Здесь обитают призраки - Джон Бойн

Я смотрела на него во все глаза.

— И что она сделала? — спросила я.

— Подобрала с земли упавший сук. Тяжелую, крепкую деревяшку. И избила эту женщину. Очень сильно избила. Убила бы, если бы не вмешались очевидцы. Ужасно. Просто-напросто ужасно. — Он явственно побледнел. — Само собой, вызвали полицию, но Джеймс как-то выкрутился, и обвинения ей не предъявили. В нашей деревне средства и положение стоят немалых благ, мисс Кейн. На самом-то деле всем было бы лучше, если бы в тот день ее арестовали и посадили за решетку. Тогда не случилось бы все дальнейшее. — Он ладонью провел по глазам, вздохнул и снова отпил из стакана, на сей раз от души. — Боюсь, с этой минуты история становится весьма горестной, мисс Кейн. Я вынужден просить вас приготовиться.

— Она уже горестна, — сказала я. — Едва ли я способна вообразить худшее.

Он горько усмехнулся.

— А вы постарайтесь, — посоветовал он. — О чем бы ни договорился Джеймс с полицией, о чем бы ни беседовал с супругою после происшествия в парке, очевидно, после многих лет с глаз его спала пелена, и он постиг наконец, сколь нездоровыми стали отношения Сантины и ее детей. Понял, что любовь вышла за предопределенные ей границы, обернулась одержимостью и жестокостью. Вы ведь наблюдали, как своеобразна Изабелла. Зрелость пополам с ребячеством. Корни ее натуры — в близости с матерью. Как бы то ни было, Джеймс потребовал перемен. Заявил, что Сантине нельзя все время проводить с детьми. Что детям необходимо внешнее влияние. И, вопреки возражениям матери, нанял гувернантку. Первую гувернантку. Мисс Томлин. Славная девушка. Чуть постарше вас, по-своему красивая. Пришлась по нраву нам всем. Бегло говорила по-французски, но это никого не смущало. Временами я встречал ее в деревне с детьми и завел привычку сам с собою играть в абсурдную игру: где Сантина? Ибо я знал: стоит оглядеться, и я непременно увижу, где она прячется, наблюдает, мандражирует. И все же я думал, что это положение здоровее прежнего. Мне казалось, Сантина учится ослаблять узы, что связывали ее с детьми. И я искренне верил — я искренне верил, мисс Кейн, — будто все к лучшему. Рано или поздно дети вырастут, одна выйдет замуж, другой женится, оба уедут из Годлин-холла. Сантине следует к этому подготовиться. Но, разумеется, я жестоко ошибался, ибо ей просто невыносима была мысль о том, что дети ее пребывают под чужой опекою. Что по нескольку часов в день им, с ее точки зрения, грозит некая опасность… Как-то вечером, чуть более года назад, дети были наверху, а Сантина вошла в гостиную Годлин-холла и увидела, как ее муж беседует с гувернанткой. Сантина была совершенно невозмутима, очень спокойна. Подождала, пока оба они отвернутся, схватила каминную кочергу, тяжеленную кочергу, что была в доме веками, и набросилась на них, застав врасплох, с той же яростью, что побудила ее напасть на несчастную даму в парке. Вот только на сей раз некому было заступиться, а кочерга, мисс Кейн, смертоноснее упавшей ветки. — Он повесил голову и умолк.

— Убийство? — спросила я, на грозном этом слове понизив голос до шепота, и он кивнул.

— Боюсь, что так, мисс Кейн, — тихо промолвил он. — Хладнокровное убийство. И подумать только — мисс Томлин, такая юная, такая красивая, лишилась жизни. В Годлин-холл в ту ночь страшно было зайти. Я семейный адвокат, давний друг, и полисмены, обнаружившие кровопролитие, призвали меня; уверяю вас, мисс Кейн, увиденного я никогда не забуду. Никому не должно видеть такую бойню. Невозможно узреть это и потом спокойно спать по ночам.

Я отвела взгляд. С души воротило. Я жалела, что захотела все узнать. Чем лучше я гнусных сплетниц, что вызнают интимнейшие тайны, вовсе не имеющие к ним касательства? Но мы одолели слишком долгий путь. Можно и дойти до конца.

— А миссис Уэстерли? — спросила я. — Сантина. Надо думать, на сей раз ее не отпустили.

— Ее повесили, мисс Кейн, — отвечал он. — Судья ее не пощадил, да и с чего бы? Ее приговорили к смерти через повешение.

Я кивнула и прижала ладонь к груди; кровоподтеки болезненно заныли.

— А прочие гувернантки?

Мистер Рейзен потряс головой.

— Не сегодня, мисс Кейн, — сказал он, глянув на напольные часы. — Боюсь, сейчас я должен остановиться. Меня вскорости ожидают в Норвиче, и перед отъездом мне не повредит побыть одному и привести в порядок чувства. Давайте побеседуем в следующий раз?

Я кивнула.

— Конечно, — сказала я, поднялась и взяла пальто. — Вы были ко мне очень великодушны. Вероятно, мне надлежит извиниться. Я вижу, как вы расстроены. Боюсь, я лишь усугубила ваше горе.

— Вы вправе знать, — пожал плечами он. — И вы вправе знать все остальное. Просто… не сегодня, если можно.

Я снова кивнула, отвернулась, взялась за дверную ручку, помедлила и вновь поглядела на стряпчего.

— Но какой кошмар, не правда ли? — сказала я. Я не постигала, до каких пределов потребно извратить любовь, дабы естественная близость матери и ребенка погрузилась в пучину подобной одержимости. — Совершить два убийства ради того лишь, чтобы никто не приблизился к твоим детям. Даже вообразить нестерпимо.

Мистер Рейзен поглядел на меня и поморщился:

— Два убийства, мисс Кейн?

— Ну да. Мистер Уэстерли и мисс Томлин. Кошмар.

— Простите, — сказал стряпчий. — Боюсь, я не вполне ясно выразился. Миссис Уэстерли не убивала двоих. Мисс Томлин — единственная жертва этой страшной истории. Разумеется, Сантина хотела убить обоих. И немало преуспела, будь она проклята… простите за выражение. Но нет, мистер Уэстерли… Джеймс не умер. Хотя, если учесть, какова его жизнь ныне, в каком состоянии оставила его эта женщина, смерть, возможно, была бы для него предпочтительнее.

Я вытаращилась на него.

— Мистер Уэстерли жив? — потрясенно переспросила я.

— Да.

— Тогда я принуждена вернуться к вопросу, заданному час назад. Я спросила, где родители этих детей. Я понимаю теперь, где миссис Уэстерли. А их отец? Где он?

Мистер Рейзен воззрился на меня так, будто я повредилась умом:

— Вы правда не знаете?

— Разумеется, нет, — сказала я, все сильнее досадуя. — Если б знала, зачем мне спрашивать? Он уехал из Норфолка? Бросил детей?

— Мисс Кейн, Джеймс Уэстерли способен бросить своих детей не больше, чем я. И он не покидал Норфолк с самого возвращения из злосчастного своего путешествия в Мадрид. Нет, Джеймс по-прежнему с нами. Он никуда не уехал. Он в доме. В Годлин-холле. И пребывал там с вашего приезда.

Глава четырнадцатая

Мне в жизни не требовался будильник, а в детстве папеньке не приходилось стуком в дверь будить меня к занятиям в школе. Летом в Корнуолле, после маменькиной кончины, тетя Гермиона поражалась, когда я спускалась к завтраку ровно в назначенный накануне час. Она утверждала, что я противоестественный ребенок, однако пунктуальность моя ей, очевидно, была по душе. Всю свою жизнь, зная, что мне надлежит проснуться к некоему часу, я неизменно просыпалась.

Посему, велев себе проснуться в четыре утра назавтра после свидания с мистером Рейзеном, я знала, что не просплю; и в самом деле, глаза мои открылись в темноте спальни ровно в четыре. Я поднялась, раздвинула шторы и оглядела земли поместья, стараясь не приближаться к окну; впрочем, боялась я не слишком, ибо дух, обитавший в доме, похоже, в выборе своих трюков повторяться не любил. Страшилась я, ибо не знала, когда он нанесет очередной удар. И каким манером.

Сад заволокло туманом, желтой хмарью, напомнившей мне «лондонский особый». Не представлялось возможности ничего разглядеть; я поспешно оделась и спустилась в кухню. Устроившись так, чтобы отчетливо видеть любого, кто пройдет этой стороною дома, я заварила себе чаю и принялась ждать. Наступила и миновала половина пятого, замаячили пять утра, а с ними и бледная полоска света на горизонте. Глаза мои уже слипались, я уже задремывала, а посему ненадолго выбежала в библиотеку — поискать чтение, что не даст мне уснуть. Выбирая книгу, я услышала шум за стеною, приблизилась к дверям кухни, заглянула и с радостью, хотя и не без испуга узрела, что наконец-то застигла свою добычу.

— Миссис Ливермор.

Женщина в страхе подскочила, выругалась и в удивлении развернулась ко мне, прижимая руку к груди.

— Это что ж ты такое творишь? — осведомилась она — первые ее слова, обращенные ко мне, хотя мы вместе обитали в этом доме и окрестностях уже которую неделю. — Это ж надо, так подкрадываться к человеку? Чуть родимчик не приключился.

— А как еще мне вас застать? — не церемонясь спросила я. — С вами нелегко познакомиться.

— Да уж, — отвечала она, кивнув и смерив меня презрительным взглядом, а затем отвернулась к печи, где закипала вода в кастрюле. — Кто все утро по постелям валяется, тот меня не застанет. Пораньше вставать надо, мадама, коли поболтать охота.