Одиссея варяжской Руси - Михаил Серяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Исследователи мифологии еще в XIX в. предположили, что козьи уши у южнославянского Трояна, равно как и текущее в его царстве золото и серебро, являются результатом влияния античного мифа о царе Мидасе, обладавшем чудесной способностью превращать все предметы, к которым он прикасался, в золото. Однако, согласно мифу, у Мидаса были ослиные, а не козьи уши. С другой стороны, в древнечешской рукописи начала XIII в. Mater Verborum («Мать слов») сказано: «Триглав — тройной, имеющий три козлиные головы»{219}. Поскольку высказывались сомнения в достоверности содержащихся в ней сведений, особую значимость приобретают археологические и фольклорные данные. В прусском Варгене, само название которого восходит к летописным варягам, был найден ритуальный топорик с изображениями козла, волка и косого креста. Ближайшей аналогией ему является костяная игральная фишка или жребий IX в. из Микульчиц (Великая Моравия), с одной стороны которой был изображен предположительно Перун с луком, на другой — козел и дракон{220}. Последняя находка весьма важна, поскольку подтверждает существование образа козла в славянском язычестве. Что касается фольклора, то в различных своих работах В.В. Иванов и В.Н. Топоров показали генетическую связь русской сказки об изгнанной из своего жилища пчелой «козе лупленной» с хеттским мифом о божестве плодородия Телепинусом, также ужаленном пчелой и вынужденном покинуть свое убежище. Другая отечественная сказка об Аленушке и братце Иванушке несет явные отголоски жертвоприношения козла.
Если обратиться к индоевропейской мифологии, то с образом этого животного оказываются связаны скандинавский Тор, литовский Перкунас, индийский Пушан и греческий Пан. Если первые два являются громовержцами, то последние тесно связаны с растительностью. Следует иметь в виду, что второстепенным божеством полуантропоморфный-полукозлиный Пан был только в классической греческой мифологии. В посвященном ему орфическом гимне Пан неожиданно именуется «истинным Зевсом, венчанным рогами», песнь которого «сообщает гармонию миру», вождь привидений и ужас для смертных. Гимн недвусмысленно подчеркивает космогоническую природу данного бога:
Пана пастушьего мощного кличу — он все в этом мире —Небо и море, бессмертный огонь и земля всецарица,Все это — Пан, ибо все это Пановы части и члены.(…)Это ведь ты равнину земли незыблемой сделал,Ты оттеснил неустанного моря тяжелую влагу,Землю вращая в волнах Океана кружением вечным,Воздух питающий — ты, что жить позволяет живому…Промысел твой, коль захочешь, природу всего переменит.Смертный ли род человечий, иль мир,беспредельно широкий{221}.
Как видим, в полном соответствии со значением своего имени (буквально «все», «вселенная», «универсум») Пан здесь рисуется не только как космический Первобог, части которого образуют видимую вселенную, но и как могущественное начало, связанное со вращением мировой оси. Отголоски последнего представления присутствуют и в классической мифологии, в которой Пан считался сыном Гермеса, посредника между различными мирами, и Дриопы, имя которой указывает на связь с дубом — Мировым древом в индоевропейской традиции. В соответствии с этим он наделяется эпитетами «всепородитель», «раститель всего» и «миродержавец». О том, что козлиноподобное божество обладало космогоническим значением еще в эпоху индоевропейской общности, говорит и образ ведийского Аджи Экапада (буквально «одноногий козел»), который поддерживал небо, воды, всех богов и придавал крепость обоим мирам{222}. Американская исследовательница С. Крамриш полагает, что именно к Аджа Экападу относится следующая характеристика в знаменитом ведийском гимне-загадке:
Трех матерей, трех отцов несет один,(А) прямо стоит: они не утомляют его.(РВ 1, 164, 10)
Перечисленные характеристики показывают, что и это божество ассоциировалось с космической осью. Следует вспомнить и козу Амалфею, которая в древнегреческом мифе вскормила своим молоком Зевса. Впоследствии случайно сломанный ее рог стал рогом изобилия, а шкура затем послужила Зевсу щитом-эгидой в битве с титанами.
В более поздней славянской традиции козел в первую очередь является символом и стимулятором плодородия, причем как в земледельческом, так и в скотоводческом аспекте. В Костромской губернии для обеспечения приплода скота специально держали во дворе козла. Что касается аграрной магии, то примером ее является полесская песня «Где коза ходит, там жито родит…», в которой рисуются такие картины будущего урожая: «Где коза рогом — там жито стогом», «Где коза хвостом — там жито кустом» и т.п. В свете возможной связи этого животного с языческим божеством весьма интересным представляется вывод О.В. Беловой по поводу семантического значения, которое оно играло в данном сельскохозяйственном ритуале: «Песня сопровождалась танцем-пантомимой, центральным моментом которого было “умирание” и “воскрешение” козы, символизировавшее круговорот времени и возрождение природы»{223}. Плодовитость козла обеспечила ему ярко выраженную эротическую символику и различные связанные с ней обряды. Так, в Нижегородской губернии на празднике Ярилы ряженый «козел» бегал за девушками и лягал женщин, а болгары во Фракии закалывали козла после брачной ночи. Следует отметить и амбивалентность образа этого животного: с одной стороны, козел создан чертом и может являться его ипостасью, с другой — он же выступает в качестве оберега от нечистой силы. Верхом на козле ездит дьявол или утопленники, но вместе с тем коза не пускает ведьму отбирать молоко у коров, козел в хлеву не позволяет черту или домовому нанести вред лошадям, а в Костроме от падежа скота прибивали во дворе козью голову. Было связано это животное и с богатством: согласно польской примете козел во сне предвещал денежный выигрыш, а в Киевской губернии считали, что накануне Пасхи в виде козла может показаться клад{224}.
Поскольку имена как Трояна, так и Триглава были образованы от числительного «три», причем оба они связывались с козлом, имеет смысл обратиться к тем данным, которые нам известны о данном западнославянском божестве. Эббон в своем «Житии Отгона» сообщает следующие ценные сведения: «Щецин… заключает в себе три горы, из которых средняя и самая высокая посвящена верховному богу язычников Триглаву; на ней есть трехглавое изваяние, у которого глаза и уста закрыты золотой повязкой. Как объясняют жрецы идолов, главный бог имеет три головы, потому что надзирает за тремя царствами, то есть небом, землей и преисподней, а лицо закрывает повязкой, поскольку грехи людей скрывает, словно не видя и не говоря о них»{225}. Три головы этого божества, символизирующие его власть над тремя мирами вселенной по вертикали, указывают, что по крайней мере в данном городе он занимал главенствующее положение в языческом пантеоне. Относительно поздний писатель Прокош упоминает о поклонении ему в Польше: «Тржи почитался как величайший из богов, изображение его стояло тройное (трехглавое) с одной шеей. Он был отцом бога Живе, которому приписывали заботу о человеческой жизни и всякие дары судьбы. Им другие боги хранили верность»{226}.
С этими относящимися к Средневековью западнославянскими данными следует сравнить данные, записанные в XIX в. в Румынии: «Румыны не могут ни на небо смотреть, ни грома слышать, ни на землю взглянуть без того, чтобы не представить себе при этом Трояна»{227}. Соответственно, данный персонаж также ассоциировался у этих жителей Балкан с вертикальным устройством вселенной, оппозицией неба и земли. Другие данные из этого региона подтверждают связь Трояна с этими уровнями мироздания. Свидетельство его отношения к небесной сфере будет приведено далее, а пока отметим, что румынская колядка Plugul рисует картину того, как Badica Troian (badica — народное обращение к старшему) садится на лошадь, едет осмотреть поле и засевает его пшеницей; льет дождь, на нивах Трояна появляются богатые всходы, и в результате бог дает Трояну прекрасный урожай{228}. Как видим, в данном контексте он также связан с плодородием земли.
Монах Прифлингенский отмечает, что жители Щецина «имели обычай содержать коня превосходной стати, посвященного богу Триглаву»{229}, с помощью которого осуществляли гадания об успехе своих походов. Герборд в XII в. так описывал процедуру гадания в Щецине: «Имели также коня удивительной величины, тучного, вороной масти и весьма горячего. Он весь год отдыхал и был столь священен, что никто не смел на него сесть… Когда же они собирались в сухопутный поход, на врагов или ради добычи, то имели обыкновение исход дела предсказывать через него таким способом. 9 копий размещали на земле, в одном локте друг друга. Оседлав и взнуздав коня, жрец, которому надлежало заботится о нем, трижды проводил его через лежащие копья туда и назад. Если конь проходил, не споткнувшись и не задев копий, это считали знаком удачи и спокойно выступали; если же наоборот, оставались»{230}. Валентин фон Эйхштедт, достаточно поздний историк XVI–XVII вв., отмечал, что «известнейший бог щецинцев был Триглав с тремя золотыми головами, откуда он и получил имя; он изображался с тремя головами под одной макушкой, держащим в руке месяц»{231}. Хоть данное сообщение и является достаточно поздним, однако содержащееся в нем указание на связь Триглава с ночным светилом перекликается с упоминанием Гербордом вороной масти священного коня этого божества. Поскольку известно, что в арконском святилище связанного со светом Святовита был белый конь, то черный цвет священного коня Триглава наводит на мысль о его соотнесенности с ночью. Интересно, что в другом западнославянском регионе, а именно в Бранденбурге, поздние хронисты XVI–XVHI вв. (3. Гарцеус, П. Альбин, Э. Шедиус и др.) упоминают богиню луны Тригла, отождествляемую ими с античной Дианой. Все эти западнославянские данные подтверждают правильность предложенного выше понимания фрагмента «Хождения Богородицы по мукам».