Когда-то там были волки - Шарлотта Макконахи

class="p1">— Почему? — спрашивает Дункан. Из-за травмированной ноги он с трудом забрался на лошадь, но в седле сидит неплохо, хотя и немного напряжен. Я делаю вывод, что он нечасто ездит верхом.

— Волки выращивают щенков семьями. У каждого члена стаи своя роль. Они очень сильно полагаются друг на друга ради выживания. Шестой придется заботиться о детенышах одной. Пока она кормит, ей будет трудно охотиться. А если мы еще и вынудили ее оставить нору, тогда дело совсем плохо.

— Она не станет от этого агрессивной, не будет искать легкую добычу?

— Ты имеешь в виду скот? — Я сама ночами не сплю, думая об этом. Я размышляю над его вопросом и наконец говорю: — Вот поэтому может возникнуть необходимость снова поместить ее в загон. — Что-то заставляет меня продолжить: — Волки страдают от одиночества так же, как и мы. Разница в том, что одинокий волк уязвим, тогда как одинокий человек, наоборот, защищен от неприятностей.

Дункан чешет бороду цвета соли с перцем.

— Здесь я с тобой не соглашусь, Инти Флинн.

Белые стволы берез, кажется, светятся. Мерцающие листики цветом, по Вернеру, вероятно, ближе к желтовато-зеленоватому, цвету спелой груши кольмар, яблок «айриш питчер» и минерала под названием микролит. Они придают пейзажу видимость весенней дымки; даже колокольчики появляются, устилая землю лиловым ковром и превращая этот лес из суровой, опасной чащи, какой он казался зимой, в теплую, уютную, приветливую рощицу, наполненную веселым птичьим щебетом.

— Инти Флинн, — повторяет Дункан. — Что это за имя?

— Если честно, черт его знает.

— В смысле?

— У меня отец-канадец с ирландским именем и мама-австралийка с английским. Дедушки и бабушки из Шотландии, Ирландии и Франции, и никто из нас не знает, откуда взялось мое имя.

Он улыбается.

Я прочищаю горло.

— А как насчет твоего? Крепкое шотландское имя для крепкого шотландского парня?

— У меня чистокровная шотландская семья, и наши корни уходят в глубокую старину.

— Наверно, это приятно.

Дункан пожимает плечами.

— Твои родители живут в городе?

— Жили, — отвечает Дункан. — Они уже умерли.

Я смущаюсь; лучше бы я не спрашивала.

— Так о чем ты пришел со мной поговорить? Он ерзает в седле.

— Хотел сообщить тебе, что мы не будем выдвигать обвинения против Рэда Макрея.

Я открываю рот, но не нахожу что сказать.

— У нас нет доказательств, чтобы опровергнуть его утверждение, будто бы он принял волка за бродячего пса, которых закон разрешает отстреливать.

На мой молчаливый вопрос Дункан отвечает:

— Я ничего не могу противопоставить его словам, Инти. Если у тебя есть какие-то свидетельства, о которых ты не упомянула, то, пожалуйста, готов тебя выслушать. — После паузы он добавляет: — Мне надо заботиться о реакции местных жителей. Обвинить Рэда сразу после того, как волков выпустили на волю, значит еще больше подорвать всеобщее спокойствие. Я должен выразить солидарность с земляками.

Я пристально смотрю на Дункана, но тот прячет глаза. А мне он было показался человеком с принципами, который выполняет свою работу без предвзятости. Поделом мне за мою наивность: каждый из нас один на этом свете.

— Мог бы сказать мне об этом на базе, — бесцветным голосом говорю я. — Не пришлось бы тащиться со мной в такую даль.

— Полагаю, мне будет нелишним узнать побольше о том, чем вы здесь занимаетесь.

Так же как и в актовом зале в вечер общего собрания, он наблюдает за происходящим на своей земле, выискивая потенциальные угрозы. Что мне будет нелишним узнать, так это считает ли он угрозой волков или меня.

По словам Нильса, нора находится на крутом склоне лесного оврага, в шести метрах от поверхности земли. Бог знает, как он отыскал ее — видимо, ползал здесь не один день. Мы спешиваемся и осторожно подходим к краю оврага, высматривая яму. Шестая прекрасно замаскировала свою нору. Я не могла ничего рассмотреть через заросли кустов, камни и ветви поваленных деревьев, создающие своего рода защитную решетку.

Я беру с седла своей лошади веревку и привязываю ее конец к дереву.

— Что ты делаешь?

— Прежде чем принимать решение, мне нужно выяснить, там волчица или нет.

— А если там?

На плече у меня висит ружье с транквилизатором, второе я передаю Дункану.

— Это еще зачем? — спрашивает он, и я догадываюсь, что наш полицейский нервничает: крутит головой, оглядывается.

— Просто так, на всякий случай. Вряд ли волчица в логове.

Это Дункана явно не утешает. Я отворачиваюсь, чтобы он не видел моей улыбки.

Обмотав веревку вокруг талии, я перебираюсь через край склона, оказываясь лицом к лицу с Дунканом. Наши глаза встречаются, потом я спускаюсь и теряю его из вида. Через некоторое время, основательно исцарапавшись, я нахожу нору. Глупо было с моей стороны предполагать, что она пуста. Никогда не строй предположений насчет волков, они всегда удивят тебя.

Из темной щели в склоне на меня смотрят два блестящих золотых глаза. Я замираю, глядя на волчицу. «Привет, девочка. Ты вернулась».

Я не хочу усыплять это животное. Тем более после всего, что Шестая перенесла. Неизвестно, что с ней случится из-за стресса, если она снова проснется в загоне, — это большой риск. Но нельзя же оставить ее здесь умирать. Я не смогу после этого жить, особенно учитывая, что смерть Номера Девять на моей совести: если бы я нашла способ отогнать его от границ фермы Рэда, то сумела бы предотвратить трагедию. Я знала, что он в опасности, и все же ничего не сделала, и Нильс прав, называя меня робкой. Если сейчас я выстрелю в Шестую транквилизатором, то смогу забрать ее, сделать уколы пенициллина и витаминов, выяснить, действительно ли она беременна, и если да, то помочь ей во время родов, обеспечивать едой, пока она будет вскармливать детенышей, и снова отпустить, когда волчата достаточно подрастут, чтобы охотиться. Этот план обретает в моем мозгу ясную форму, и я перестаю сомневаться.

Я снимаю с плеча легкое пневматическое ружье и осторожно заряжаю длинным цилиндрическим дротиком с транквилизатором с красными перьями на конце, чтобы легко было его найти. Поскольку телазол, которым мы его заправляем, очень опасен для человека, в моем рюкзаке есть антидот на случай, если я ненароком уколюсь и потеряю сознание.

— Брось мне, пожалуйста, фонарик! — кричу я Дункану. — И рацию!

Но он сам спускается в овраг с помощью моей веревки, неуклюже упираясь травмированной ногой в склон.

Я радирую Эвану как можно скорее пригнать сюда контейнер для перевозки и захватить с собой Амелию, чтобы наблюдать за жизненными показателями Шестой во время перемещения.

Дункан освещает щель лучом фонаря. Теперь