглашающе развели равнодушной жертве ноги.

Белый молча приблизился к алтарю, встал на него на колени, явно намереваясь приглашение принять.

Меня замутило от отвращения и нежелания видеть то, что будет дальше. Я дёрнулась, пытаясь зажмуриться — и проснулась с бешено колотящимся в горле сердцем. Неосознанно метнулась вновь, чувствуя, как что-то сковывает движения, и услышала над ухом мягкий, успокаивающий шёпот:

— Тихо, маленькая урши. Всё хорошо, это только сон.

Почему-то поверила я сразу и безоговорочно. Потом сообразила, что двигаться мне не даёт собственный спальник и тяжёлая рука мужчины, обнимающая поверх, и окончательно успокоилась. После чего вновь соскользнула в сон.

Тот же самый.

Насилие в моё отсутствие уже свершилось, я знала это совершенно точно, как бывает только во сне. И для жертвы, кажется, всё кончилось. Совсем — всё. Мертвенно-бледная, неподвижная, окончательно и бесповоротно равнодушная ко всему, она лежала на том же алтаре, и жрецы пеленали тело широкими белыми лентами, как мумию.

К моему «возвращению» свободными от бинтов оставались только лицо и ноги ниже колен. Потом харры прервались и начали толстыми кисточками наносить на открытую кожу какую-то зеленоватую маслянистую субстанцию. Старший опять что-то бормотал, стоя на коленях возле самого алтаря и положив на него руки. Кисти его терялись среди крупных треугольных листьев.

Потом жертве одним из ритуальных ножей остригли волосы, и один из младших жрецов куда-то их унёс. На месте прежнего великолепия остались только короткие, неровно отрезанные пряди. От этого надругательства над телом стало еще противней.

К возвращению третьего второй помощник успел замотать до конца ноги — небрежно, оставив стопы торчать наружу. Голову они бинтовали уже вдвоём, плотно и очень старательно. Может, и волосы потому отрезали, что мешали…

Когда закончили, старший жрец поднялся на ноги, отдал ещё один приказ, и все трое вышли, оставив спелёнутое тело на алтаре. Свет померк, и в моём сне опять осталась одна только музыка — медленная, размеренная, до тошноты торжественная.

Проснулась я после всего этого в отвратительном настроении, разбитой и совершенно не отдохнувшей, и уже в одиночестве — харр встал раньше. Шимка утверждала, что я не так сильно заспалась, но по ощущениям казалось, что время к полудню. Ещё немного полежав, я заподозрила неладное и вспомнила, что загружала программу первичной диагностики, шимка умела и такое. Через несколько секунд приборчик показал температуру тридцать шесть и девять, гемоглобин на нижнем пределе нормы и слегка пониженное давление.

Надеюсь, это не первые симптомы какой-то жуткой местной болезни?

С этой мрачной мыслью я заставила себя выбраться из спальника, свернула его и выползла наружу, под рассеянный древесными кронами прохладный утренний свет. Нидар, скрестив лодыжки, сидел у костра, на котором поджаривались какие-то зелёные шарики, нанизанные на прутья вперемежку с кусочками мяса. Я запоздало вспомнила, что остатки вчерашней добычи мужчина заботливо смазал соком какого-то растения и, завернув в листья, убрал в свой рюкзак. Видимо, сейчас и достал.

— Ты вовремя, я уже собирался будить. Сейчас будет готово.

— Угу. Пойду умоюсь.

Воду мы в этот раз брали в совсем крошечном и ужасно холодном роднике. Умывшись, я посвежела и немного взбодрилась, хотя мерзкий сон помнился на удивление отчётливо, гораздо ярче предыдущих.

Нидар за завтраком поглядывал на меня задумчиво, но молчал, и я была ему благодарна: общаться не тянуло. Впрочем, вкусное пряное мясо и плоды, похожие на сладковатую картошку, повлияли благотворно, и поэтому чуть позже, когда харр всё-таки заговорил со мной во время сборов, я отнеслась к этому спокойнее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Уже лучше. А что?

— У тебя какие-то красные пятна на скулах, ты их всё утро чешешь.

— Да? — встревожилась я и потёрла действительно слегка зудящую щёку. И поняла, что кроме неё у меня еще и поясница чешется, и руки, и даже голова. — Ну как сказать, в целом ничего ужасного, все показатели более-менее в норме, но общее состояние утром было противное. У вас, случайно, нет никакой болезни с такими симптомами?

Нир пожал плечами, потом рассеянно качнул головой.

— Нет. Ничего такого.

— Может, съела что-нибудь? Или потрогала. Или вдохнула, — пробормотала я, спешно закапываясь в аптечку.

Или, скорее, сходила вчера в туалет в какой-то не очень подходящий куст, но это предположение озвучивать не стала.

Конечно, на страшное заболевание это пока не походило, может, просто аллергическая реакция, но я предпочла перестраховаться. Полдозы универсального антидота, полдозы иммуномодулятора, доза антигистаминного — надеюсь, хоть что-то из этого поможет.

— Тебе опять приснился плохой сон? — спроси харр, задумчиво наблюдая за моей вознёй.

— А что, я опять говорила во сне? — спросила со смешком.

— Нет, но в какой-то момент задёргалась и начала вырываться.

— А, я даже это помню, это я уже проснулась, — сообразила через пару секунд. — Снилось, да. Такая мерзость, — поморщилась недовольно. — Не знаю уж с чего. Прежде я таких гадостей про этот храм не видела, а тут…

— Расскажи, — попросил Нидар.

Я на мгновение замешкалась, но потом решила, что скрывать особо нечего, и вкратце пересказала сюжет ночного кошмара. К концу которого поняла, что лекарства, кажется, подействовали, во всяком случае зуд прошёл.

— Как думаешь, к чему всё это было?

Рыжий задумчиво пожал плечами, потом всё-таки проговорил:

— Я не знаю, почему ты видишь эти сны. Но мне кажется, это правда они. Те наши… боги.

— Значит, они тоже были харрами?

— Кто знает, — он опять пожал плечами. Несколько секунд разглядывал меня задумчиво, потом сказал: — У тебя краснота прошла.

— Это хорошо. Наверное, вчера за какой-нибудь не тот куст схватилась, — с облегчением заключила я. — Хвала современной фармацевтике. Пойдём?

— Пойдём.

Третий день пути по лесу выдался самым спокойным. Сказывалось отсутствие погони, да и тело моё привыкло к постоянной ходьбе через лес, и внимание достаточно заострилось, чтобы замечать всё подвижное и неподвижное местное население. Я, кажется, даже шагать начала тише, хотя всё равно именно я производила весь шум за наш маленький отряд: звериные лапы харра ступали совершенно беззвучно.

Нидар оказался не только отличным проводником, но и замечательным экскурсоводом. Кажется, отсутствие преследователей заставило его несколько расслабиться, поэтому он начал не просто отвечать на мои вопросы о каких-то бросающихся в глаза элементах пейзажа, но уже самостоятельно заострять внимание на тех деталях, которые я и не заметила бы.

Проводник увлечённо рассказывал о повадках животных и растений, которые в моём восприятии быстро перестали разделяться, потому что некоторые животные здесь не могли шевелиться, а растения — наоборот, очень активно передвигались. Показывал самые странные и необычные формы жизни, давал полюбоваться изумительными цветами, причудливыми птицами и потрясающими видами.

Было очевидно, что мужчина искренне любит этот яркий, пёстрый, бурный мир. И глядя на них обоих — харра и его лес — я понимала, что просто не могу оставаться равнодушной к последнему, невзирая на всю его опасность, непредсказуемость и чрезвычайную ядовитость.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Да и с первым всё складывалось очень непросто…

Его слова про «привлекательную молодую женщину», сказанные на том дереве, никак не шли из головы. И я бы, может, хотела не замечать некоторых деталей поведения Нира и так называемых «невербальных сигналов», но — не могла. И чем дальше, тем яснее понимала, что отношение его ко мне выходит за рамки делового. Он не только с мужчиной-нанимателем, но и с какой-нибудь другой женщиной, я была в этом уверена, держался бы совсем иначе. Меня же не просто опекал, а явственно и со свойственной харрам прямолинейностью демонстрировал чисто мужской интерес.