История Любви. Предварительно-опережающие исследования - StEll Ir

– Сунь ей в зад, Дрон! Чего уж там… – посоветовал Сегод-великан, чуя, как нарастает балда в штанах на жену, и подумывая, до какой бы податься из кум.

– Не, в зад не войдёт, – поразмыслил вслух Андрюха Сергеевич. – Да и никогда не входил, сколько пробовали. Не та конституция!

– Да что вы такое говорите, дядька Андрей! – ни с того взвилась за матушку Лидочка. – Маменька пялится в зад! И с папкой умеет и так… Удумали нам – конституция!

– Лидушка, не гоношись! Оо..х!.. – рассмеялась, не вынесла надеваемая на обоих Настасья Димитриевна и прижалась распахнутым воротом, да сосками воспрявшими к волосатой груди Ивана Василича. – Дядька Андрей шутит же издевается над тобой, над дитём, а ты веришь ему!.. Ох!

Настасья Димитриевна напружинилась и выпустила попой созвучный её настроению «ох».

– Ох-та! – Андрюха завёлся вконец. – А вот я те заткну! Пробку в ту уту-крякалку! Правда, нешто, Лидушка, гутаришь – даёт мамка в зад направо-налево подряд? Не стесняется?

Андрюха Сергеевич вынул свово гоношистого из намокшей прощелины и подставил к Настасьиному мало-дуплу…

– Ох-ох-ох… – запричиталось Настасьюшке, как стал давить головой в узкий стан. – Саша… Сашенька… помоги, моя девочка…

– Да ну вас ко всем сразу странникам! – осерчал и на мать Александр. – Какая вам девочка!

Но залупу Андрюхе промазал маслом льняным пополам с розоцветом.

– Ну, так конечно пойдёт! – довольно заржал когда-то давно агроном, а теперь председатель колхоза «Повызревший Мак» и в один отважный качок вгнал в таку глубину, что Настасьюшке небо с овчинку повиделось и у горла дыханье свело…

– Вот и хороша! И достаточно! – стал заливать между ног из насоса горячего Иван Василич молочные реки Настеньке в кисельные берега. – А и люба же ты, Краса-Настенька, а их… ххх… ха!.. ха… ро… шшша!!!

– Ой-ой-ой!!! Удружил!!! – сполошилась и Настьюшка на полсела. – Ай, схорошилось!.. Аой, хорошо-ооо!!! Ой, Дрюшенька, держи крепче за зад!! Ой, Ванюш, о-о-о… О!.. О… до-о-олееел!!!

Заколыхала трандой, затрясла на коленки себе хрустальными ручейками, да каплями, да запричитала по разному…

Уж Андрюха смеялся над ней: «Подержись-подержись, душа-Настенька! Вот щас в жопу тебе натрушу!». И сжимал до бесчувствия булки ей. Сильно бил бёдра в бёдра, пока… Пока и сам не пошёл выходить в небо вон. Захлестал на большой глубине, да и поудобрил тропу…

…И ещё по разу удачно пришлось, хотели под смех и по третьему было пустить, да утомилась Настасья Димитриевна рачки стоять, а тут до случая впрыгнул в избу вестовой от верховода Малосадовской партизанщины.

– Сашка, дуй на патриарх-комитет отряда нашего! Заждались уже, бум с тибя недоимку сымать, сукин сын!

– Ну, ты не сильно-то горячись, остружка вершковая! – поостудил чуть Санька вестового, как свово младшекашника. – Ремень поправь и галстух-ал затяни, не болтался чтоб… пионерская тля!..

– Тоже мне, комсомол на подполье повыискался… – заурчал подобиделся вестовой. – Сегод Балахвар, дай ему подзатыльника от меня, чтобы знал пионерию забижать…

– Собирайся тогда уж, Настасьюшка! До Кусюнов пробираться, поди, повышел весь срок! – домовитый хозяин Проймочка приложил руку к жинке на мягкую белу грудь, да пояснил её старым товарищам и своим гостям: – Ныне Кусюны знатн разводят кисель! Мы второй дни повадились… Так не обессудьте, Ванька-Андрюх, пожалуй, валите нах…

– Я задержусь!.. – не согласился Иван Василич. – Охота с дороги поспать…

– А я и вовсе с вами! – поддержал сопротивление Андрюха Сергеевич. – Как председатель я натуру сблажил, а как народный представитель должен уведомиться, каков вкус киселя Ийи Сидоровны!

На том и порешили.

Санька малой выскочил из избы вон первым стременем, да помчал к патриарх-колтуну на задворках у клуба устроенного сейчас по причине подпольной войны.

Были в сборе, да и подзаждались уж все.

– Что – прибег, полунощный приблуд! – поприветствовал строго основную причину собрания верховод партизанщины Приезжий Илья Громовой.

– Я готовый ответ держать! – доложил Санька зло по форме, да с пылких ног. – Так ты, дядька Илья, не суй ране времени мне в вину, залихватская выскочка!..

Чем и вызвал улыбок пробег по устроенным к стенкам рядам.

– А куда ж тебе сунуть?.. – не удержал, рассмеялся Илья-верховод, не ждавший нынче отпора себе.

– Правильно, всыпь ему, Шурка, за ворот гороху! – поддержал Саньку, пряча улыбку в усы, грамотей комитетский Филлип Артамонович Дойка. – Неча с ходу тревожить презумпцию!

Комитет загомонил, восседаючи на пустых бидонах и срубленных пнях. Одна гостья из Нежно-Волья, прохожая Ломка Наталья Федотьевна сидела по-скромному, на стуле-плетёночке. Она по случаю и по незнанию Санькиных ночных шкод согласилась вполне адвокатствовать у истязаемого комитетом мальца.

– Сегодня на комитете один лишь экстра-вопрос! – со всей серьёзностью рубанул рукой вспрявший на воздух пожилой активист Конохват Микаэл Джонотанович. – О ночной недоимке Лександера Проймочки и о неприветливости его ж…

– Собрание считаю открытым, – заявил Илья Громовой. – Валтазар, доклади…

Санька вышел на круг и с нарочитой бесшабашностью заковырялся в штанах.

Лапанька Валтазар Еремеевич встал, откашлялся, ровно в трубу, отправил до долу штаны у Санька, наставил струк и забасил со своей косой сажени.

– Ну, что тут говорить, сплошал Сахатко… Намедни в ночи, как назначенный, был отправлен в дозор подрывать семейно доверие и гоношить в медленно крадущихся на Седьмицину Пядь ночных поездах…

– Да ты не зори, увалень! – вспыхнула Наталья Федотьевна поперёк. – Не с ходу давай, утерпись!!

– Не встревай, Натали! – осадил адвокатку Илья-верховод. – Ты здесь представитель официоза, а не комитет матерей! Дадим слово тебе…

– …Нагоношить-то он, Сахатко, нагоношил… – продолжил свой крепкий влаз Валтазар. – Взял уже в оборот достойно молодую семейку из подкреплённых уж года как три. К ним забился в купу под видом горемыки-мальчонки котомочного и свой начал соблазн… На соблазн его поддались легко и муж-кандидат, и невестка-студентица той жены-воспитывательницы. Но особо на искус пошла эта сама жена и тем более мать! Кх-хэ!.. Ей добрал Сахатко оборотами, да своими прикидками так, что не уследила она за своейной дитёй, и трёхлетка Эльвира, по батюшке Метростроевна, отправилась в странствия, в одинокую, по железному поезду. Сахатко же, партизанский наш сын и брат, не обратил! Ноль-внимания на недоимку ту, упустил… как заботен был очень студентицей… Эх и кха!.. И пока вкругаля развлечение шло под пролетающий, как говорится, в окна перрон, то малолетнее баловство добралось до иного совсем конца поезда и наделало там переполох… Не обозвавши имени-отчества, рассеивало плач и тревогу на весь больше не спавший вагон и требовало доставить к нему материнское начало, которое временем тем беззаботно с Сахаткой, да и с невесткой еблось… А как вскрылась недоимка та, да семнадцатилетняя мать бросилась в слёзы не по причине оргазменной, а по причине случающегося ещё с женщинами недоверия к составу железных пламенных поездов!.. Ага… Так и обыскались потом друга друг те два полюса полевого волнения, не использомамши даже средств аварийной связи с бригадиром кондукторов… Сахатко же, по устранении этого своего наставшего на весь поезд производственного деффекту, был, к тому же, немилосерд с приставшим к нему на законовых обстоятельствах бригадир-ревизору, чем и оказал дополнительно к жутко-конфузу свому вдобавок и неприветливость… гавнюк... Ух! Я кончил!..

Оповестив таким образом собрание, Валтазар застеснялся немного, вынул и ушёл собой в тень на оскол от векового бывалого пня. Санька с мокрым очком остался теперь уже очевидным виновником. Наталья Федотьевна не утерпела и та:

– Басаврюк малолетний, племя уродьево! – недозволительно выругалась. – Как же ты малышню-то проспал-проебал, чудо-чудное?!! Я сама щас приставлюс к т..тибе, ахламонова стяжка красивая!!

– Наталья, заново упреждаю – остынь! – подошёл и погладил иё по промежности верховод. – Ты сызнова не в роль встаёшь! Готовсь адвокатничать, а не зря гоношить, тебе скоро уж… Кто у нас следующий возмётса за прения?

– Больно уж ты скор на самосуд, Валтазар! – встал из сидных рядов Недотыкамка Сидор Кулич, расправляя матню и настраиваясь Саньке в бздельник залезть. – Как ты быстро к итогу пришёл!

– Так у Сахи жопа ядрёная, белая… – заоправдывался бубоном из тени Валтазар. – Очко же тугое всегда… да и готовился я к выступлению, почитай што с утра…

– Я вам так расскажу – происшествие это не происшествие, а позорный и жуткий спецально разор на всё наше общественно мнение! – круто забрал сразу Недотыкамка Сидор в охапку к себе, да и было с чего: от Валтазара была мягка Санькина задница мокрою и не обязывала к себе долгий подход; Санька аж закряхтел, дуя щёки с усердием, да в коленях дрожа… – По над нами угрозой фашизм стоит, а городские коммунары нас подымают на смех ежечас: «партизанский режим»! Мы как между огней ситуация!! И в этот ответственный миг нам такого спускают леща и такой подставляют под нас голый зад, что иб..би нехочу!! И Лиссандр после этого нам, предлагаю, не друг и не брат партизанский проверенный в многих и многих походах и проделках дотошных! А нет – пусть он будет, как славная блядь: дня на три поставить в дозор подпирать наш дощатый забор, да выпрашивать у гостей с оккупантами их гостевой хлеб за крохи любви! Али на трассу-шоссу его с голой задницей… да… выбросить, на шоссу: пусть проходящие армии пообслуживает с вывеской «Бессердечный позор!», обьясняя кажному встреченному всё сызново… да… про то, как подвёл под алый пунц любимую Родину!! Да сподобится знать уж тогда, как партизанское, ему родное движение подставлять под монастрелл… Ага… оприходовал… Всё моё мнение!