Игра в ненависть - Елена Сокол

– Я не доверю этому чистюле даже мытье посуды. – Проворчал дед. – Ты видела его руки? Они же никогда не знали нормальной работы! Ногти ухоженные, как у девчонки!

– Но ты обещал мне помощь.

– Я беру свои слова обратно. – Он наморщил лоб. – Этот дармоед может убираться хоть сейчас! Он тебе не пара!

– Причем здесь «пара/не пара»? – Взвилась я. – Алекс здесь совсем по другой причине!

– Посмотрите на нее. – Сокрушенно произнес дед. – Моя внучка влюбилась в идиота! Притащила его домой, отмыла, одела, причесала, уложила к себе в кровать и пытается заставить нас поверить, что делает это из мести. Да ты смотришь на него, как на кусок мяса в голодный год! Слюни пускаешь! А что будет, когда он вспомнит? Снова будет больно потому, что успеешь к нему привязаться.

– Какая глупость, деда. – Попыталась успокоить я его. – Да, у меня были чувства к Алексу, но теперь все, что осталось, это лишь желание преподать ему урок.

– Как же. – Фыркнул дед. – И еще нас заставляешь тебе потворствовать! Только помни, Любка, мне-то по барабану: я загоняю твоего писаку так, что у него дым из ушей повалит, мне его не жалко, а вот тебе с этого представления пользы не будет. Помяни мое слово.

– Будет, дедуля, будет. – Пообещала я, стараясь унять жар, рвущийся в щеки. – Всем нам будет, вот увидишь. Взять, хотя бы, ремонт. Помнишь, как долго не могли собраться? У тебя спина больная, маме все некогда, а что я одна сделаю? Но теперь у нас есть работник! Много ли ума надо, чтобы покрасить стены, да побелить потолки?

Хлопнула дверь.

– Ох, Любка, Любка… – Покачал головой дед.

– Еще и полы покрасит. Чем плохо-то? – Прошептала я, наклоняясь к самому дедову уху.

И тут из коридора раздался грохот, взвизгнул пёс.

– Что такое? – Воскликнула я, выбегая из кухни.

И остановилась в метре от растекающейся по полу белой краски.

– Не знаю, как так вышло. – Хрипло произнес Алекс. Он стоял на коленях в луже краски среди поваленных банок. – Тумак дернулся, а я еще не успел отстегнуть поводок, вот – запнулся… – Он поднял ладони, перепачканные белой жижей. – Неловко вышло…

Пёс гавкнул и понесся в гостиную, оставляя за собой белые следы.

– Вот теперь заживем. – Прокряхтел дед, выйдя следом за мной из кухни и оглядев прихожую, по полу которой продолжала разливаться краска. – Все, как ты и говорила, внучка. Молодец!

– П-простите. – Заикаясь, выдавил Алекс. – Наверное, это все тапки. Мне в них не очень удобно.

– Зато ремонт, можно считать, только что стартовал. – Вздохнула я.

– Поздравляю. – Буркнул дедушка, перешагивая через разводы краски на полу. – Дайте знать, как закончите.

– Гав! – Отозвался Тумак, запрыгивая на диван.

Алекс продолжал стоять на коленях с вытянутыми вверх ладонями. В его глазах было столько сожаления – ну, вылитая мадонна. Теперь он ощущал вину, а вина мотивирует людей. Это не могло не радовать меня.

– Я сожалею. – Прошептал он, поднимаясь.

Мне нравилось, когда он сожалел.

Глава 22

– Макароны по-флотски. – С укором сказал дед, отходя от плиты. – Надеюсь, по тарелкам сами раскидаете?

– Да. – Пискнула я. – Спасибо, что приготовил.

– Жаль вас, беспутных. – Хмыкнул он. – Весь день провозились с этой уборкой. – Дед недовольно зыркнул на Алекса и поковылял прочь из кухни.

– Он меня еле терпит. – Шепнул тот, едва дедуля шагнул за порог.

– Да брось ты. – Отмахнулась я.

Достала тарелки, наложила макароны и поставила перед ним на стол.

– Что? – Спросила я, когда мой жених стал недоверчиво принюхиваться к блюду.

– Ничего. – Он засучил рукава и взял вилку. – Пытаюсь вспомнить, ел ли я раньше такое.

– Конечно, ел. – Вздохнула я. – За обе щеки уплетал!

– Я рад любому, что не пахнет краской и растворителем. – С воодушевлением сообщил Алекс, насадив макарошки на вилку. – Мне кажется, эти запахи намертво въелись в кожу.

– Еще бы. – Согласилась я, опускаясь на стул. – Мы с тобой пять часов на карачках оттирали квартиру! Уверена, за это время можно было сделать полноценный ремонт той же квадратуры.

– Мм, вкусно! – С удивлением сообщил Алекс.

И накинулся на дедовы макароны с удвоенной силой.

– Рада, что тебе нравится. – Заметила я, пряча улыбку.

Пару минут мы ели в тишине, затем Алекс спросил:

– А кем работал Семен Аркадьич до выхода на пенсию?

– Военным. Пограничником. – Ответила я. – Отсюда и строгость, и недоверчивость к чужакам. Ну, в смысле… – Тут же поправилась. – К тем, кого он еще не принял официально в семью. Мы же с тобой… ну, ты понимаешь. Свои отношения не оформили, а уже вместе живем. Не по уставу. Дед – человек старшего поколения, они себе подобное во времена их молодости не позволяли.

– А, ясно. – Сказал Алекс.

Он уже умял все макароны и теперь глазел по сторонам.

– Добавки? – Спросила я.

– Да. – Закивал он. – А я сижу и думаю, как же подозвать официанта! То есть… – Алекс потряс головой. – Что это я…

– То есть, вам повторить? – Игриво спросила я, поднимаясь со стула.

– Да, пожалуйста. – Благодарно кивнул он.

Я накидала еще макарон в его тарелку и элегантно подала на стол.

– Спасибо.

– Приятного аппетита. – Подыграла ему.

– А ты кем работаешь? – Вдруг спросил Алекс.

– В журнале-то? – Я пожала плечами. – Продюсером. – Прожевала еду, проглотила и добавила: – Вообще, раньше эта должность называлась coffee lady: девчонка, которая следит за реквизитом, организовывает съемки, договаривается, обзванивает сотрудников, контролирует все процессы в модном отделе, а если нужно – разносит кофе. Кажется, было бы справедливее назвать меня девчонкой на побегушках. Или разнорабочей. Но я не обижаюсь. Продюсер звучит приятнее. Многие редакторы начинали с того же. Это как… испытательный срок.

– И долго ты трудишься на этой должности?

– Хм… года два.

– Твой испытательный срок затянулся. –