Один день в Древнем Риме. Повседневная жизнь, тайны и курьезы - Альберто Анджела

Мы не будем вдаваться в детали счета: скажем только, что пальцы, согнутые «пистолетом», означают «девять», еще один жест, похожий на наше «о’кей», – указательный прикасается к середине внутренней стороны большого пальца – «десять» и так далее. В общем, существует настоящий числовой код «на пальцах».

Удивительно, что для чисел меньше сотни используется одна рука, а для сотен и тысяч – другая. Так, те же «рога» означают «четыре» на левой руке и «четыреста» на правой. Таким образом, используя и левую и правую руку, можно досчитать до десяти тысяч! Сейчас мы так уже не умеем… По словам Плиния Старшего, даже статуи умели считать: статуя двуликого Януса показывала на пальцах обеих рук число дней в году, 365…

К сожалению, статуя эта утрачена, иначе можно было бы понять, что показывали левой рукой, а что – правой. Ведь мы сегодня не знаем, как их использовали. По словам Ювенала, левой считали от нуля до сотни, а правой указывали сотни и тысячи. Ровно противоположные сведения оставил нам Бе́да Достопочтенный, бенедиктинский монах раннего Средневековья, благодаря которому до нас дошел точнейший список римских жестов, скопированный им у древних авторов.

От Беды мы узнаем, кроме того, что после 10 000 (открытая ладонь, как если бы хотели сказать: «хватит») в счет вовлекались другие части тела: трогали сердце (300 000), живот (500 000), бедро (600 000), ягодицу (800 000), талию (900 000)… Наконец, миллион показывали, соединяя пальцы над головой, подобно балерине.

Кстати говоря, следы этой практичной системы римского счета и сегодня можно встретить, например, в способе счета, который применяют на арабских рынках.

Торговка в мясном ряду вот-вот потеряет терпение. «Давайте посчитаем на камешках». Она зовет раба и требует абак (abacus), калькулятор древних римлян. Это карманные счеты, сделанные из бронзовой пластины с равномерными прорезями, в которые вставлены стерженьки с надетыми на них сферическими головками. Эти шарики называются calculi, то есть «камешки» (именно на камешках дети учились считать), и это слово лежит в основе названия нашего калькулятора. Быстрыми движениями торговка щелкает на счетах и подносит абак к носу клиента. «Как ни крути, ты мне должен за все четыре сестерция!»

Продолжим наш путь под навесами Бычьего форума. Теперь мы в самой важной его части: это ряд, где торгуют крупным рогатым скотом. Навесы исчезли, образовалось нечто вроде площади внутри площади. Перед нами лишь мычащая рогатая масса. Мы пересекаем главный «проход», смешавшись с толпой рабов и свободных граждан, занятых продажей. Воздух пропитан резким запахом животных, и часто чувствуешь, что наступил во что-то мягкое (свежие кучи здесь повсюду). Мы прислоняемся к загородке: быки и коровы, которых мы видим, не совсем такие, как у нас. Они более низкорослые и тщедушные. И так повсюду в империи. Если бы древний римлянин мог посетить нашу ферму, он бы поразился размерам скота. Коровы показались бы ему огромными, да и свиньи тоже (к тому же с несколькими парами сосков, результат современной селекции, чтобы свиноматка могла выкармливать сразу много поросят, повышая доходы фермера). Даже лошади показались бы ему гигантами. Римляне ездят на низкорослых лошадках, которые нам бы показались большими пони: зато они выносливее и лучше подходят для бездорожья, где наши «большие» лошади быстрее бы выдохлись и охромели, споткнувшись.

Зато у них есть животные, ценность которых мы готовы были бы признать немедленно. К примеру, свиней часто отпускают пастись на опушке леса, где они спариваются с дикими кабанами. Результат – гибрид с необыкновенно вкусным мясом.

Гул возбужденных голосов привлекает наше внимание. Напряжение повисло в воздухе. Продажи животных по традиции совершаются путем публичного обсуждения цены. Вокруг покупателя и продавца всегда собирается группка зевак и знатоков. Но та сделка, что мы видим перед собой, особая. Перед нами разворачивается заключительный этап продажи мощного быка (по римским меркам, разумеется). Его крепко держат двое рабов, ухватившихся за кольцо в носу. Мы стали свидетелями сделки, которая в наши дни была бы невозможна: это животное будет принесено в жертву Митре, божеству восточного происхождения.

Его приобретает важный патриций, в чьих владениях находится митрей[15], храм в форме пещеры, где регулярно собираются все члены братства. Жертвоприношение быка – особый обряд, он совершается только во время торжественных императорских и «государственных» церемоний, но, поскольку заклание быка является одной из основ митраизма, мы полагаем, что в определенных, редких случаях оно символически воспроизводится.

Патриций по понятным причинам предпочел действовать не напрямую. Его личный отпущенник договаривается о покупке, и все знают, сколь ловок он в подобных делах. Поэтому вокруг собралась кучка зевак. Продавец перечисляет достоинства своих быков, говорит о том, сколь они редки, о том, каких трудов стоило их вырастить, о долгом пути в Рим. Но перед ним подлинный эксперт ораторского искусства, ловкий как змея, по мнению многих, способный пробить брешь в защите соперника и, проникнув в нее, загнать в угол противоречий своего визави. И это ему удается. Страсти накаляются, дискуссия, как предписано традицией, сопровождается почти театральными жестами и мимикой. Наконец продавец уступает, он знает, что перед ним человек, представляющий власть. Но в глубине души он прекрасно понимает, что в будущем сможет воспользоваться этой своей щедростью, когда придет в особняк патриция в качестве клиента, чтобы попросить об услуге. Сделка завершается рукопожатием и обменом дипломатическими улыбками. В выигрыше оба…

Толпа рассеивается, мы тоже отходим в сторону вслед за ней и попадаем на противоположный конец рынка. По дороге мы замечаем на прилавках животных, которых никак не ожидали здесь встретить: здесь и дикобразы, и павлины, щеглы, черепахи, попугаи, фламинго…

Наше внимание привлекает прилавок, отличающийся от остальных: ни подвешенных туш, ни клеток с животными, только несколько поставленных в ряд терракотовых сосудов. Что в них? Продавец предлагает нам открыть один из них: мы осторожно приподнимаем крышку. Внутри темно и, похоже, пусто. Потом мы замечаем каких-то зверьков, похожих на мышей, копошащихся на дне. Это сони. Римляне их выращивают и откармливают в этих специальных амфорах с дырочками для воздуха и идущей вдоль внутренних стенок спиралью – своего рода миниатюрной «водосточной трубой». Она служит для того, чтобы зверьки могли побегать (аналог беличьего колеса в клетке). Вот одна из сонь выбралась наверх и уставилась на нас своими черными блестящими глазками на крохотной мордочке. Трудно представить, что ее пустят на жаркое. А вот римляне считают сонь настоящим лакомством.

И это не единственный сюрприз нашего рынка. На соседнем прилавке сидят две обезьянки. Их привезли сюда из Африки. Посаженные на поводок, они нервно бегают взад-вперед по прилавку, пытаясь укусить дразнящих их мальчуганов. Возможно, они окажутся в домашнем саду богача, желающего удивить своих гостей. Но не исключено, что он решит удивить их иным способом, подав обезьян к столу в качестве экзотического кушанья.

Рим, куда стекаются все товары

Не успеваем мы выйти с рынка, как нас снова привлекает вихрь красок и ароматов. Это магазинчик, где торгуют специями. Он очень похож на те, что в наши дни встречаются в Йемене или Пакистане. Внутри царит теснота: повсюду терракотовые миски и мешки со всевозможными специями. Посередине выделяется островок баночек и блюдец с разноцветными порошками, которые насыпаны желтыми, черными, красными конусами… Мы с удивлением обнаруживаем, что уже в ту эпоху можно найти в магазине любые специи, даже те, что прибывают издалека по длинной торговой цепочке.

Вот мякоть алоэ. Его привозят из далекой Малайзии и Юго-Восточной Азии и применяют для изготовления снадобий и косметических средств. Оттуда же доставляют камфару. Вот эти миски с корицей могли бы рассказать о долгом пути, которым они прибыли из Китая. Сушеные бутоны гвоздики везут с Молуккских островов, а из Индии – черный перец, имбирь и мускатный орех. Из Юго-Восточной Азии прибывает куркума, превосходное средство для придания блюдам яркого цвета и аромата.

Но как их доставили сюда? Ответ находится в нескольких метрах от нас. Рынок вывел нас к мосту. Мост Пробус – самый южный из восьми мостов Рима (девятый мост Рима, знаменитый Мильвийский, который сегодня внутри города и продолжает действовать в качестве пешеходного, в римскую эпоху находится далеко за городской чертой). Мы поднимаемся на него и, оказавшись на самом верху, выглядываем вниз. Под нами течет Тибр. «Белокурый Тибр», как называли его римляне: на самом деле его воды имеют желтовато-мутный оттенок из-за отложений, которые вымывает приток Тибра Аниен недалеко от Рима. Взглянув на горизонт, мы замечаем рыбаков, ныряющих ребятишек, причаливающие лодки. Красные крыши столицы не так заметны под этим углом зрения: отсюда Рим выглядит белоснежным, с его храмами, длинными колоннадами и инсулами.