Полет Пустельги - Сергей Дмитриевич Трифонов

Вадис вкратце рассказал Грабину и Савельеву о его визите к Серову и попросил крепкого чаю с лимоном. Отхлебывая горячий чай, он заговорил, обращаясь к Грабину:

— Берия мне этого не забудет. Как не забыл мою просьбу о переводе из НКВД в Смерш в сорок третьем. Я прошу тебя, Грабин, что бы со мной ни произошло, продолжай делать свое дело. Но, как только почувствуешь, что запахло жареным, сразу пиши рапорт о возвращении в армейскую разведку. И людей своих забери с собой. На Абакумова надеяться нельзя. Он еще никогда никого не выручал. Запомни мои слова, полковник.

Савельев в присутствии генерала Вадиса и полковника Грабина стал допрашивать обершарфюрера СС Менгесхаузена, входившего в состав личной охраны фюрера, и по косвенным данным участвовавшего в сожжении трупов Гитлера и Евы Браун. Парень был высокого роста, метр восемьдесят пять, не меньше. Физически хорошо и крепко сложен. Но во взгляде чувствовался ум и осторожность. Гейдрих, а после его убийства чешскими диверсантами Кальтенбруннер именно таких эсесовцев подбирали в личную охрану Гитлера. Сильных, высоких, прекрасно владеющих приемами рукопашного боя, отлично стреляющих из всех видов стрелкового оружия, толковых и расторопных. Непременным условием зачисления в спецподразделение охраны был боевой опыт, лучше на Восточном фронте, и наличие боевых наград. Савельев, учитывая все это и ощущая мощную энергетику эсесовца, построил допрос по-своему, несколько отойдя от формальных правил.

— Я вижу на вашем рукаве наградной жетон «За Демянск». Значит, мы с вами были где-то рядом. Я ведь тоже в сорок втором принимал участие в попытке ликвидации Демянского котла. Но вы дрались отчаянно. — Прием удался. Допрашиваемый увидел в советском майоре не тыловую полицейскую крысу, а боевого офицера, как и он, хлебнувшего кровавого варева из страшного котла в новгородских лесах и болотах. Менгесхаузен плотнее придвинулся к столу, положив на него свои ручища, похожие на кувалды, и всем видом показал готовность работать с этим симпатичным и мужественным офицером.

— Благодарю вас, господин майор, за высокую оценку. Из моего батальона дивизии «Мертвая голова» после выхода из котла в живых осталось двадцать три человека. Вы тогда нам здорово дали прикурить.

— Скажите, Менгесхаузен, а почему вы, сотрудник личной охраны Гитлера, оказались в сводном батальоне СС, входившем в группу войск Монке, и защищали имперскую канцелярию снаружи?

— Дело в том, господин майор, что у Монке крайне не хватало людей. Поэтому группенфюрер Раттенхубер, наш шеф, десятого апреля сформировал из части охраны взвод и направил его в распоряжение Монке. Но тридцатого числа он отозвал наш взвод в составе одиннадцати оставшихся в живых. Я командовал отделением, из которого в живых я один и остался. Нас хорошо накормили и дали пару часов поспать. А потом расставили на внутренние посты в новом здании рейхсканцелярии.

— Вы что-нибудь знаете о смерти Гитлера?

— Нет, господин майор, подробности смерти фюрера мне не известны. Только со слов моих товарищей, да группенфюрера Раттенхубера, я знаю, что он отравился 30 апреля вместе со своей секретаршей фрау Браун.

— Вы сказали секретаршей? — вступил в допрос Грабин. — Однако нам известно, что накануне своей смерти Гитлер и Ева Браун вступили в официальный брак. Разве Браун была секретаршей?

— Я знаю точно, что они поженились. Но была ли фрау Браун ранее личной секретаршей фюрера, я не могу сказать с уверенностью. Нам так говорило начальство. — Савельев попросил разрешения у Грабина продолжить допрос.

— Где конкретно вы дежурили тридцатого апреля?

— В коридоре фюрербункера. Между апартаментов фюрера и Голубой столовой. Когда я подошел к крайнему окну столовой, мое внимание привлекла какая-то возня в саду рейхсканцелярии. Я стал внимательно наблюдать. Я хорошо видел, как из запасного выхода фюрербункера два солдата и штурмбаннфюреры Линге и Гюнше, то есть личный камердинер и адъютант фюрера, вынесли тела фюрера и фрау Браун, завернутые в одеяла. Тела положили в неглубокую воронку примерно в метре от входной двери. Затем их облили бензином и подожгли.

— Как же вы могли узнать, чьи это были трупы, если те были завернуты в одеяла? Вы ничего не путаете? — спросил Вадис. Допрашиваемый не смутился.

— Так ведь трупы были плохо завернуты, господин генерал. Видимо, господа штурмбаннфюреры очень торопились. Я прекрасно рассмотрел лица фюрера и его жены. Более того, когда их положили в воронку, одеяла распахнули, облили трупы бензином, вновь завернули и опять облили бензином. Я смог убедиться, что это были точно фюрер со своей женой.

— Что было дальше? — продолжил допрос Савельев. — Вы до конца наблюдали процедуру сожжения?

— Так точно, господин майор. Все это продолжалось с полчаса. Трупы плохо горели. Я это хорошо видел. Потом начался сильнейший артиллерийский и минометный обстрел. В саду все буквально закипело от взрывов. Гюнше, Линге и солдаты скрылись в фюрербункере. Думаю, трупы до конца не сгорели. Да, кстати, если вам это будет интересно. В той же воронке за день до этого закопали отравленную ядом овчарку фюрера. Мне рассказал ефрейтор Пауль Фени, лично ухаживавший за овчаркой.

— Спасибо, — поблагодарил Савельев, — это очень важная деталь. Вам придется участвовать в опознании места сожжения и захоронения трупов Гитлера и его жены. Будьте точны и внимательны. Ваши показания очень важны. В том числе и для вас. Допрос закончен.

— Я понимаю, господин майор. Все сделаю как надо.

Вадис придержал конвоира и спросил эсесовца:

— Гитлер мог сбежать из бункера? Разве у него не было такой возможности? Ведь Борман, Мюллер, Раттенхубер, Баур и другие сбежали. У нас есть серьезные основания считать, что Гитлер скрылся.

Менгесхаузен, уже стоя у двери, повернулся к Вадису и твердо, даже с некоторым вызовом ответил:

— Нет, господин генерал. Фюрер не мог скрыться.

— Почему?

— Он был очень сильным человеком. Такие не бегут. Вы его плохо знали.

— А вы его знали хорошо?

— Да, господин генерал. Мы, немцы, его знали хорошо.

2

Воспоминания счастливого человека

В полутемном и практически пустом зале пивной мне навстречу вышел стройный молодой капитан в идеально сидевшей на нем форме, до блеска начищенных остроносых неуставных ботинках. Он был выше меня ростом. Тонкие губы, чуть длинноватый прямой нос, тщательно уложенные на прямой пробор мягкие тёмно-русые волосы, ухоженные руки, — все выдавало в нем человека светского. И, если не аристократа, то из состоятельной и образованной семьи.

Мы присели за столик и заказали пива. Гесс начал разговор:

— Ганс, давайте будем