В гвардейской семье - Анатолий Недбайло

— Охтин, видишь меня?

Самолет качнулся с крыла на крыло. Видит!

— Пристраивайся — идем домой...

«Молодец! — думаю. — Выдержал экзамен Охтин! Не подвел!» [104]

И тут впереди, почти в створе капота, замечаю силуэт самолета, который внезапно вынырнул из

облачности нам навстречу. Вот уже видны кресты: «Юнкерс-88»! Очевидно, разведчик. Не дам ему

уйти!.. Нажимаю одну гашетку, другую. Оружие молчит. Разочарованию нет предела: как быть? А

«юнкерс» уклоняется от атаки, спешит скрыться в спасительном облаке. Уйдет ведь, уйдет! Надо пресечь

ему путь!

Включаю форсаж. Мотор не гудит — ревет. Я словно слился с машиной. Все мускулы напряжены до

предела. Одна только мысль, одно желание руководит сейчас мной: догнать врага и уничтожить!

Дистанция сокращается. Единственный выход — идти на таран! Решаю подойти сзади и винтом отрубить

«юнкерсу» хвостовое оперение...

— Командир, осторожно! Слева Охтин! — кричит Малюк по СПУ.

В тот же миг сверху, из-за облаков, на меня наплывает темная громада. Удар сотрясает машину. Левое

крыло моего штурмовика сжалось «в гармошку». Рванул штурвал на себя, самолет по инерции полез

вверх, но, потеряв скорость, стал падать, и никакими усилиями я не мог теперь подчинить его своей воле.

За несколько мгновений, словно на экране, перед глазами промелькнула вся моя жизнь. Я увидел себя в

детстве, в только что купленных матерью брючках, в юности, когда секретарь райкома вручал мне

комсомольский билет... Первый воздушный бой, Игорь Калитин, Катюша — встревоженная и

растерянная...

А самолет падает, отмеряя последние метры до земли. Удар!..

Подробности мне стали известны позднее. Спасла нас с Малюком чистая случайность. Если бы

штурмовик шел отвесно — мы бы не спаслись. Но он упал на правое крыло, которое смягчило удар.

Малюка выбросило из кабины метров на пятьдесят. Антон, к счастью, упал на парашют. Это и спасло его.

Пролежав без сознания несколько минут, он открыл глаза. Над ним стояли два солдата.

— Живой?

Ответа не последовало. Малюк приподнялся, растерянно огляделся. Тупая боль сковала тело.

— Где я? [105]

— У своих, братишка, у своих!

— А где мой командир?

— Какой командир?

— Да летчик!

— Нет никого больше. Один самолет упал во-он там, — солдат показал рукой в сторону лесной опушки.

— И развалился на мелкие части. А второй вот догорает...

— Такого быть не может! — вскочил Малюк и, припадая на ногу, бросился к горящей машине. Но

подступить к самолету было невозможно. Малюк взглянул на номер — «34». Это машина Охтина. А сам

он где? Где стрелок? Ответом было лишь жаркое пламя.

Малюк понял, что тут он бессилен хоть чем-нибудь помочь товарищам. Но где его машина, где

штурмовик, на котором была выведена цифра «32»? И Малюк поспешил туда, где, как ему сказал солдат, валяются только обломки... Вот они! Каким-то чудом уцелела кабина. Глянул — и обмер: склонившись

головой на штурвал, в кабине лежал я. Неподвижный. Окровавленный.

Подоспевшие солдаты помогли Малюку вытащить меня из-под обломков.

...Упали мы около десяти часов утра. А очнулся я лишь к вечеру. Открыл один глаз — второй

забинтованный. Не пойму, где я. Низкий потолок крестьянской хаты. Тишина. Надо мной склонилась

девушка в белой косынке. Рядом с ней солдат в шинели.

И снова забылся. Через некоторое время вижу — надо мной стоит кто-то в зеленой куртке. Сумеречно —

февральский день короткий. Лицо вроде бы знакомое. Силюсь что-то вспомнить. Так это же Малюк!

Обвел комнатушку взглядом. Две женщины стоят в углу, к ним жмутся ребятишки.

— Где мы? — с трудом выдавливаю из себя. Не то что говорить — дышать больно.

— В Зеленой-Второй...

— Как, у немцев?!.

— Да нет — у наших!..

Кто это сказал? Голос чужой, незнакомый. Кто этот человек в кожаном реглане? Малюк успокаивает

меня: это наш, советский летчик. Вчера ночью его сбили. Выбросился с парашютом. Ветром снесло — и

приземлился он на краю деревушки с поэтическим названием [106] «Зеленая-Вторая». Ее всего лишь

несколько минут назад освободили наши войска.

Отлегло. Но дышать совсем нечем — в комнате жарко натоплена печь.

— Антон, помоги мне подняться! — зову Малюка. — Веди на воздух.

Малюк наклоняется, подставляет шею — и я здоровой рукой обхватываю ее. Вышли. Малюк помог мне

устроиться на завалинке, сел рядом.

Я вконец расстроен: вся голова в бинтах, левая рука подвязана, боль во всем теле.

Мимо нас проезжают подводы. Лошади вязнут: снег подтаял, и глинистый грунт совсем раскис. Ни одна

машина сюда не проберется, ни один самолет поблизости не сядет. Что будем делать?

— Пошли, Антон! Нам здесь никто не сможет помочь. Помню по карте: в шести километрах от Зеленой-

Второй находится командный пункт командарма. Пошли!..

И мы двинулись в путь. Те шесть трудных километров Малюк буквально тащил меня на себе. Наконец

дорога привела нас в село. Где-то здесь разместился КП генерала Хрюкина. Идти больше нет сил. Сел на

бревно.

— Иди, Антон, дальше сам. Ищи антенны. Увидишь — это знак: КП.

Сколько времени прошло — не помню. Я очнулся от голосов, от рокота мотора. Подбежал Малюк.

— Все в порядку, товарыш командир. Поехали до своих!

Антон и водитель помогли мне взобраться на платформу вездехода, и мы поехали в медсанбат.

Там с меня сняли повязку, промыли спиртом израненное лицо, снова забинтовали раны, сделали уколы, подвязали поврежденную руку и на том же вездеходе повезли за село. Уже стемнело. На ровном поле

стоял санитарный самолет По-2, на котором генерал Хрюкин распорядился срочно отправить нас в

госпиталь.

Меня усадили в заднюю кабину. Рядом пристроился Малюк. Затарахтел мотор. Самолет стремительно

разбежался, но вдруг замедлил бег, развернулся и снова пошел на взлет. Нет, ничего не получалось: машина никак не могла оторваться от земли. [107]

— Стой! — крикнул Малюк пилоту. Тот убрал обороты. Антон соскочил вниз и, дав знак летчику, стал

приподнимать хвост «кукурузника». Снова взревел мотор. Толкая машину изо всех сил, Малюк бежал, пока не упал. На этот раз По-2 взмыл ввысь и взял курс на Мелитополь.

Мы увиделись с Антоном утром следующего дня. Его доставил в госпиталь тот же По-2. Врачи

тщательно осматривали его и удивлялись: воздушный стрелок был фактически здоров.

— Спина немного побаливает, мышцы тоже болят, но не очень, — смущенно признавался Малюк.

* * *

...Я — на операционном столе. Рядом, вся в белом, сидит утомленная женщина. Она долго смотрит на

меня, ласково улыбаясь, затем, осторожно взяв мою руку, проверяет пульс.

— Наркоз привезли? — спрашивает она кого-то.

— Нет еще.

Женщина вздохнула, снова посмотрела мне в глаза.

— Как вы себя чувствуете, молодой человек? Операцию выдержите?

Я кивнул головой. Жест этот означал: делайте со мной что хотите, только поскорее!..

И началась трудная и мучительная борьба за жизнь. Оперировали без наркоза. Стиснув зубы, я терпеливо

сносил все муки. От боли терял несколько раз сознание. И все же выдержал.

Но это была только первая операция. За ней — еще и еще. Меня «ремонтировали» — зашивали раны, сращивали кости.

И вот в сопровождении хирурга в палату вошли Малюк и полковой врач Дмитриев.

— Я ж казав, командир, що вы будете жыты! — сиял Малюк. Радости его не было границ. —

Поправляйтесь швыдше, в полку на вас чекають!.. Та й ворога треба добивать, Крым от нього очищать!

Попытался улыбнуться, но не смог: почти все лицо было забинтовано.

Приятно было слышать, что меня ждут в полку, что я еще нужен людям!..

— А вам письмо просили передать, — Дмитриев улыбнулся. — Прочитать? [108]

Я моргнул глазом и указал на Малюка. Антон взял письмо, подсел ближе, развернул лист и стал тихо

читать: «Толюша, родненький! Что бы ни случилось — знай: я всегда буду с тобой. Я люблю тебя.

Целую. Катя».

Хоть я и глядел сейчас на мир одним глазом, от меня не ускользнуло, что женщина-хирург, вроде бы с

безразличием наблюдавшая за происходящим, отвернулась к стене и достала из карманчика носовой

платок. Напрасно она плачет. Я теперь обязательно выздоровею! Во мне словно возродились силы. В

меня, казалось, влили эликсир жизни. Я не мог, не имел теперь права умереть: меня ждут полковые

друзья, меня ждет Катюша!

Глава седьмая

1.

Шло время, и раны мои постепенно заживали, кости срастались. Перевязки уже были не так мучительны.

Искусные руки медиков сделали все возможное и даже невозможное, чтобы как можно скорее поставить