Москва-Ростов-Варшава - Ирина Горбачева

В пьяном угаре, не заметила Катя, как пролетела почти неделя. Всё это время бабушка Маша держала мальчика в чистой, мягкой постели, отпаивая ребёнка травами.

– Лежи, лежи, дитятко. Раз тебя с нутра воротило, знать, сотрясение было. Поэтому лежать тебе положено ещё до десяти дней. Шутка ли так об кирпич удариться. Ух, я ей покажу. Придёт, а я её кочергой погоню!

– Бабулечка, мне надоело лежать, я поиграть хочу. А мамку не надо кочергой, она нечаянно. Она у меня хорошая.

– Ничего. Осталось денька три отлежаться, тогда и наиграешься. Нечаянно она. За нечаянно, знаешь, что бывает? – бабушка, журила мать и ласково гладила Васю по голове, – вот, небось, опять явилась. Каждый день ходит, никак не находится. Лежи, лежи, внучок, пойду непутёвой открою.

В дом вошла Катя, виновато опустив голову, она присела на краешек стула.

– Чего расселась? Иди подобру, поздорову. Не отдам тебе мальца. Который раз он у тебя головой бьётся! Вот придёт участковый, всё ему доложу. Пусть ссылает тебя от нас подальше.

– Баб Маш, не надо участковому. И в правду посадят, а Васеньку в детский дом отдадут. А я уже два дня, даже не нюхала спиртного. Я смогу бросить пить. Хотите, я вам всю картошку соберу. Я весь огород в порядок приведу, только Васю не отбирайте у меня.

– Огород я и сама собрать в силах. А вот в детском доме дитю всё лучше будет, чем с такой матерью. Я бы его к себе навсегда оставила, так по возрасту, видишь ли, не подхожу.

Так говорили они, говорили. Ругала баба Маша Катю, ругала. То плакали они вместе, то, вытерев слёзы и попив чаю, опять рассказывали друг другу о своих тяжёлых судьбах. Так и предложила им баба Маша вместе в её доме перезимовать. Так и оставила их у себя в доме.

– Вот что я тебе скажу, поживёшь у меня до весны. Может, пить отвыкнешь. А весной поедем с тобой в город. И документы справим, и мальца пристроим. А там видно будет, что да как. Время подскажет.

Так Васька с матерью и остался у бабушки Маши. Радости его не было придела. Катя постоянно находила себе работу, которой в деревенской жизни и так не мало. Радовался Васька. Мамка стала красивее, спокойнее, ласковее. Наконец он увидел, как она смеётся. Довольный был Васька, всегда сытый. Да и есть стал помногу, да быстро. Пусть и не хитрая еда в доме, но сытная.

Вот и постель теперь у него есть. Своя, чистая, с одеялом тёплым и простынкой в цветочек. И кровать своя, там, за перегородкой. Рядом с кроватью шкафчик, а над постелью большая фотография в рамке покойной дочери бабушки. У Васьки никогда не было такой чудесной кровати, коврика на стенке, на котором изображены охотники с собаками и олени с ветвистыми красивыми рогами.

Хорошо они зажили у бабушки в доме, счастливо. Правда, приходили несколько раз друзья к Катерине.

– Убирайтесь, кому сказала! – кричала она им, – и дорогу сюда забудьте.

– Это так ты добро помнишь? Ничего ещё прибежишь! – грозилась Анька.

– Хорошо, хорошо, вилами нас, да? Своих друзей? Ничего, придёт время, вспомнишь ещё нас! – угрожал Витёк.

В этот страшный вечер у бабы Маши что-то прихватило сердце. Васина мама пораньше уложила её в постель, дав каких-то капель, а сама села рядышком с ней и принялась штопать старенькие штанишки сына. Васька отобедав «от пуза», убежал на задний двор по своей нужде. Возвращаясь в дом, он испуганно остановился у двери, услышав дикий крик матери:

– Беги! Беги! – истошно кричала женщина. Сначала он не узнал мамин голос. Васька потянулся к дверной ручке, но тут опять услышал громкий, душераздирающий крик матери.

– Беги, сынок, беги! – кричала она.

– Чего орёшь, дура! Кому орёшь? Слушай, этот обмылок не говорил, что у неё сын есть.

– Беги, сынок, беги! – ещё громче, хриплым голосом кричала Катя.

– Я те сейчас покажу! Говори, где бабка деньги прячет! Ты сейчас всё скажешь!

Вася понял, что эти крики матери предназначались ему. Ещё ничего, не понимая, не зная как поступить, мальчик замешкался у крыльца. Услышав через дверь глухие удары и грязную брань, горькие стоны матери он сбежал с крыльца, завернул за угол дома, ловко поднялся на отступ фундамента и заглянул в окно.

От всего увиденного у малыша в непроизвольной спазме сжало горло. Через густые заросли герани, украшавшей подоконник бабы Маши, он видел, как здоровый дядька кочергой, которая стояла всегда у печи, бил лежащую бабушку. Подушка, на которой недавно покоилась её голова, стала красной, превратившись в страшное месиво, смешанное с пухом и кровью.

На полу измученная от избиений лежала мать Васи. Её лицо походило на круглый багряно синий шар. Над ней нависла рослая фигура другого верзилы, который со всей силы бил её, то одной, то другой ногой, обутой в тяжёлый сапог, норовя попасть по голове. Извиваясь и стараясь руками укрыться от побоев, мать не переставая, кричала:

– Беги! Беги!

– Слышь, ты, сумасшедшая! – удар пришёлся прямо в лицо жертвы. Изо рта бедной женщины веером брызнула кровь.

– Ах, ты…! – выругался бандит, – всего соплями окатила! – и со всей силы ногой ударил ей в живот.

– Да подожди ты! Отдохни, успеется! – оттолкнула его от растерзанной матери какая-то тётка в синей куртке и цветастой длинной юбке.

– Послушай красавица, скажи лучше, где бабка деньги прятала? А документы на дом где? Говори, а то хуже будет! Твои друзья сказали, что ты знаешь, где у старухи заначка! – заискивающе спрашивала тётка, выкидывая все бабушкины вещи, которые были сложенные до этого аккуратной стопочкой в стареньком шкафу. Но Васина мать, как в бреду повторяла только одно:

– Беги! Беги!

– Да, что ты с ней будешь делать?! – ударив её ещё раз, мужик повернул голову назад и мельком глянул в окно.

В туже секунду Васька отпрянул от стекла и опрометью бросился к своему брошенному дому. Здесь он знает каждый уголок, здесь он даже в темноте ни на что не наткнётся. Он быстро залез в своё старое убежище в узенький проём между печкой и стеной дома. Тут он всегда прятался от пьяной и бушующей матери, и она ни разу не смогла найти его, от чего бушевала ещё сильнее. От страха ужаса и непонимания происходящего мальчика била дрожь. Вдруг он услышал топот чьих-то ног скрип открываемой двери. Ужас сковал ребёнка.

– Он где-то здесь прячется! – до мальчика донёсся звук щёлканья зажигалкой. Тусклый свет озарил убожество комнаты.

– Да где тут! Здесь и спрятаться негде! Пошли! Ну, его! – что-то ещё проговорив на каком-то непонятном языке, мужчины вышли из хибары.

Васька не знал, сколько времени он просидел в своём укрытии. Лёгкая курточка, в которой он выбежал до отхожего места, совсем не грела. Он окаменел от холода и страха, но даже не ощущал этого. Перед его глазами стояла ужасающая картина, состоящая из одних красных пятен. Красное пятно вместо головы бабушки. Красное пятно вместо лица матери. Вдруг красное пятно появилось отблеском на оконном стекле. Мальчик очнулся от оцепенения, выскочил из-за печки и подбежал к окну. Полыхал дом бабушки Маши.

– Мама, мамочка! Ба-буш-ка! – рыдал ребёнок.

В отчаянии он прижал своё маленькое личико к грязному стеклу окна не в силах оторвать своего взгляда от полыхающего дома, в котором сгорала надежда маленького человечка на будущее счастье.

Васька долго стоял у окна. Он смотрел, как бушующее пламя поглощало стены бабушкиного дома. Ему был слышен грохот рухнувшей крыши, треск сгорающих брёвен. Мальчик уже не плакал. Его слёзы высохли то ли от жара пожарища, который с порывом ветра доходил до его убогого жилища, то ли от жара, исходившего от его тела.

У него пересохли губы. Он старался облизать их языком, но казалось, что тот прирос к нёбу. Вася сделал над собой усилие и еле оторвал свой взгляд от окна, от вида догорающего дома. Медленно подошёл к скамье, на которой стояло ведро с колодезной водой, зачерпнул её кружкой, стоящей на крышке ведра и залпом выпил тёплую несвежую воду. Маленькая рука, держащая металлическую кружку, дрожала, вода проливалась, почти не попадая в пересохший рот мальчика. Не почувствовав утоления жажды он зачерпнул ещё воды. Васька пил её так словно хотел потушить пожар, пылающий у него внутри. Ему хотелось остудить своё маленькое сердце от боли, словно вода могла залить и утопить то горе, которое на него навалилось.

Он глотал воду, но пожар внутри него не прекращался. Одежда на нём намокла и от пролитой влаги и от пота, которым покрылось тело малыша. Он не мог больше пить. Он задохнулся от быстрых глотков, но его нутро всё равно горело. Мальчик со злостью бросил кружку в ведро, подбежал к кровати с кучей грязных лохмотьев, упал на них и громко разрыдался.

Утром, очнувшись после тяжёлого сна, он долго не мог понять, где находится? Посмотрев по сторонам, никак не мог разобрать, это ему приснилось, или всё произошло наяву. Он никак не мог понять, почему он находится в этом сыром старом доме. Один. Где мама? Бабушка?

Малыш медленно встал со старой скрипучей кровати, шатаясь от бессилия, вышел во двор. На улице, со стороны бабушкиного двора виднелись уродливые обгоревшие ягодные кусты. Как человеческий скелет, покрашенный чёрной краской, стояло сгоревшее дерево, грозно растопырив и устремив в тусклое небо обожжённые ветки, словно прося у Всевышнего помощи и защиты. Серый пасмурный рассвет обострил и без того нерадостную картину.