Повесы небес - Джон Бойд

— Ты красивее Дейрдры, — согласился я, — которая была самой красивой темноволосой женщиной на Земле, а Елена была самой знаменитой красавицей с золотыми волосами… Взгляните на дуб возле гикори; посмотрите, какие у него красные листья. Земной художник притушил бы вид дуба, чтобы выявить на переднем плане желтизну листьев гикори.

Мы взобрались на вершину гряды, карабкаясь по нагромождениям валунов, серо-зеленых от лишайника и мха, и загляделись на раскинувшуюся под ними долину. Внизу мерцало озеро, в нем отражалась гряда, находившаяся за ним. Вдали, за грядой вздымался ряд пурпурных гор, чьи верхушки отчетливо обрисовывались в хрустальном воздухе.

— Студенты, мы с вами пришли в красоту, — сказал я. — Теперь мы смотрим на нее глазами орла. Повторяйте за мной: "Ооох… ах, аах!"

Студенты громко и послушно заохали и заахали.

Бросив быстрый взгляд на их лица, я надеялся уловить хоть слабый проблеск благоговения, но у всех, на кого я ни смотрел, глаза выражали лишь сосредоточенность или скуку.

И все же красота была в моем распоряжении и я прошелся один вдоль гребня скалы к месту, которое выравниваясь, переходило в карниз. Бросив последний взгляд за спину на студентов, я заметил, что они все еще охают и ахают, не произнося при этом ни слова. Я обернулся к пейзажу, несколько опечаленный увиденным. Они изучали форму без содержания.

Вдруг мое внимание снова было привлечено к студентам внезапным шквалом звуков, подобных шуму крыльев стаи взлетающих перепелов, и я повернулся и увидел, как они с невероятной скоростью сбегают вниз в лес. Только Кара осталась, шествуя ко мне и осторожно ступая по гребню скалы, и при этом все еще шевеля губами в безмолвных охах и ахах.

О'Хара был прав. Она заманила меня сюда, осуществляя свои интриги. Студенты исчезли по ее сигналу, оставив меня пойманным на конце скалы. Следя, как она движется ко мне, подвигая одну ногу за другой, словно кошка, крадущаяся по ветке к птице, я был загипнотизирован ее движениями.

Долго сдерживаемое возбуждение овладело мной и я, капитулируя, поднял руки. Настал мой час почувствовать прикосновение пальцев ног девушки Харлеча.

— Нет, Джек! Не то! Не здесь! — почти застонала она. — Нам нужно бежать — идет огнедышащий…

— Дитя, драконов нет. Ни здесь, ни где бы то ни было. Вдруг она заговорила по-английски:

— Не драконы, Джек. Идет электрический шторм!

— Как ты можешь говорить такое? — спросил я. — Взгляни, небо чистое от края до края, — показал я на горизонт.

Она ответила:

— Мои уши говорят мне… по давлению.

Следуя взглядом за движением ее руки, я посмотрел на горизонт. Теперь его четкая прежде линия подернулась голубой дымкой, которая за это время стала еще темней и замерцала яркими вспышками.

— Джек, энергия шторма убивает! Бежим!

Поднялся ветер. Начали шелестеть деревья и я вспомнил замечание Реда: "Прогнозирование может стать ненадежным, когда штормовой фронт несется со скоростью реактивной струи, в пятьсот узлов".

Тогда я бросился со скалы вниз в долину, перелетая через поваленные стволы, на которые мне приходилось карабкаться по дороге на гребень. Кара бежала рядом, перепрыгивая через кусты, а я ломился по ним напролом. Застонали деревья. Вскоре шум заглушил топот моих шагов и я сообразил, что прыгунья рядом со мной нарочно замедляла свою скорость, чтобы приноровиться к моему носорожьему бегу.

— Беги вперед, Кара! — закричал я. — Спасайся. Я смогу найти трилон.

— Нет, Джек! — прокричала она. — Когда наступит темнота, ты ничего не увидишь. А я могу видеть в темноте.

Ни один бегун на Земле не смог бы покрыть эту милю за пять минут. Я успел это подсчитать, оценив препятствия и высоту барьеров, в то время, как с треском мчался по кустам, огибая пруд, а тем временем небо заволокло серой мглой. На полпути у меня заболели легкие, бег замедлился; освещение стало еще более неестественным и глубоко серым. Позади я услышал шорох начинающегося дождя.

За несколько секунд до того, как дождь со скоростью экспресса настиг нас, стало совсем темно и Кара схватила мою руку. Теперь я понял, почему она все время отставала — потому что бег для меня одного, в такой темноте, был бы просто невозможен. Когда ударил дождь, все вокруг нас забурлило сплошными потоками воды. Сквозь этот шум я услышал еще более ужасный звук — треск и шипение молний, озарявших темноту, и мы смогли обнаружить, что уже добрались до луга. За лугом смутно вырисовывался трилон.

Последние пятьдесят метров я промчался за пять секунд, и последние две секунды были самыми долгими в моей жизни. Со всех сторон посыпались стрелы молний. Могу поклясться, что одна молния перед тем, как ударить в трилон, изогнулась горизонтально поверхности земли. Мы юркнули во вход станции, захлебнувшись в волне озона, и продолжали бежать, пока не добежали до станционной платформы, вымокшие до нитки, а я при этом еще и тяжело дыша.

— Кара, — спросил я, как только мое дыхание восстановилось, — неужели законы гостеприимства на этой планете заставляют харлечиан рисковать своей жизнью ради инопланетных гостей?

— О, нет, Джек. Просто я оказалась единственной харлечианкой рядом с тобой.

— Ты же сознавала грозность этих штормов и все же ждала меня… А как же выживают деревья?

— Благодаря окислам железа в соке. Когда деревья умирают, они горят. Но молнии служат нам, — сказала она, — мы ловим их трилонами и они приводят в движения наши поезда.

Вот тогда-то я впервые понял назначение этих башен. Эти удивительные существа как-то научились накапливать для своих нужд статическое электричество, но в тот момент меня мало интересовали прикладные науки.

Когда студенты спасались бегством, ими владел самый древний страх на Харлече — инстинктивный страх перед молниями — их реальными и современными "огнедышащими драконами". И все же эта девушка игнорировала страх, воспитанный в ней веками, чтобы сопроводить меня в безопасное место. Нет никакого человеческого эквивалента, который побуждал бы такое мужество и бескорыстие.

— Кара, если бы ты не довела меня в темноте ко входу, я сам никак бы не добрался до трилона. Я обязан жизнью тебе, твоей храбрости.

— Я едва не осталась с тобой на скалах.

— Почему? — я нежно обнял Кару за плечи и посмотрел ей в лицо.

— Потому что твои глаза просили меня взять тебя, — улыбнулась она.

Это был не просто привлекательный изгиб губ, имитирующий улыбку, а настоящая улыбка, самая обворожительная и сияющая улыбка, какую я когда-либо видел на лице женщины, и над этой прелестной улыбкой лучились смехом глаза.

Я обнял ее и поцеловал так, как возлюбленный целует свою возлюбленную после долгой разлуки, как мальчик целует свою ненаглядную в первый раз. В этот поцелуй я вложил, наверное, бессознательно весь пыл, которому я учился везде, начиная от полей Алабамы и кончая приключениями в Мэндэне, но мои объятия не были похотливыми. Я воображал в своих руках нежные фиалки весны, хотя держал и восхищался розами лета, а сила любви беспредельно увеличивала размеры той ласки, которую Ред окрестил "долгом преданности".

Тело девушки, которую я обнимал, и чьи пальцы ласкали мои волосы, еще раньше целиком запечатлелось в моем сознании — от суживающихся лодыжек до округлостей ляжек и золотого великолепия между ними, до уютной ложбинки на груди и шелка выгоревших на солнце волос. Но только по ее действиям мне довелось узнать ее по-настоящему — по се восприятию печали и грусти заката, по ее бескорыстию, которое сохранило мне жизнь, и вот сейчас, по улыбке, которая развеяла страх перед штормом. Я полюбил эту девушку, чье имя беспрерывно повторял, прижавшись губами к ее волосам, не только за внешнюю красоту, но и за внутреннюю, не менее прекрасную, суть.

Моя любовь даст ей душу, а Словом, которое я ей принесу, ее душа будет спасена.

— Кара, я укажу тебе дорогу к кресту,[78] - прошептал я.

Но тут загрохотал поезд и мы вошли в вагон; на этот раз я уловил косые взгляды, которые пассажиры бросали на нас, и осведомился об этом у Кары.

— Это из-за того, что мы мокрые от дождя, — объяснила она. — Они не могут понять, почему я попала в шторм. А по твоим ногам они понимают, что ты должен был попасть под дождь.

Когда она взглянула на меня, глаза се потеряли всякое выражение и я упрекнул се:

— Твои глаза перестали разговаривать со мной.

— Знаю, — прошептала она, — потому что твои глаза разговаривают со мной неприличным образом. Пожалуйста, перестань говорить такие вещи при посторонних.

— Извини, Кара.

— Ну вот, ты опечалился, потому что думаешь, что я упрекаю тебя… Отвернись… Я знаю, на Земле, если вы выберете кого-либо, вы отказываете другим. На Харлече, мы не отказываем друг другу.

— Но твои глаза могут разговаривать, — сказал я. — Они разговаривали со мной на платформе.