Смерть отбрасывает тень - Владимир Безымянный

«Сегодня еще только двадцать восьмое сентября, а кажется, что прошла целая вечность… Нелегко далось это дело. Будто полностью поглотило кусок жизни», – с грустью подумал Голиков.

На город мягко опустился вечер. Лилово затлели, разогреваясь, ртутные фонари, вспыхнули витрины магазинов. Мимо текли пестрым потоком озабоченные, с утомленными лицами горожане. Голиков прохаживался по пешеходной дорожке моста через неширокую речку Боровую, на левом берегу которой за несколько последних лет встали многоэтажные корпуса-близнецы новых микрорайонов.

«Строим, строим… если судить по рапортам больших начальников, то получается, что уже вот-вот каждая семья получит отдельную квартиру, – усмехнулся Голиков. – А вопрос с жильем такой же больной, как и десяток лет назад. И кроме новых торжественных заверений с самых высоких трибун о неуклонном повышении жизненного уровня трудящихся, никаких изменений…»

Голиков остановился у парапета набережной, вдоль которой тянулась смутно проступающая в сумерках каштановая аллея. Желтые, прихваченные по краям ржавчиной семипалые листья, казалось, излучали успокаивающий свет. Асфальт был густо усеян колючими полусферами коробочек и лаково мерцающими плодами.

В наливающейся синевой вышине кружили, лениво перекаркиваясь, стайки ворон. В предчувствии зимних холодов птицы возвращались с полей в город, где до самой весны легко было прокормиться у многочисленных мусоросборников.

Нечасто ему доводилось остаться один на один с природой.

Загребая опавшую листву, с Голиковым поравнялись двое тощих долговолосых парней. Один сипло, простужен но спросил:

– Закурить не найдется, папаша?

– Не найдется, – Голиков смерил их неприязненным взглядом. – Да и курить вам еще рановато.

– Ну, спасибо, папаша. Только другой раз не суйся с советами, когда не просят, – говоривший презрительно сплюнул.

Голиков не успел среагировать на дерзость, потому что увидел Марину. Она как раз перебегала дорогу.

В легком кремовом плаще, с цветной косынкой на шее, с короткой стрижкой, она издали казалась девчонкой, еще вчера выпорхнувшей из десятого класса.

– Не замерз? – спросила она. – Я же тебе говорила – надень плащ.

– A, – махнул рукой Голиков, – сойдет… Ты почему опоздала?… Я уже начал волноваться… с Мишей сложности?

– Да нет, я договорилась еще с утра… Соседка взяла над ним шефство.

– Но я же вижу, ты чем-то огорчена.

– Прости, Саша мне не хотелось об этом… Ну, на работе задержалась.

– А все же?

– Понимаешь, мы беседовали с матерью одного из моих подопечных. Долгий вышел разговор. Она говорит, что просто не в силах удержать сына дома, затягивает улица. Живут в двенадцатиметровой комнате, в коммуналке, а семья из пяти человек… Ему даже уроки негде готовить. Ума не приложу, как им помочь!?

Голиков кивнул, отметив про себя, как часто совпадает течение их мыслей.

– Знаешь, Марина… Я могу понять, когда преступник изворачивается на допросе, пытаясь во что бы то ни стало смягчить свою участь. Но когда мать ищет повод снять с себя ответственность за воспитание сына и переложить ее на кого-то… – он улыбнулся, – ну какое же этому может быть оправдание? И дело в конце концов не в жилой площади, а в тех взаимоотношениях, в той среде, в которой человек живет. У меня, у тысяч моих сверстников, детство было еще бесприютней, но вопросы жилья и воспитания никому и в голову не приходило связывать.

– Это еще что, – печально сказала Марина, – хуже, когда эти, так сказать, родители вообще не замечают собственного чада до тех пор, пока не случится непоправимое. По принципу: пока гром не грянет, мужик не перекрестится… Ну, бог с ним, – она подхватила мужа под руку, – идем… ни слова о работе. Кто знает, когда еще мне удастся тебя в театр вытащить. Ваша милость считает это пустой тратой времени, – она крепко прижалась к его плечу и, заглянув в глаза, ласково засмеялась: – Шучу, шучу…

– Действительно, пошли – время, – заторопил Голиков.

Чтобы попасть. во дворец культуры, надо было подняться на высокий холм живописной правобережной части города. Туда еще не дотянулся строительный прогресс. Скромные, полные достоинства, творения губернских архитекторов стояли уцелевшими свидетелями былой жизни, где находилось место и красоте, и гармонии, и заботе о прочности быта.

В просторном фойе, опоясанном классическими колоннами, Голиковы оказались в празднично настроенной толпе поклонников Аркадия Райкина, счастливцев, умудрившихся добыть билеты на вечер великого артиста, впервые посетившего Верхнеозерск.

Места их оказались в четвертом ряду партера и, коротко взглянув на Голикова, Марина вдруг обиженно поджала губы.

– Саша, мы так редко позволяем себе что-нибудь. Зато будем все видеть и слышать. Да и разница пустяковая.

– Я же ничего не сказал! – удивился он.

– Зато подумал! – Марина рассмеялась, расстегивая верхнюю пуговицу вязаной кофточки.

– Чего-то ты не договариваешь. Что с тобой?

– Ну, ты у меня проницательный!

– Что-то на работе? – спросил Голиков, опускаясь в плюшевое кресло.

– Будто ты сам никогда не получал выговоров, – пытаясь сохранить улыбку, ответила Марина.

– Смотря за что.

– Ну мне, например, влепили за ослабление идейно-воспитательной работы среди несовершеннолетних правонарушителей, – передразнивая кого-то, сообщила она, но голос ее дрогнул, а на глаза вот-вот готовы были навернуться слезы.

– Что же натворили твои правонарушители? Не посещают культмероприятия? – подмигнул Голиков. Шутка вышла неудачная, и он добавил: – Условились же – ни слова о работе.

– Сам виноват, ты начал.

– Ладно… Сдаюсь. Обсудим дома… Раз в жизни оказался в театре, и никакой возможности сосредоточиться…

Голиков, чтобы разрядить возникшее напряжение, стремился перевести разговор в шутку. Нельзя было, чтобы Марина догадалась, насколько глубоко он обеспокоен этим выговором с казенной формулировкой.

Еще недавно Конюшенко по-дружески, но настойчиво советовал ему прекратить возню с пищевкусовой фабрикой. И вот теперь, мысленно соединив эти два на первый взгляд разрозненных факта, Голиков пришел к далеко не утешительному выводу – его пристальное внимание к винным цехам кем-то замечено и все действия контролируются.

Не впервые выходило так, что его нежелание прислушиваться к «своевременным» советам руководства вызывало неприятности: то задерживалось присвоение очередного звания, то негативно оценивалась работа… и, разумеется, сыпались выговоры. «Неужели и Марина теперь окажется в такой ситуации?…» – думал он.

Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, Голиков стал разглядывать публику в зрительном зале. И тут же увидел Безбородько – бывшего директора крупнейшего в городе универмага. Тот пробирался в поисках своего места во втором ряду.

Всего один раз майору пришлось столкнуться с этим человеком, но запомнил он его надолго. Тогда из отдела меховых изделий универмага была совершена кража, и работники отдела пытались переложить вину на покупателей. Заведующая секцией, багровая от волнения, закатывая глаза, объясняла:

– Два часа тому назад дубленки поступили в продажу… Я лично проверяла наличие товара… и вот – нате вам! За час похищено восемь дубленок… Ведь только месяц назад мы погасили недостачу – три тысячи восемьсот… Тогда погорели на норковых шапках. Двоих продавцов с треском выгнали… Теперь у меня работают только трое, но в этих девочках я, как в себе, уверена.

После проверки личных дел сотрудниц этого отдела выяснилась довольно любопытная деталь. Она и стала предметом беседы майора с Безбородько.

– Скажите, пожалуйста, почему вы решили принять на работу, связанную с материальной ответственностью, человека, у которого три судимости за хищение государственной собственности?… Кстати, любопытно, что все судимости тщательно завуалированы в документах, а ведь одна из них непосредственно связана с вашим универмагом, и вы об этом не могли не знать!

– Я получил устное распоряжение от вышестоящих работников, – уклончиво отвечал тот.

– Конкретно?

– Не помню, боюсь ошибиться… Не верю, что вам не знакома подобная ситуация. Тут уж собственное мнение надо в карман прятать, – Безбородько исподлобья изучающе поглядывал на Голикова.

– Ошибаетесь, потворствовать преступникам мне не приходилось, и весьма сомневаюсь, что меня может кто-нибудь принудить к незаконным действиям.

– Еще не доказано, что именно она совершила хищение, – возмутился Безбородько, – а вы уже берете на себя функцию суда.

– Можно только приветствовать, что вы так хорошо знакомы с законодательством. И все же подозрение на нее падает в большей степени, чем на остальных…

– Я на вашем месте тоже так бы рассудил.

– А как вы относитесь к тому, что до появления этой женщины в отделе… это удалось установить совершенно точно, не было никаких серьезных, как вы их называете, «недоразумений»? – сухо осведомился Голиков, но тот только пожал плечами и на вопрос не ответил.