Мир в подарок. (Тетралогия) - Оксана Демченко

В быстро густеющей темноте мы брели по пустой площади. «Золотой рог» обнаружился у восточного ее края, как и говорил мне Римах. Заведение в два этажа с очаровательной мансардой и завитыми северным виноградом балкончиками примыкало к пустым сейчас конюшням и загонам для племенного скота, отделенное от них лишь своим более примитивным дешевым соседом, подслеповатым и обшарпанным «Бычьим хвостом».

«Рог» имел аккуратный игрушечный заборчик затейливой ковки: даже в сумерках угадывались бычьи головы и узорные луговые цветы. Зеленая щетка кустарника ровно подстрижена, охватывает нарядные стены и поднимается двумя колоннами вокруг внушительной дубовой двери с прихотливым литьем медного кольца, оставляющей с обеих сторон от высокой арки входа по четыре широких окна, закрытых безумно дорогими мозаичными кубиками цветного стекла в тяжелых переплетах. И никакой вывески.

Рабы замерли у порога. Мне, очевидно, предлагалось одной проверить, права ли Митэ. Я вздохнула и толкнула дверь. Уютный полутемный холл открывался проемами в два зала справа и слева. Один был темным и пустым, в другом, за занавесом из полупрозрачной ткани, тонко вышитой знакомыми бычьими головами и цветами, уютно горели свечи. Подле дальнего окна солидный господин беседовал с невидимым мне сотрапезником и наслаждался молочным поросенком, запеченным целиком. В бокале играло рыжеватыми бликами выдержанное вино.

– Что угодно госпоже? – неспешный басок вернул мое внимание в холл. Как же я его, такого массивного, не заметила с первого взгляда? Типичный родич Римаха, огромный и рыжий, устроился с удобством в необъятном кожаном кресле напротив входа и смотрит на меня со спокойным вниманием.

– Комнату. Только есть такое дело, при мне два раба неожиданно оказались, и их надо крепко пролечить, лоскуты понадобятся чистые и много воды.

– Кто посоветовал ко мне идти? – с любопытством уточнил рыжий, чуть хмурясь. – Ты ж не из местных, а мое заведение без вывески, в темноте и не найти, не знаючи.

– Римах, – улыбнулась я, используя рекомендацию.

– Как он? – оживился хозяин «Рога». – Неплох, раз опять взялся советы раздавать. Ждал его, вроде к лекарю староста наш ехать собирался.

– Так… – я запнулась, понимая неоднозначность ситуации. Скажу здоров, а он и спросит, с чего такое улучшение резкое. А, была не была! – Сына женит. Полегчало старшему.

– Да ну? – обрадовался собеседник недоверчиво, деловито прихлопнул по доске столешницы, едва ни прогибая дуб. – Стоящая новость. Трудновато поверить, но ведь вчера меня голубем в село вызвали? Вызвали. Тоже хороши, туману напустили, ни слова толком! Да они вечно темнят, медведи непутевые. Ладно, тащи своих рабов. Поселю в пристройке, три серебряных деньги. Там воду носить сподручнее, а уж тряпок Глишка тебе натаскает гору. Ужин берешь? Утка знатная, с овощами да южным рисом диковинным. Это еще десять медяков. Глиша!

– Спасибо, – я отсчитала требуемое. В «Радостях» просили пять медяков за комнату с ужином. Что же там за ужин? Хотя, пожалуй, достойный комнаты.

– Проводи гостей двором в пристройку и лоскутов льняных набери для госпожи поболее, – задумчиво буркнул он огненно–рыжей румяной девахе, вынырнувшей из глубин дома. – Да позови мужа, пусть посидит здесь. А я пойду медведям подарок удумывать. Ишь, свадьба! Могли б толком написать. Все ж бывший наш женишок, хоть и давний.

Глишка рассмеялась, юркнула в дверь и повела нас вокруг дома. Митэ и араг тащились в хвосте, явно из последних сил. Наша провожатая не оглядывалась и не любопытствовала, на ходу показав колодец у пристройки. Кивнула на просьбу принести крепкого самогона и жаровню с углями. У двери она деловито пообещала доставить ужин «быстрехонько» и прислать еще одну служаночку с лоскутами. Я кивнула благодарно, сунула ей монетку и коротко осмотрелась. Не иначе, за имя Римаха тут делают скидку. Пристройка, доставшаяся нам, состояла из уютного зала, разделенного на гостиную и спальню толстыми плюшевыми шторами, и небольшого коридорчика, выводящего как раз во двор, к колодцу. Три серебряных монеты оплачивали окна того же узорного цветного стекла, камин, глянцевый дубовый пол, добротную резную мебель, свежие цветы в вазах и льняные простыни с затейливым узором.

Со счастливым вздохом я уселась с ногами на добротный диван, застеленный пушистым шерстяным ковром с целым ворохом шелковых вышитых подушек. Оглянулась. Войдя в нашу комнату, рабы остались стоять у двери. Некоторое время я тупо смотрела на них, прислонившихся к стенке и бледных до синевы, пока не поняла: хозяйка должна распорядиться. Ужас. Во что я ввязалась!

– Наири, если можешь, принеси воды. Два ведра.

– Я схожу, – вскинулась Митэ, но араг коротко качнул головой. Вот кого она слушается и без слов. Сникла, глянула на меня неодобрительно.

– Ты сядешь тут и будешь слушать очень внимательно, – пояснила я, вытряхивая довольно неаккуратно содержимое короба на диван. Отложила в сторону лекарский набор, подсунутый в последний момент предусмотрительным Рианом. Принялась торопливо расставлять и раскладывать свертки и туески с травами. Дверь стукнула о стену: араг невероятно быстро принес полные ведра. Правое висело на сгибе локтя. Я усмехнулась: и у этого вода стоит вровень с краем, не плеснет. Знакомая повадка. Потом мне подумалось, что он не хочет оставлять мелкую без присмотра. – Впрочем, раз есть вода, лучше вымойся сначала. Тебе полить?

– Сам сделаю.

Вот и поговорили: голос арага звучал невыразительно, глухо и довольно низко, с болезненной задыхающейся хрипотцой. Здорово его избили, но дело тут в ином. Принеся воду, он буквально почернел. Да что же это?

– Сиди, – сердито бросила я, вытаскивая со дна короба запасную рубаху. – И рассказывай толком, что у тебя за болезнь такая странная? Уже поняла, дело не в порке, к этому безобразию ты отнесся на диво безразлично. Давай, меняю подробную историю на одежку для Митэ.

Принимая сделку, араг серьезно кивнул и уселся, или, точнее, свалился на пол в углу. Оттуда он и принялся негромко рассказывать, временами задыхаясь и смолкая ненадолго. Тогда свое слово мигом вставляла неугомонная Митэ, «братец» сердито косился на нее и снова нехотя принимался говорить.

Его били с завидной регулярностью, последнее время чаще всего за попытки защитить маленькую рабыню, появившуюся в заведении пару лет назад. Это привычно. Настоящую проблему он показал, повернувшись спиной: две относительно небольшие симметричные багровые припухлости у нижних ребер. Я потребовала новых подробностей. Он холодно блеснул белесыми радужками и очень честно объяснил, не забывая приглядывать за моими руками, поливающими из ковшика мелкую. «А ведь привидится ему что, на месте шею свернет», – пробежал по спине холодок. Как же он бугая упустил? Впрочем, если поискать по канавам, может, там уже кто лежит со свернутой шеей. Илла взрослеют рано, в свои голодные одиннадцать лет Митэ выглядела уже не ребенком, а подростком. Наверняка зарились. Я глянула на арага с опасливым интересом. Не каждый станет спину свою день за днем подставлять из–за чужой девчонки. Еще труднее было осознать, осуждаю ли я его спокойную готовность в любую минуту забрать чужую жизнь. Жутковатая, отталкивающая черта, сохранившая девочке способность улыбаться до сегодняшнего вечера. Он усмехнулся, по–своему оценив мой взгляд, и продолжил рассказ.

Араг был безнадежным существом с точки зрения любого хозяина. Рано или поздно, один или в компании, он обязательно совершал побег. Его ловили, били, морили голодом, ему ломали кости ног, вынуждая ползать. А он все равно бежал. За четырнадцать лет, не считая многочисленных совсем неудачных попыток, этот упрямец совершил десяток почти успешных побегов. Ключевое слово – «почти».

– Ты ведь воин, и не из последних, – удивилась я. – Неужели из Карна так невозможно трудно бежать?

– Как видишь, – нехотя признал он.

– Разговорчивый ты.

– Да.

– Не тратьте на него время, хозяйка, – пискнула Митэ. – Он всегда такой. У вас что, никогда не было своих рабов? Похоже! Вы ведь с нами так нелепо возитесь! Бежать очень трудно. Любой раб на улице ночью будет пойман и доставлен в помещение стражи. Через ворота раб может пройти только с хозяином. Одевают нас, которых строптивыми считают, – сами видите, вполне приметно, да и кожа на шее, если снять ошейник, гладкой и загорелой не станет. Внешне мы отличаемся от жителей Карна, и все такие, как мы, – рабы. Отпущенные на свободу араги и илла ходят с грамотами в кошеле и носят особый браслет с княжеским знаком.

– А вне города?

– Нас пристегивают к телегам, лошадям, кольцам на придорожных столбах. А в селе – к плугу, например. И там сбежавших травят собаками. Ная не раз травили. Но он все–таки однажды добрался почти до степи.

– Митэ! – сердито одернул болтливую сестру араг. Вздохнул и нехотя буркнул: – Есть «говорящая черта» окаянных. О перешедшем ее беглом рабе узнает видья ближайшего храма. Таких линий не заметить глазом, но они прочерчены вокруг городов, это я уже знал. Но про другие, близ границы… Я пересек черту здесь, на северном тракте, и на другой день они нашли меня, словно меченого. Впрочем, теперь я уверен: есть и метка. Окаянным только дай сотворить гадость.