Мертвый невод Егора Лисицы - Лиза Лосева

— Какие марки, помилуйте! Откуда. Что за метафизика, — он замахал, чтобы я отошел от двери, — и что вы так громко, тише!

— На таком деле можно иметь приятную, пусть небольшую сумму. И абсолютно не метафизическую, — сказал я и продолжил: — Но мы же с вами не враги, а скорее приятели. Так славно посидели у Аркадия Петровича. Да и не мое это, в сущности, дело. Так и вы уж, по-приятельски, подскажите. Казалось бы, штука простая, вот как эта самая марка, а никак не добиться ответов, какие здесь отношения связывали Рудину.

— Да ведь же ву ассир[54], сказать нечего! Пожалуй, разве что вот Аркадий Петрович не упомянул, запамятовал, Любовь собиралась к ним. Как раз накануне.

— Собиралась или зашла?

— Твердо могу сказать одно: собиралась. Столкнулись на улице. Я предложил зайти в почтовую контору, выпить воды. Ей нехорошо было. Но она отказалась. Сказала, спросит совета в больнице.

— А мелкие подарки Рудиной, признайтесь, вы делали?

— Откуда эта мысль? Намеки на обеде? — прищурился. — Зачем же вы делаете так далеко идущие выводы?

— А вы сами как далеко зашли?

— У меня не так много свободных средств. Да и зачем бы мне подарки делать!

— Например, затем, что она ждала вашего ребенка? От которого вы убедили ее избавиться. В городе, о чем вы вряд ли знаете, ведут записи в абортных комиссиях. Рано или поздно я доберусь до Ростова, сделаю запрос.

Он откликнулся неожиданно абсолютно равнодушно:

— Узнавайте.

И явно успокоившись, продолжил:

— Не отрицаю, я ей сочувствовал. Молодая, красивая женщина, характер взрывной, не уступит и мужчине, и все же слабый пол. Попала в ловушку новых свободных нравов. Кто бы рискнул взять ее за себя замуж? А ей, как и всем барышням, нужно плечо.

Он приподнял покатые плечи.

— Так и женились бы, чтобы спасти, — я поддержал его тон.

— Зачем? Как личность — я по своему типу одиночка, не желаю быть связанным узами.

Ясно, предлагал, но она отказала. За такого пойти не с ее характером.

Астраданцев уже держался свободнее. Облокотился о стойку, нагнулся.

— Вы за ужином упомянули…

Он не дал мне закончить:

— Сказал из личной неприязни. Исключительно. Признаюсь! Ничто человеческое, как говорится… — Он широко развел руки, показывая, что не чужд слабости. Демонстративно принялся перекладывать предметы на стойке.

— А что вы делали тем вечером, когда Люба Рудина пропала? — спросил я.

— Я, вспомнить бы… Прошелся в лавку, были надобности. Да! И, кстати, вечером же я видал Нахимана, беседовал с нашим комиссаром. Я удивился, помнится. Бродский потом пошел в сторону оврагов. Думал его окликнуть, пройтись вместе. Но он ходит слишком быстро.

На ловца и зверь! У пристани о чем-то говорили Бродский и фельдшер. Рогинский придерживал шляпу от ветра, отмахивался от слов. Мне показалось, они спорят. Бродский заметил меня, махнул. Я подошел к ним. Мостки гнулись, волны накрыли уже большую их часть, вскипали между досок.

— Ждете письма? — Рогинский ткнул тростью в сторону почты.

— Наоборот, подумывал кое-что от-править. Но дорога окончательно непроезжая.

Фельдшер нажимал палкой на доски, стряхивал воду. Подхватил меня за локоть, потянул, Нахиман уж шел впереди.

— Аркадий Петрович, хотел кстати спросить, Люба Рудина ведь была у вас накануне поездки в город?

— Для чего же ей быть? Не было. Мы весь день провели дома, копались в саду, я говорил. Аня вечером, каюсь, откупорила наливку. Нигде не растет такая вишня, как здесь! А вишневая (он ударял на «и») наливка моя любимая. — Он засмеялся. — Вы спутали.

Он быстрее шагнул вперед. Я, чуть поскользнувшись на мокрых досках, был вынужден придержаться, схватив его за плечо.

— Аккуратнее! Вода-то здесь глубоковата для вас, Егор Алексеевич.

— Боитесь, утону?

— Тьфу на вас, и говорить-то такое бросьте! Типун вам, вот я по дереву постучу.

Он постучал ногтем по трости. Снял картуз, отер лоб.

— Прошу простить, но зачем вы постоянно скоморошничаете? С Турщем, допустим, понятно. А со мной? Я пока не враг.

Посмотрел, пожевал губами, замахал за моей головой Бродскому:

— Идем, идем к вам!

* * *

Нахиман Бродский предложил пройтись вместе до спуска к оврагу и, как сам сказал, «сделать вам рекогносцировку, как тут у нас ландшафт устроен». Добавил, что хорошо знает округу. Я не отказался. Сразу получилось перейти на почти дружеский тон. Нахиман — бывший служащий канцелярии завода, теперь работал делопроизводителем заготовительной конторы. Удачный случай расспросить его о делах артели. Мы прошлись немного вдоль берега. На ветках яблонь набухли темные плотные почки. Ветер сминал крылья чаек.

— Пострадали в пожаре? — я кивнул в сторону почерневших стен с обгоревшими провалами вместо дверей, торчащих на краю, как гнилые зубы. — А что же не отстроят?

Нахиман помолчал, рассматривая развалины.

— Вам разве товарищ Турщ не говорил о перегибах? Он любит это словцо. Перегнули. Было дело.

— Вот, кстати, о Турще. Признаю, характер! Со скрипом идет на контакт, а ведь я прислан как раз чтобы оказать со-действие. Однако работа наша не строится. Раз уж вы хорошо его знаете, посоветуйте: как бы мне найти к нему подход? — я старался говорить как можно простодушнее.

— Я? Помилуйте! Откуда у меня с таким, как он, близкое знакомство? Он здесь власть. Да и все.

— Странно… Астраданцев упомянул, что вы с Турщем вполне по-приятельски беседуете. Даже прогуливаетесь.

— Не советую его слушать!

Неожиданно резко высказался, что Астраданцев, мол, «офранцузился» в ранней молодости — то есть подцепил венерическое заболевание. Принимал множество порошков. Да и в выпивке не слишком воздержан. Но потом, как будто пожалев о своих словах, приостановился:

— Видите, у края мыса темная полоса? Это шторм. Заходит с той стороны. — И продолжил: — Впрочем, я зря напал на Астраданцева. В сущности, он безобиден, хоть и глуп. Напутал, а может, и приврал. Мог от страха — нервная натура! — наговорить того, чего и не было.

— А не было?

— Я не припомню. Но… — Бродский насмешливо фыркнул, — вы же не отвяжетесь? Я раскусил вас. Этакий вы тип: где нельзя перескочить, там перелезете.

Немного прошлись в молчании.

— Не вспомню, в какой день, но я действительно говорил с ним. Убеждал его оставить в покое Магдария, не ярить зря местных разоблачением чудесной иконы. Я люблю спорт, как говорят англичане, пешие прогулки. Как доктор, вы должны одобрить. Гуляю вечерами, вот и столкнулся.

— Как доктор, одобряю, а как представитель уголовной милиции, интересуюсь: до которого часа гуляли?

Нахиман потер нос, комично поднял брови:

— Не запасся алиби! Хотя постойте. Мертвецова жена, Петра Красули, спрашивала, нужно ли мне молоко. Встретился с ней уж на обратном