Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества - Лев Клейн

Такие рыбаковские реконструкции, как киевские языческие святилища, верховный славянский бог Род и Збручский идол Святовита-Рода, удобнее будет критически рассмотреть в отдельных разделах дальше, в контексте предметного анализа. Пока отмечу лишь, что они не менее дефектны.

Общая оценка

Почти повсюду я пишу о Рыбакове в настоящем времени, а ведь он несколько лет тому назад умер. Но, во-первых, значительная часть моей критики написана (и отдельными статьями напечатана) при жизни академика, и это надо иметь в виду. А во-вторых, с академиком Рыбаковым приходится иметь дело как с действующей фигурой современной жизни. Так что в какой-то мере обращение к его трудам как к работам живого автора есть дань признания его силы.

Перечисляя погрешности и упущения крупного труда, я не закрываю глаза на его достоинства: собран огромный материал, поднята уйма интересных проблем, предложено множество гипотез, сделаны оригинальные наблюдения — всего этого уже достаточно, чтобы обеспечить двум томам Б. А. Рыбакова долгую жизнь в литературе — в качестве сборника поисковых разработок и размышлений, подготовительных материалов к монографическому исследованию (служить систематической картотекой он не может из-за разбросанности сюжетов и отсутствия указателей). Читать эти тома неимоверно увлекательно.

Он искренне любил старинную народную русскую культуру и с печалью наблюдал исчезновение целых ее пластов, отчуждение горожан от деревни и природы. Помню, лет тридцать назад мне довелось как-то обедать в ленинградском Доме ученых за одним столиком с академиком Рыбаковым и профессором Каргером. Рыбаков рассказывал, как по дороге в Ленинград его попутчице в поезде маленькая дочка закричала: «Мама, мама, смотри, вон коровка ходит, а рядом еще что-то!». «Я выглянул в окно, — завершил с грустью Борис Александрович, — этим «что-то» была лошадь».

В конце концов, заслуги автора определяются не тем, чего в его творении нет, а тем, что в них есть нового и полезного. Но коль скоро заходит речь об общей оценке труда, приходится учесть и степень его полноты (есть ли упущения), и уровень научной состоятельности — сколько в нем ошибочного, спорного и слабого. Тем более, что имя автора, его титулы и вес в науке придают его труду особую авторитетность в глазах читателей. Ведь многие будут смотреть на этот труд как на классику, академический (то есть наиболее полный и достоверный) свод информации и образец монографического исследования по славянскому язычеству. Более того, здесь найдут идеологическую установку для воспитания того рода патриотизма, который превозносит свой народ над всеми другими и диктует закрывать глаза на те недостатки и слабости, которые бы надо было изживать.

Газета «Правда» в 1988 г. с сочувствием цитировала письмо смоленского экскурсовода Г. Ф. Николаева:

«Сейчас я увлекся работами академика Б. А. Рыбакова и стараюсь как следует их освоить. Вот перед кем я преклоняюсь и кому благодарен бесконечно! Кстати, не могу понять, почему такими мизерными тиражами (то 15, то 50 тысяч) выходят его книги. Достать их — целая проблема. А ведь в этих трудах — самые глубокие корни нашего народа. Голова кругом идет от широты и смелости, с которыми анализирует он наше глубочайшее прошлое. Читаешь — и спина распрямляется, плечи расправляются. А если совсем коротко, то Борис Александрович Рыбаков — это научное обоснование нашего национального самосознания» (Кожемяко 1988).

Это то самое национальное самосознание, которое ослепляло народ и завело Россию в тупик «особого пути».

Дурной пример заразителен. И вот уже киевский археолог Я. Е. Боровский (называю первого попавшегося) размышляет печатно á la Rybakoff: «коляду», родственницу «календаря» (из лат.Calendae 'первые дни месяца' — см. Десницкая 1983: 80-82), производит от славянского «коло» (колесо, солнце). Или так толкует образ берегини: «У восточных славян она могла называться еще Житной Бабой, Рожаницей, Землей, Ладой и, возможно, Славой». А вот еще перл: «Думаем, что в древнейшие времена богиня-мать могла называться Славой и имела определенное отношение к происхождению этнонима славянин, то есть от имени Славы народ стал называться славянами, страна, где жил этот народ — Славией, а все языческое богослужение получило название славления» (Боровский 1982: 24, 66, 68; 1989: 84).

Подобное «славление» вместо исследования распространяется, как пожар, потому что заниматься им увлекательно, выгодно, а главное — легко. Вдохновляющий идеал для таких «славителей» — труд Рыбакова.

Еще более разительный пример «славления» — книжка Юрия Петухова «Дорогами богов», выпущенная им десятитысячным тиражом в издательстве «Мысль» в 1990 г. с подзаголовком «Историко-мифологический детектив-расследование». Петухов подвизался в жанре фантастики и «ужастиков», не брезговал и «эротическим романом». Но в эту книжку он вложил душу: она выпущена «за счет средств автора, в авторской редакции». Автор одержим идеями «славления» славянства и Руси. Для этой цели он задумал создать многотомную «Подлинную историю русского народа» в «12 тысячелетий» (а это надзаголовок труда, на обложке). Объявлены следующие тома и их содержание: «Русь-варяги-викинги» (отрицание норманской принадлежности Рюрика), «Антихрист» (против Петра I), «Прародина» (славянская — в палеолите).

В книжке «Дорогами богов» Петухов реконструирует славянскую мифологию путем соединения концепций Рыбакова (больше всего), Иванова — Топорова и Дюмезиля, причем из каждой тщательно отобраны самые фантастические идеи. Все смешано на основе полной некомпетентности и непонимания сути научной методики. Петухову ничего не стоит произвести Аполлона из Купалы, Индру, Тора и Тарана — из Перуна, «Тарха Тарховича» — тоже (через глагол «трахнуть») и т. д., а из протославян вывести все решительно индоевропейские народы — от греков до германцев и индоариев; все они лишь ответвления славянского корня. Соответственно все мифологии —из славянской. Все это —с маниакальной убежденностью в собственной правоте и в злокозненности всех, кто предлагает иное объяснение фактов. Взяв указанное Н. Н. Казанским родство двукоренных имен Геракл и Ярослав, Перикл и Переяслав и т. д., Петухов (1990: 265) сразу же «понял», что русские имена ближе к исходным индоевропейским. Доказательства не требуются. «Да нам это и так достаточно ясно: Переяслав мог трансформироваться в Перикла, но не наоборот. Собеслав мог превратиться в Софокла, но Софокл в Собеслава — никогда!».

Ничего не скажешь — любопытную поросль произвел труд Рыбакова!

Поэтому необходимо выверить все положения этого труда, гласно отметить спорность многих из них, а наиболее бездоказательные, поспешные, противоречащие фактам и не соответствующие современному уровню науки вычеркнуть. Жаль, что этого не сделал сам автор заблаговременно. Правда, что осталось бы тогда от всего величественного здания?

О колоритном и чарующе увлекательном труде Б. А. Рыбакова можно сказать его же словами по поводу странного сооружения в Лепесовке: «Мы имеем дело не столько с храмом как таковым, сколько со своеобразным гадательным домом. Здесь занимались «чародейством» в буквальном смысле слова — гадали у воды, налитой в священную чару...» (II, с. 133).

4. ПОСТСОВЕТСКИЕ ЯЗЫЧНИКИ

Кризис православия

Уже Горбачевская перестройка внесла изменения в соотношения язычества и христианства. Ободренное ослаблением и кризисом своего полувекового гонителя — коммунистической партии, православие воспряло и стало все больше приобретать de facto статус государственной религии — как при царях. С другой стороны, народ, поначалу выражавший свое отчуждение от режима именно в симпатии к православию, скоро стал чувствовать это сближение церкви с государственной властью и терять свой первоначальный энтузиазм церковного возрождения. Эти тенденции усилились с падением советской власти и распадом СССР. Вдобавок выяснились связи многих иерархов православной церкви с КГБ (даже агентурные клички митрополитов и епископов были раскрыты), а обнищание масс наглядно контрастировало с непомерным обогащением церковной элиты.

В новой России православная церковь освоила все свои старые позиции за исключением одной — массового, сплошного, почти всенародного владения душами (оно, правда, и раньше не охватывало старообрядцев и сектантов). В условиях демократии у нее возникли опасные конкуренты в виде более привычных к демократии западных церквей, свободно проникающих на территорию России. В борьбе с другими церквами православная церковь старается изобразить себя единственной законной предстательницей русского народа перед Богом, но она недаром была против вопроса о вероисповедании в переписи населения 2002 года. Она опасалась, что огромное большинство русского народа напишет ответ: неверующий. Или не отдаст предпочтения православию. Церковь предпочитала, чтобы русских автоматически считали православными. Она так и указывает огромное число своих прихожан, зачисляя сюда всех русских, украинцев и белорусов.