Потреблятство. Болезнь, угрожающая миру - Джон де Грааф

«Мы обнаружили, что люди со средним уровнем доходов глубоко несчастливы, потому они жаждут служить общественному благу, вкладывать куда-нибудь свои таланты и энергию, но считают, что та работа, которая у них есть, почти не дает им такой возможности, — пишет Лернер. — И зачастую они начинают требовать повышения зарплаты, в качестве компенсации за жизнь, которая, в противном случае, ощущается как бесполезная и пустая».

«Может быть именно этот страх собственной ненужности в мире ненужных вещей делает наиболее очевидными неестественность и абсурдность большой части того, что в наше время называется работой», — написал Стадс Теркель в бестселлере «Работа». Может быть, именно чувство, описанное Лернером и Теркелем, привело к одним из самых печальных в современной американской статистике результатам. Уровень депрессии, существующий в наше время в Соединенных Штатах, в десять раз превышает тот, который существовал до 1945 года. Миллионы американцев притупляют свою душевную боль с помощью «Прозак» и т. п. других лекарственных препаратов.

Поскольку все больше американцев становятся жертвами синдрома потреблятства, чувство подавленности, страха, пониженная самооценка станут, вероятно, все более распространенными среди них. Это предсказание находит научное подтверждение в сериях недавних исследований, проведенных двумя профессорами психологии, Тимом Кассером и Ричардом Раэном (Ryan). Они сравнили индивидов, чьи главные устремления имели финансовый характер, с другими, которые были ориентированы на служение обществу и установление тесных взаимоотношений с другими людьми.

Выводы получились недвусмысленные: те индивиды, для которых накопление материальных благ являлось главной целью, «были менее способны к самовыражению, страдали большей подавленностью и чувством страха». Их исследование, как писали ученые, «продемонстрировало опасные последствия ориентации на накопление денег как на ведущий жизненный принцип».

Смена студенческих ценностей

Исследованием Кассера и Раэна подтверждается мудрость религиозных традиций, предостерегавших от стремления к богатству. Но с некоторых пор люди глухи к этой мудрости. В 1962 году, Том Хейден, ныне сенатор от штата Калифорния, написал «Заявление Порт-Гурона», установочный манифест организации «Студенты за демократическое общество» (СДО), где значилось: «Главной и высшей задачей университета должно быть раскрытие и развитие моральных, эстетических и логических способностей студентов», чтобы помочь им «найти в жизни духовный смысл».

«Одиночество, отчужденность и изоляция — вот слова, которые описывают громадную дистанцию, существующую сегодня между человеком и человеком, — писал Хейден. — Преобладание этих тенденций не может быть преодолено ни более качественным кадровым руководством, ни более современной техникой, но только фактом превосходства человеческой любви над идолопоклонническим отношением к вещам».

Во времена 1960-х годов призывы к ведению осмысленной жизни на пользу всему миру, подобные призывам Хейдена и являющиеся отчасти откликом на инаугурационный призыв Джона Ф. Кеннеди: «не задавайтесь вопросом, что ваша страна может сделать для вас, задавайтесь лучше вопросом, что вы можете сделать для своей страны», вдохновили десятки тысяч студентов. Устный историк Стадс Теркель, признавая, что в 1960-е годы молодежь предавалась некоторым излишествам (наркотики, сквернословие, беспорядочный секс), утверждает, что самые сильные воспоминания, оставшиеся у него от этого десятилетия, связаны со случаем, произошедшим в 1968 году во время Демократического съезда в Чикаго. Тогда полиция гнала демонстрантов, выступавших против войны, через парки Грант и Линкольн, пуская в ход дубинки и слезоточивый газ.

Теркель вел репортаж с места событий вместе с британским журналистом Джеймсом Кэмероном, когда полиция внезапно выстрелила слезоточивым газом в их направлении. «Мы бросились прочь, по щекам у нас бежали слезы, но я замешкался, и патрон со слезоточивым газом упал к моим ногам, — вспоминает Теркель. — И я никогда не забуду этого маленького глупого мальчика-хиппи с длинными светлыми кудрявыми волосами. Он отбросил патрон со слезоточивым газом от Кэмерона и меня, и тем самым направил его на себя. Он спасал нас от газа! В поступке этого мальчишки отразилась вся суть шестидесятых. У людей были заботы, помимо их частных забот. Гражданские права. Вьетнам. Вот в чем заключаются шестидесятые».

С той поры мечты студентов колледжей заметно изменились.

Не так давно, когда Томас работал в Университете Дюка, он попросил своих студентов перечислить их цели. Прежде всего они хотели денег, власти и вещей — очень больших вещей, включая дома для отдыха, дорогие иностранные автомобили, яхты и даже самолеты. Их пожелания к преподавателям, работающим на факультете: «Научите меня быть машиной для зарабатывания и траты денег». Самой частой фразой, которую можно было слышать в разговорах студентов этого университета, была фраза: «Просто невероятно, как я напился вчера вечером». Злоупотребление алкоголем — и, особенно, коллективные попойки, это проблема, актуальность которой в университетских городках нарастает. Смерти, травмы и отравления, связанные с алкоголем, стали обычным делом. В наши дни студенты тратят на спиртное около шести миллиардов долларов ежегодно, это больше, чем они расходуют на другие напитки и учебные книги, вместе взятые.

Что общего между левыми и правыми

В наше время критики пустоты потребительского образа жизни, как правило, относятся к левому политическому крылу. Но это не всегда было так. До прихода Рейгана к власти многие консерваторы еще не до конца стали почитателями свободного рынка. Видные консервативные философы и экономисты относились к чрезмерному потреблению так же критично, как и их противники левые, говоря, что оно ведет к жизни, лишенной смысла.

Вильгельм Ропке был одним из гигантов традиционной консервативной мысли в экономике. «Homo sapiens consumens[17] теряет из виду все, что составляет человеческое счастье, кроме денег и преобразования их в товары», — писал Ропке в 1957 году. «Тем, кто заражается стремлением „не отставать от Джонсов“ в своем образе жизни, — утверждал он, — не хватает истинных, нематериальных по сути условий для простого человеческого счастья. Их жизнь пуста, и они пытаются как-то заполнить эту пустоту».

В своей книге «Гуманная экономика: общественная структура свободного рынка» Ропке поставил жесткие вопросы о направлении, в котором с точки зрения морали движется общество потребления.

Разве мы не живем в мире экономики, или, как говорит, Р. X. Тони, в «обществе стяжателей», которое дает волю ничем не прикрытой жадности, учит любыми методами добиваться в бизнесе своего, допускает, чтобы эти методы становились правилом, топит все высокие побуждения в «холодной воде эгоистического расчета» (если говорить словами «Коммунистического манифеста») и позволяет людям приобретать мир, но терять души? Есть ли более верный путь иссушить человеческую душу, чем постоянные мысли о деньгах и о том, что можно на них купить. Есть ли более сильный яд, чем пропитавшая все коммерциализация нашей экономической системы?

Ропке подчеркнул, что в капиталистическом обществе (которое он, как консерватор, активно поддерживал) каждому человеку тем более важно задаваться вопросом о духовной ценности того, чем он занимается, а не позволять себе плыть по течению, управляемому законами рынка. При отсутствии бдительности этого рода, — считает он, — жизнь станет пустой. «Жизнь не стоит того, чтобы жить, — писал он, — если мы занимаемся своим делом только ради получения материального вознаграждения и не испытываем внутренней необходимости в следовании своему призванию, не находим смысла, который больше, чем просто зарабатывание денег, смысла, дающего нашей жизни глубину и силу».

Стандартизованные люди

Может быть, лучшее объяснение тому, как погоня за материальными благами приводит к бессмысленной, постоянно навевающей скуку жизни, было дано другим консерватором, философом Эрнестом ван ден Хаагом.

Прежде всего, — подчеркнул он, — массовое производство, которое создает возможность потребительского стиля жизни по всему миру, отрывает людей разнообразных профессий, таких, как ремесленники или мелкие фермеры от их занятий, и собирает их на фабриках, где разделение труда сводит весь круг их обязанностей к нескольким повторяющимся движениям. Их работа исключает какое-либо разнообразие и не нуждается в контроле.

Со временем их производительность становится достаточно высокой, а навыки подчинения организационным требованиям достаточно прочными, чтобы они могли получить долю в материальных плодах своего труда. Но чтобы произвести то количество товаров, которое делает это возможным, они должны принять идею массового, а тем самым стандартизованного производства продуктов. «Получение выгоды от массового производства, — писал ван ден Хааг, — удалось только благодаря совмещению деиндивидуализированной работы с таким же деиндивидуализированным потреблением. Следовательно, — настаивал он, — за ошибку, состоящую в подавлении личной индивидуальности в рабочее время или после его окончания придется дорого платить; в конце концов, производство стандартизованных продуктов людьми требует также производства стандартизованных людей [курсив наш]».