Стена - Адам Робертс

Снизу донесся какой-то шум. На выступе главной улицы собралась толпа. Пройдя вдоль края утеса, Тигхи спустился по склону к общественной лестнице. К тому времени, когда он добрался до выступа главной улицы, все было кончено.

Под улюлюканье толпы скитальцев высылали из деревни. Враждебно настроенные жители толкали тех, в ком еще теплилось достаточно сил, чтобы передвигаться без посторонней помощи. Процессия изгоев медленно двигалась к лестнице дожа. Там стоял сам дож и взмахами руки поторапливал скитальцев. Тигхи понял, что он решил отказаться от обычного тарифа, лишь бы побыстрее отделаться от чужаков.

Юношу поразило необычное возбуждение толпы: жесты и выкрики. Тигхи осторожно передвигался за спинами сородичей, поглядывая вперед. Там, за десятками дергающихся плеч и поднятых рук, сжатых в кулаки, стояли его дед и дож. Старик выглядел безучастным праведником. По обе стороны от него, на полшага сзади стояли оба его помощника.

Обессиленные и устыженные скитальцы брели к лестнице, опустив головы. Местные жители давали выход неприязни, осыпая невинных людей оскорблениями.

– Еще в прошлом месяце мне пришлось заплатить деньги, чтобы подняться по этой лестнице, – завопил один такой храбрец, – а теперь ты поднимаешься по ней бесплатно, ублюдок!

– Ублюдок!

– Уж не сбросить ли нам тебя со стены. Это будет самое правильное! – выкрикнул другой любитель поиздеваться над беззащитными людьми.

Им вторил третий голос, на этот раз женский, визгливо прокричавший:

– Вы принесли несчастье в нашу деревню! Вы принесли несчастье в нашу деревню!

Это было воспринято как сигнал к общему скандированию.

– Несчастье! Несчастье!

Некоторые односельчане Тигхи вошли в раж и даже принялись выковыривать из грязи небольшие камешки и бросать их вслед удалявшейся колонне скитальцев. На глазах юноши камень попал в затылок одному из скитальцев, но бедняга даже не обернулся и продолжал все так же волочить ноги.

С исчезновением объекта ненависти запал толпы начал иссякать, и она прекратила бесноваться. Люди стали расходиться по своим делам. По двое, по трое, оживленно болтая и жестикулируя, они уходили с выступа главной улицы. Несколько человек собрались вокруг деда и дожа. И только тогда Тигхи заметил, что трое скитальцев не поднялись по лестнице вместе с остальными. Они остались сидеть на своих местах, спинами к стене, а их глаза безжизненно уставились вдаль. Очевидно, их организмы были уже истощены до предела и встать, а тем более переставлять ноги, бедняги уже не могли.

Уверенной, размашистой походкой дед направился к этой троице. Его помощники следовали за ним, отставая на шаг. Жестом дед приказал им забрать тело, которое находилось ближе всего к лестнице.

– Вы больше не будете портить своим присутствием нашу деревню, – произнес священник звенящим голосом.

Несколько оставшихся зевак, стоявших поодаль, приветствовали эти слова одобрительным гулом.

Скиталец был не в силах встать. Помощники деда подняли его и толчком направили к лестнице дожа, однако бедняга просто рухнул на землю лицом вниз. Они снова подняли его и попытались заставить подойти к лестнице, но скиталец повис у них на руках, как кусок ткани. Стало ясно, что этот человек вряд ли самостоятельно поднимется по лестнице, если только помощники деда не будут переставлять ему ноги по каждой ступеньке. Два других скитальца наблюдали за происходящим с неземными, бесстрастными выражениями на лицах.

Потеряв терпение, дед прикрикнул на своих помощников, и те отнесли скитальца, который не делал ни малейшей попытки оказать сопротивление, на его прежнее место у стены. Они бросили его в угол, образованный выступом и стеной, так, как бросают связку бамбуковых палок. Он остался лежать совершенно недвижим там, куда упал.

– Возможно, – объявил дед громким голосом, стоя над лежавшим скитальцем, – Бог станет тебе судьей. Возможно, утренний ураган или вечерние ветры сдуют тебя с мира и избавят нашу деревню от вашего проклятия.

Он повернулся и величественной походкой зашагал прочь. Тут же окончательно рассеялись и последние стайки зевак. Тигхи остался у входа на общественную лестницу и некоторое время наблюдал за скитальцами. Ни один из оставшихся трех скитальцев не двигался. Двое сидели спинами к стене и смотрели вдаль. Третий лежал там, куда его бросили.

Глава 12

В ту ночь Тигхи так и не удалось выспаться. Дед расхаживал по главному пространству и что-то бубнил себе под нос. Несколько раз он выходил из дому, но вскоре возвращался. Проснувшись, Тигхи поднял было голову, но дед цыкнул на него, приказав лежать тихо и спать, иначе ему грозит отведать посоха, с которым Тигхи и так был хорошо знаком, и потому юноша ничего не сказал в ответ. Некоторое время он лежал совершенно неподвижно. Дед опять протопал по комнате и куда-то исчез, но ненадолго.

Глаза Тигхи начали слипаться, и он задремал. Однако вскоре его разбудили звуки приглушенных голосов, которые вели разговор. В соседней комнате дед совещался о чем-то с обоими своими помощниками. У Тигхи возникло желание встать и, подкравшись к двери, попытаться подслушать их беседу, но он тут же передумал. Если его заметят, дед наверняка изломает посох о спину внука. Поэтому юноша напряг весь свой слух, чтобы разобрать, о чем они говорят. И все же, как он ни старался, ничего не удавалось: слова журчали и переливались совершенно бессвязно, не выражая никакого смысла. Собравшиеся нарочно говорили чуть ли не шепотом. Время от времени слышался звон глиняных стаканчиков. Тигхи подумал, что дед, очевидно, решился открыть одну из бутылок грасс-джина, которые он берег как зеницу ока. Наверное, троица пожелала обмыть какое-то пакостное дело, которое им удалось совершить.

Постепенно Тигхи опять задремал, а затем внезапно проснулся, словно кто-то схватил его за плечи и встряхнул. Ему приснилась ма, однако это был какой-то странный сон, где все смешалось в одну кучу. Помощники деда волокли по выступу не скитальца, а его ма, такую же высохшую и костлявую, как и тот бедняга. И почему-то в то же время все это происходило в доме его па и дед был его собственным па. Затем Тигхи снова взглянул на лицо своей ма, и, о ужас, это уже было лицо птицы с большим белым клювом.

Проснувшись, Тигхи потряс головой и обеими руками потер глаза. В доме стояла абсолютная тишина. Было темно, хоть глаз коли.

Тигхи долго не удавалось заснуть. Он никак не мог избавиться от предчувствия страшной беды, вызванного увиденным кошмаром. Пытался заставить себя думать о более приятном, сосредоточиться на хороших мыслях. Это было все равно что пытаться водой выполоскать изо рта привкус ядовитого насекомого. Наберешь воды в рот, и он исчезнет. Однако стоит выплюнуть воду, и противное ощущение тут как тут.

Тигхи еще пару раз засыпал и просыпался. Затем его разбудил шум урагана, начинавшегося с подъемом солнца и пытавшегося ворваться в дом через рассветную дверь. Снаружи уже начинало светлеть. Тигхи полежал немного, слушая музыку ветра и двери, которая скрипела и потрескивала, а затем опять, в который уже раз, задремал. Окончательно он проснулся лишь после того, как его пнул ногой дед. Вскочив как очумелый, юноша схватился за больное место.

– Все еще спишь, соня? Бог не любит лентяев. А ну вставай, живо, живо!

Тигхи позавтракал и принялся за уборку. Наведение порядка и чистоты в доме стало его обязанностью. Вскоре после того, как он закончил уборку, пришли помощники деда, и Тигхи было приказано посидеть в углу главного пространства. По какой-то необъяснимой причине юноше стало очень грустно. Его сердце словно окунулось в какой-то серый, беспросветный туман.

А вот дед Джаффи, напротив, пребывал в необычайно бодром и веселом настроении. Он даже однажды засмеялся. Очевидно, один из его помощников сказал нечто приятное. Правда, смех был коротким и злорадным. Тигхи удавалось почти целый час не попадаться деду на глаза прежде, чем тот его заметил.

– На дворе уже ясный день, а ты все еще околачиваешься здесь? – угрожающе произнес старик, потрясая посохом. – Прочь! Прочь отсюда! За работу! Иди к ткачу и учись ремеслу, которое будет кормить тебя.

Тигхи молча выскочил из дому.

День выдался славный. Солнце радовало глаз и сердце своими сильными яркими лучами, под которыми трава и одежда переливались разными оттенками. Торчавшие в мировой стене кремни сверкали подобно карбункулам и выглядели такими же ценными, как плексиглас. Тень, которую отбрасывал широкий выступ главной улицы, накрывала лишь четверть уступа, на котором находился дом дожа, и доставала до двух самых больших лавок в деревне. Люди сновали взад-вперед, их волосы и верхняя половина тела блестели на солнце, а ноги все еще находились в утренней тени.

Кара, исхудавшая, но выглядевшая все такой же веселой и беззаботной, гнала козла со сломанным рогом к дому дожа. Тигхи не видел ее целую вечность. У парадной двери дома дожа собралась кучка деревенских жителей. Там же стоял и сам дож, который курил глиняную трубку и кивал головой, соглашаясь с тем, что ему говорили. Задрав голову, Тигхи увидел несколько верхних уступов, вдавшихся в стену над главной улицей. Над краем утеса, находившегося выше юноши рук на сорок, показалось свиное рыло.