Самец причесанный - Дроздов Федорович

Появившаяся Бимжи (в бою она не участвовала) принесла сумку горного воска — видимо, мать велела. Сани завладела лекарством и принялась распределять.

Одним раненым вкладывала в рот по горошинке, другим — больше, а тем, чьи раны оказались тяжелыми давала дополнительно по куску в руку. Бимжи посмотрела на это, пожала плечами и ушла. Выглядела дочь сотницы бодрой и радостной — Дней как не бывало. Семя, полученное от меня, прижилось. Видимо, поэтому Дандаки расщедрилась. Горный воск — дорогое лекарство. Оделив им раненых, Сани незаметно прибрала остаток. Умница! От Дандаки награды не дождешься. Игрр ее спас, Бимжи беременна и станет Мадой, а сотница хотя бы поблагодарила. Сарма…

Глава 9

Лиона, она же Пугио, центурион. Довольная

Сарма выглядела старой и жалкой. Коричневое, морщинистое лицо, блеклые глаза, потертые кожаные рубаха и штаны. На голове — облезлая баранья шапка, на ногах — дырявые чуни.

— Где задержали? — спросила мать.

— В пяти милях от лагеря, — ответила Лола. — Перегоняла овец.

— Много?

— Три десятка голов, — хмыкнула декурион. — Половина хромых, остальные — тощие и облезлые.

— Оружие?

— Вот! — Лола вытащила из-за пояса и протянула небольшой ножик со сточенным лезвием. — Это все. Оружия нет, а овцы из тех, что не жалко. Шпионка.

— Не похоже! — мать покачала головой. — Как тебя зовут? Где твоя орда? — обратилась она к сарме, переходя на язык нол. Старуха покачала головой, показав, что не понимает.

— В этой местности говорят на другом наречии, — пояснила Лола. — Я сама спрошу. Кынк агурат ту? Ке орда хач?

Сарма разразилась потоком слов. Она махала руками, указывая куда-то на север, затем ударила себя в грудь и плюнула наземь.

— Ее зовут Старая Ди, — перевела Лола. — Три дня назад ее орда ушла на Север. Ди бросили. У нее нет родни, ей трудно идти, а коня ей не дали. Много лет она пасла чужие стада, а теперь вынуждена замерзать в степи. Ей не оставили палатки и даже теплой шкуры. Она спит с овцами, и те согревают ее своими телами. Овец она собрала в степи: орда их бросила за ненадобностью. Из тридцати половина не доживет до весны, остальных съедят волки. Ей нечем от них отбиться. Она умрет с голоду. Вот как ей заплатили за многолетнюю службу!

— Почему ушла орда? — спросила мать. Лола перевела. Сарма затрещала языком, и среди потока слов я распознала «Балгас» и «Мада».

— От вождя Красной орды пришло повеление: идти к Балгасу. Там собираются выбирать новую Маду. Нынешняя больна и скоро умрет. Вождь хочет, чтоб Мадой избрали ее дочь, потому собирает силы.

— Это правда? — насторожилась мать.

Ди вновь ударила себя в грудь и возмущенно выкрикнула. Перевод не потребовался.

— Верни ей все! — сказала мать Лоле. — И пусть идет куда хочет.

Декурион протянула сарме нож и перевела повеление. Ди задумалась и затрещала.

— Она говорит, что ты добрая, — перевела Лола. — Она не ждала такого от рома. Думала, что мы убьем ее. Говорит: Великая Мать отблагодарит тебя за милость. Она предлагает половину стада за копье и нож. На берегу реки растут кусты. Она нарежет веток, сделает загон для овец и шалаш для себя. Копьем будет отбиваться от волков. Пятнадцать овец ей хватит, чтоб пережить зиму. Дотянет до первых трав, а к тому времени орда вернется.

— Хорошо! — кивнула мать. — Дайте ей пилум и пугио[9] — из тех, что похуже. Отсыпьте полмодия[10] муки — она испечет лепешки.

— Трибун!.. — возмутилась квестор.

— Знаю, что хочешь сказать, Нонна! — вздохнула мать. — Полтора десятка тощих овец того не стоят.

Но Ди, не подозревая того, дала нам ценные сведения. К тому же она старая и ее бросили. Мы с тобой тоже не молоды…

Нонна кивнула и удалилась исполнять приказ.

— Декурион! — обратилась мать к Лоле. — Раздели с нами ужин!

«Кошка» радостно кивнула. Приглашение к столу трибуна — честь. Лола заслужила ее: провела разведку, добыла ценные сведения. Я ем с матерью, потому что сегодня дежурит моя центурия. Иначе не позвали бы.

Мы двинулись к палатке претория[11]. Дорогой я поглядывала по сторонам. Заметит мать упущение, выволочки не избежать. Хвала богине, все было в порядке. На валах у частоколов застыла стража, палатки стояли ровно, а свободные от службы преторианки не шатались без дела. Мы вошли в преторий и сели за стол — единственный в лагере. Остальные легионеры, даже центурионы, едят на земле. Когда встал выбор, что взять в поход: побольше припасов или удобную мебель, мать выбрала припасы. На ее месте я поступила бы так же.

Посыльная принесла хлеб и миски с кашей. Наполнив кубки вином, она разбавила его горячей водой. Мы взялись за ложки. Каша оказалась вполне съедобной, хотя до той, какую готовит Игрр, ей было как пешком до Балгаса. Роптать, однако, не приходилось — повара остались в Роме. В походе легионеры варят сами.

— Что скажешь, декурион? — спросила мать, когда миски унесли. — Сведения хорошие. Орда ушла, мы можем не опасаться нападения. Сармам не до нас.

— Зато из Балгаса трудно выбраться! — возразила Лола. — А там Игрр и Виталия.

— Это меня тревожит, — кивнула мать. — Степью не пройдешь!

— Игрр собирался на лодке! — встряла я.

— А Виталия — берегом! — напомнила Лола.

— Надеюсь, Игрр передумал и изменил план, — сказала мать. — Он сообразит. Плохо другое: в Балгасе резня. Сармы станут делить власть, Игрр с Виталией могут пострадать.

— Игрр постоит за себя! — сказала я.

— Виталия — тоже! — поддержала Лола. — Неважно, что беременная. Она великий воин.

— Будем надеяться, декурион! — сказала мать и встала. Лола вскочила. Я — следом.

— Вале, трибун!

Лола отсалютовала и вышла.

— Садись! — велела мать. Я подчинилась. — Как центурия? Признала тебя?

Я кивнула.

— А Корнелия?

— Ее устраивает должность опциона. Ей за сорок, и она собирается в отставку. Охотно помогает мне.

— Девочки слушаются?

— Как миленькие!

— Не злоупотребляй витисом[12]! Ты к этому склонна. Надо, чтоб тебя уважали, а не боялись.

— Ма! — взмолилась я. — Ты говорила это сто раз!

— И сто первый скажу! — нахмурилась мать. — Не хочу, чтобы думали: ты получила центурию из-за меня.

— Никто и не думает! — вздохнула я. — Принцепс сама меня выбрала. Я спасла ее от убийцы.

— Этого мало, чтобы занять должность… — начала мать, но я перебила:

— Ма! Расскажи об отце!

В самом деле, сколько можно? Пора говорить о главном! Когда случай представится? Мать глянула на меня.

— Ты это с чего?

— Захотелось!

Мать подумала и присела.

— Он был хорошим человеком, — сказала, взгрустнув.

— Очень любил меня! — кивнула я. — Нас обеих… Я хочу знать, как вы познакомились.

Мать задумалась.

— Мне было под тридцать, — начала она, — и мы с Помпонией только-только получили центурии. Она предложила сходить в храм, посмотреть на мужчин: вдруг кто понравится? Центурионами стали, пора думать о детях. Пошли. Там я и увидела Константина… — мать помолчала. — Он сидел на ступеньках, печальный. Пришлые, когда их привозят в Рому, первое время грустят. Константин выглядел совсем потерянным, и мне стало жаль его. Я подошла, села рядом, спросила: могу ли помочь? Он ответил, что нет. Оказалось, он из страны, которая называется почти как наша[13], и понимает латынь. Он сказал, что тоскует по дому. Я ответила: Рома — хорошее место, ему понравится. Если хочет, я могу показать ему город, рассказать о наших обычаях. Он подумал и согласился. Мы встали и пошли.

— Жрицы не мешали?

— Побоялись — я была в форме центуриона. К тому же это не запрещено. Константин утром сдал семя и мог быть свободен. Мы погуляли по Роме. Я показала ему Палатин, Курию — снаружи и изнутри. Пришлых не пускают во дворец принцепса, но я ведь центурион! Я сводила его на форумы и даже в термы. Мыться, правда, мы не стали, — мать улыбнулась. — Не то набежала бы толпа… Я угостила его обедом и на повозке отвезла в храм — к вечеру Константин устал. Пришлые не привыкли много ходить. На прощание он благодарил и сказал, что я очень хорошая. Он будет рад новой встрече.

— А ты?

— Объяснила, что не смогу приходить больше — жрицам это не нравится. Но он сможет навестить меня. Я сниму комнату в инсуле, пришлю подругу, и та расскажет, как меня найти. Константин согласился.

— Ты понравилась ему?

— Как и он мне. Константин ухаживал за мной: пропускал вперед, открывал передо мной дверь, в харчевне наливал вина. Потом я узнала, что в их мире так принято. Однако в тот день было очень приятно. Помпония помогла мне снять комнату и сходила в храм, где встретилась с Константином. На первое свидание он пришел с цветами, — мать улыбнулась. — Я так растрогалась, что бросилась его обнимать. А он смутился и покраснел.