Как хоронили Караваева (сборник) - Леонид Филатов

– Хорошенько подумайте, братцы, – взволнованно говорит Левушка. – Те, кто хочет уйти, могут уйти. В первую очередь, конечно, следует увести отсюда детей. Тех, кто считает необходимым остаться здесь – прошу подойти ко мне!.. Без обид, братцы…

Из толпы выходят Татьяна, Сима, Боря…

– Товарищи! – директор, как обычно, складывает руки умоляющей лодочкой. – У вас у всех есть семьи, родители, дети… Подумайте, если не о себе, так хотя бы о них!..

Из толпы выходит Гордынский.

– Если будет позволено, – тихо говорит он, обращаясь к Левушке, – я бы хотел остаться. Обязуюсь подчиняться общей дисциплине.

– Оставайся! – Левушка пожимает плечами. – Каждый имеет право защищать свою честь. Если, конечно, она у него имеется…

Вслед за Гордынским из толпы выходит Федяева. Потом Андрей Иванович с Эллой Эрнестовной. Немного погодя к ним присоединяются супруги Тюрины. Выходит Гвоздилова.

– Елена Константиновна! – Левушка приятно ошарашен. – Вы хорошо подумали? Ваш выбор может иметь для вас самые серьезные последствия…

– Вы – эгоист, Лева, – усмехается Гвоздилова. – Все норовите героически умереть в одиночку. А другим, между прочим, тоже хочется войти в историю…

Из толпы выпархивают Аллочка и Ниночка, за ними, не выпуская из рук драгоценного патефона, выходит Дрюля.

– Дрюля! – радостно удивляется Тюрин. – Ты-то куда со своим патефоном?.. Ты же вне политики!

– А при чем тут политика? – меланхолически отвечает Дрюля. – Если мир раскололся без моего участия, то надо же мне где-то быть. Так уж лучше с вами.

– Товарищи! – взывает директор. – Еще не поздно остановить эту дурацкую комедию!.. Я уверен, если мы извинимся перед Юрием Михайловичем – нас простят…

Директор продолжает говорить, а из толпы выходят все новые и новые люди. Актеры, бутафоры, осветители, монтировщики…

…Кабинет директора теперь полностью оккупирован актерами. На директорском столе несколько телефонов, и все они в настоящий момент заняты. Из общего гула вырывается голос Федяевой.

– Шурик?.. Ты меня, пожалуйста, не расстраивай, сынок, учи сольфеджио!.. А вот Вера Ивановна говорит, что не учишь! В общем, если не сдашь зачет – про магнитофон забудь!..

– Бардак! – возмущенно вздыхает Тюрина. – Ведь договорились же болтать не более трех минут!.. В любой момент могут позвонить оттуда, – она выразительно тычет пальцем вверх, – а телефон занят!

– Ты за меня не волнуйся! – мурлычет в трубку Аллочка. – Голодовка голодовкой, а с голоду мы тут не помрем! У нас шикарный буфет, бывает даже горячее…

– Что ты плетешь? – настораживается Сима. – Какое тут у нас горячее?.. Мы же эвакуировали буфет! Или ты трескаешь тайком ото всех? Как Лоханкин?

– Я голодаю честно! – обижается Аллочка, прикрыв трубку рукой. – Наравне с коллективом! Просто муж нервничает. Должна же я как-то его успокоить?

– Фантастическая идиотка! – восхищается Сима. – Ты же дискредитируешь идею! А если телефон прослушивается?.. Выходит, наша голодовка – чистый блеф?

– Оля! – кричит в трубку Татьяна. – Отзвони в ВТО Антонине Васильевне!.. Скажи, что мы с Левушкой отказываемся от Пицунды! Пусть отдадут путевки кому-нибудь другому!..

Вечером Левушка обходит посты. У центрального входа дежурят Тюрин и Андрей Иванович.

– Сейчас-то потише, – докладывает Тюрин. – А днем был ужас!.. Оцепление милиции… Толпа с лозунгами… Орут… Бьют стекла…

– А почему бьют стекла? – удивляется Левушка. – Ну да, они же не знают, что произошло! Надо объяснить людям нашу позицию…

– Наивный вы человек, – усмехается Андрей Иванович. – Вы никогда не сталкивались с таким явлением, как организованный праведный гнев трудящихся? Будьте уверены, им уже объяснили вашу позицию.

В одном из театральных переходов Левушку настораживает некий странный звук, похожий на стук молотка по металлу. Левушка озирается. Тоннель пуст. Левушка заглядывает в темный проем – тут находится лестница, ведущая на чердак.

– Эй! – кричит он в пугающую темноту. – Кто там?.. Советую не прятаться! Сейчас сюда соберутся все посты и вам не поздоровится!

– Соберутся они тебе, с-час! – слышится откуда-то сверху ворчливый голос, и через секунду из мрака появляется столяр Кондратьич. – Отсюда никуда не докричишься!.. Изоляция, как в Петропавловке!

– Кондратьич! – Левушка принимает строгий вид. – Ты чего это здесь? Знаешь, который час? Половина второго!

– Сигнализацию делаю! – снисходительно объясняет Кондратьич. – Чтоб через крышу никто не проник! Ступи-ка на лестницу!.. Ну ступи, ступи, не бойся!

Левушка ступает на лестничную клетку, и тоннель заполняет свирепая трель звонка.

– С ума сошел! – пугается Левушка. – Ты же весь театр подымешь! Нашел время экспериментировать! Выключи немедленно!

– Легко сказать «выключи»! – кручинится Кондратьич. – Я пока только систему включения отработал. А выключение – это второй этап.

… Левушка в своей гримуборной чистит зубы. За ним с выражением немой укоризны маячит Боря Синюхаев.

– И не проси! – сурово отрезает Левушка. – Еще и суток не прошло, а им подавай свидание! Тут не пионерлагерь!

– Но и не Бухенвальд! – парирует Боря. – Что плохого в том, что люди хотят повидаться с родными? Это естественное желание!

– Но не в нашей ситуации! Просто так милиция их в театр не пропустит. Значит, снова нужно звонить по инстанциям, просить, унижаться…

– Почему унижаться? – Боря чувствует в Левушкиных аргументах слабину. – Не просить, а требовать! Свидание с родными – это наше святое право!

– Ладно, – сдается Левушка. – Только свидание не должно длиться более получаса. И на это время следует усилить посты.

…По театральным переходам движется шумная толпа родственников с сумками, сверстками и авоськами. В актерском фойе их встречает такая же шумная толпа артистов. И снова слезы. Такое ощущение, что эта встреча происходит не в центре Москвы, а где-нибудь в читинском остроге…

– Ты совсем синяя! – тревожится Аллочкин муж, молодой бородач в джинсовом костюме. – Ты не обманываешь, вас действительно хорошо кормят?.. Ты сказала им, что у тебя гастрит?

– Толечка, не волнуйся! – Аллочка смотрит на мужа правдивыми и влюбленными глазами. – Кормят, как в «Арагви». Только никому об этом не говори, ладно?.. Все-таки официально у нас голодовка.

– Понимаю, – заговорщицки говорит бородатый Толечка и вынимает из сумки объемистый сверток. – В таком случае, вот!.. Это тебе от мамы. Тут пирожки с капустой. Съешь сама и передай товарищу.

– Толечка, спасибо, но… – мрачнеет Аллочка. – Я не возьму. У нас это не полагается, – и снова поднимает на мужа невозможно искренние глаза. – Ты не беспокойся, я тут жру, как слон!

– … Да не тычь ты мне свое яблоко! – с нарочитой суровостью одергивает сына Федяева. – Ты же знаешь, я их терпеть не могу! Как твое сольфеджио? Только не врать, Шурик!..

– Нормально! – хрумкает яблоком Шурик, узкий, бледный, ушастый отрок, похожий на умную летучую мышь. – Учу, как обещал… Мам, а правда, что вы против советской власти?

– Чепуха! – яростно говорит Федяева. – И ты не должен повторять вслух эту чушь! Эти мерзкие сплетни распространяют злые и глупые люди! Кто тебе это сказал?

– Вера Ивановна! – Шурик увлеченно грызет яблоко. – А еще она сказала, что я не имею права на бесплатное обучение, потому что моя мать махровая антисоветчица. А я ей сказал, что она сволочь!

– Как ты посмел! – Федяева закатывает сыну звонкий подзатыльник. – Вера Ивановна – прекрасная учительница, пожилая женщина, заслуженный человек! Сегодня же извинись, понял?

… Левушкина мама поразительно похожа на сына: такая же круглолицая, толстая, одышливая, в глазах – зеленая искра романтического непокоя. Единственно, чего ей недостает для полного сходства с Левушкой – это яркого блюдца лысины, венчающего облик нашего героя.

– Левушка, я не засну всю ночь, если ты не съешь хотя бы кусочек кулебяки. Тебе необходимо есть, у тебя плохое сердце, и жена совершенно за тобой не следит! Вот такой малюсенький кусочек – разве это принципиально?

– Ну какая кулебяка, мама? – морщится Лева. – Мы же объявили голодовку. Это была моя инициатива. Ты дезавуируешь меня как лидера!

– Юрий Михайлович сказал, – мама неожиданно склоняется к Левушкиному уху, – что тебе грозит тюрьма… Но он готов тебя защитить, если ты снимешь свои дурацкие требования…

– Ты разговариваешь с этим подонком? – отшатывается Левушка. – За моей спиной? Я запрещаю тебе вести с ним переговоры! Ты слышишь, запрещаю!

– Глупенький! – плачет мама. – Юрий Михайлович – интеллигентнейший человек… Он хочет тебе добра! Я презираю твоих друзей! Они тебя не понимают. Они же не люди – артисты!

…В стороне от гомонящей толпы сидит углубившаяся в чтение Гвоздилова. Завистливо потолкавшись среди чужих родственников, к ней подсаживается так никем и не востребованная Ниночка.