Слезы Брунхильды - Жан-Луи Фетжен

Остальные ничего не заметили или просто не обратили внимания. Фредегонда некоторое время разглядывала несчастного, дрожащего от страха и мгновенно протрезвевшего, который сейчас не осмеливался даже поднять на нее глаза, тогда как совсем недавно, окажись на ее месте другая, он завалил бы ее на стол или на пол и изнасиловал. Отчего-то мысль об этом причинила ей боль.

Фредегонда снова запахнула накидку и быстро вышла из караульной, а потом и из крепости, в темноту и ледяную слякоть ночи. Миновав сторожевые башни, она остановилась на берегу Эскота. Река поблескивала под луной, слышался легкий плеск волн и скрип лодочных уключин — это были рыбацкие или торговые лодки, брошенные у пристани. На правом берегу реки она различила темные очертания укреплений и огоньки походных костров. На мгновение ей захотелось отвязать одну из лодок, сесть в нее и просто поплыть по течению. Фредегонда отогнала эту абсурдную мысль и повернула обратно к городу, темному, холодному и безмолвному. Большинство жителей сбежали, а те, кто остался, наглухо заперлись в своих домах, ожидая прихода армии, которая освободит их от их собственного короля. Беспомощность жгла ее, словно раскаленные угли. Беспомощность и унижение при мысли о том, что ей осталось пробыть королевой всего несколько часов, да и то в самом убогом уголке своих владений, в то время как ее враги торжествуют до такой степени, что даже не торопятся ее сокрушить. Но все же королевство Руанское еще не побеждено. Оно не будет побеждено, пока она жива.

Она не услышала шагов — лишь почувствовала, как кто-то набросил ей на плечи теплый плащ и укутал с почти материнской нежностью.

— Ты совсем замерзла, — прошептала Уаба у нее за спиной.

— Оставь меня в покое.

— Нет, наоборот… Ты пойдешь со мной и послушаешь, что я тебе скажу. Ну, идем же…

Фредегонда повернулась к своей старой служанке. В темноте она различила лишь ее округлый силуэт и блеск глаз. Затем, на небольшом отдалении, она заметила еще один силуэт, — мужской.

— Кто это?

— Сеньор Ансовальд. Пойдем, нам всем нужно поговорить…

Это был час небытия в самом сердце ночи — между всенощной и заутреней. Фредегонда, сидевшая на постели Уабы в скромной комнате своей служанки, не чувствовала ни сонливости, ни страха, ни холода — несмотря на то, что на ней была только тонкая нижняя рубашка, казавшаяся почти прозрачной, сквозь которую можно было разглядеть поясок из змеиной кожи с висевшими на нем амулетами. При свете двух свечей, горевших на небольшом столике, королева неотрывно смотрела на дверь, в которую они должны были вот-вот войти. Она держалась очень прямо, чуть развернув плечи, так что приподнялась грудь, и положив руки на бедра, неподвижная, как статуя. Вино, к которому подмешано было зелье, сваренное Уабой, обострило все ее чувства и одновременно вызвало странное ощущение, что она находится где-то вне своего тела, недосягаемая и безразличная. Такой они ее и увидели, и зрелище этой почти сверхъестественной красоты, предлагавшей себя их взорам с такой небрежностью, заставило их остановиться на пороге.

— Не стойте как столбы, — послышался голос Матери. — Подойдите,

Они приблизились. Фредегонда поочередно рассмотрела каждого из них. Старшему из двух вошедших молодых мужчин, было не больше двадцати. Оба они были крепкого телосложения и очень хороши собой. Фредегонда поднялась и шагнула к ним, между тем как Уаба проскользнула в комнату и осторожно прикрыла за собой дверь. Старший хотел, было, что-то сказать, но Фредегонда прижала кончики пальцев к его губам, а затем, не отрывая от его лица пристального взгляда своих необыкновенных зеленых глаз, погладила его по щеке. Затем медленно отстранилась и перешла ко второму, чтобы точно так же завладеть им, выпить его душу, окутать собой…. Какая разница, чем опоила их Уаба? Какая разница, чем она опоила и ее саму? Их опьянение и головокружение были все же слабее охватившего их желания, и Фредегонда подчинилась ему, одновременно порабощая этих двух мужчин. Она позволила им раздеть себя, ласкать себя, наслаждаться ее телом и сама наслаждалась их молодостью и силой. При этом она по-прежнему оставалась равнодушной, ощущая лишь физическое удовольствие, получаемое ее плотью — однако это сжигающее пламя не затрагивало холодного оцепенения ее души. Она как будто смотрела на себя со стороны, словно она была Уаба, которая, стоя в углу комнаты, молча наблюдала за их неистовой и немой любовной схваткой на протяжении нескольких часов.

Потом, как показалось Фредегонде, она ненадолго заснула — во всяком случае, некоторое время спустя она осознала момент пробуждения. По-прежнему стояла ночь, но чернота неба уже начинала сереть, чувствовалось приближение рассвета. Она увидела, что лежит, абсолютно обнаженная, поверх распростертых тел двух молодых мужчин, и спокойно, без всякого стыда, поднялась, тогда как они, в свою очередь проснувшиеся, принялись торопливо собирать свою разбросанную одежду. Однако Уаба, не позволив им одеться, взяла их за руки и подвела к столу, где снова налила им какого-то питья. Фредегонда уже стояла возле стола, все еще обнаженная, нежно проводя кончиками пальцев вдоль лезвия одного из двух скрамасаксов, которые Мать положила возле нее. Это было ценное оружие, с вырезанными на клинках узорами. Кроме того, клинки были покрыты какой-то густой поблескивающей жидкостью.

— Королева нуждается в вас, дети мои, — прошептала Уаба. — Все королевство в вас нуждается…. Вы возьмете это оружие и спрячете его хорошенько под одеждой.

— Спрячем под одеждой…

— Как тебя зовут? — Уаба посмотрела на старшего из двух молодых мужчин.

— Леудегари, мать.

— А тебя?

— Ландерик, мать…

— Сеньор Ансовальд выведет вас из города перед рассветом. Вы проедете через укрепления так, чтобы никто вас не увидел, и доберетесь до Викториакума, где сейчас находится король Зигебер. Вы представитесь теми, кто вы и есть — благородные сеньоры из Турнэ, храбрые и честолюбивые, — и попросите встречи с ним, чтобы предложить ему свою службу и свои земли.

— И вы убьете его, ради любви ко мне, — продолжила Фредегонда ровным, бесстрастным голосом.

Сама Уаба была поражена, взглянув на свою бывшую воспитанницу. Королева стояла перед ними с клинком в каждой руке, нагая и холодная, словно мраморная статуя, одновременно ужасающая и желанная. Венера и Минерва в одном лице… Мать наклонилась к ней, чтобы, забрать у нее оба скрамасакса и вручить ее любовникам.

— Что вы сделаете этим оружием? — спросила она.

Старший, Леудегари, смотрел на свой клинок с некоторой растерянностью. Другой, Ландерик, смотрел только на Фредегонду.

— Мы убьем его, — ответил он. — Мы убьем Зигебера. Уаба улыбнулась и кивнула, словно наставница, довольная своим учеником.

— Возвращайтесь поскорее, — прошептала она — Королева будет вас ждать.

На миг Уабе показалось, что в глазах молодых мужчин промелькнуло сомнение, вызванное то ли внезапным страхом, то ли кратким проблеском здравого смысла. Она уже потянулась к кувшину со своим зельем, но тут заметила, что оно не понадобится. «Связывай мужчину его желанием» — так ее учили, и так она учила сама. Желание, пробужденное в них королевой, порабощало их разум, опутывало их души — тем сильнее, чем дальше и недостижимее была она для их рук, а теперь, когда Фредегонда отошла от стола и растворилась в полусумраке комнаты, — еще и для глаз. Уабе достаточно было чуть опустить глаза, чтобы увидеть возбужденную плоть обоих молодых мужчин и лишний раз убедиться в той власти, которую отныне обрела над ними ее подопечная. Чтобы вновь ее увидеть и вновь обладать ею, они сделают все…

Сдержав улыбку, Уаба оставила их одеваться, а сама вышла в коридор. Ансовальд дремал, сидя на полу и прислонившись к стене. Услышав ее шаги, он вздрогнул и мгновенно вскочил на ноги.

— Пора, — просто сказала Уаба.

Ансовальд мельком заглянул в комнату поверх ее плеча и, увидев торопливо одевавшихся молодых людей, улыбнулся. Неизвестно, как все сложится дальше, но, по крайней мере, свою награду они уже получили.

Дождь пробудился одновременно с рассветом. Палатки остразийской армии, поставленные перед укреплениями Турнэ и вдоль темной линии Эскота, приобрели тот же цвет, что и мокрая земля. Стояли последние дни месяца hornung, не зря носившего свое название[38]. Каригизель, придворный казначей, приподнял тяжелый кожаный полог королевской палатки и нырнул внутрь, чтобы обсохнуть возле стоявшей в центре жаровни. Он был слишком стар для военных походов в такую собачью погоду… Зигебер, окруженный своими военачальниками, склонился над столом, изучая разложенные на нем карты.

— Вместо того чтобы ворчать, скажи мне — что ты об этом думаешь? — бросил он через плечо, обращаясь к Каригизелю.