Долгое чаепитие - Дуглас Адамс

Большой солидно-сурового вида фургон развернулся и стал подъезжать ко входу в приемное отделение. Какой бы груз на нем ни перевозили, подумала Кейт, он явно подъехал, либо чтобы что-то выгрузить, либо забрать. Опомнившись, она бросилась догонять Стэндиша.

Несколько мгновений спустя он остановился у какой-то двери, деликатно в нее постучал и заглянул внутрь, чтобы выяснить обстановку. Затем он сделал знак Кейт следовать за ним. За дверью оказалась прихожая, отделенная от палаты прозрачной стеной. Оба помещения были звукоизолированы друг от друга, чтобы шум жужжания мониторов и компьютеров в прихожей не был слышен в палате, где спала женщина.

– Здесь лежит миссис Эльспет Мэй, – сказал Стэндиш, ощущая себя конферансье, который объясняет гвоздь программы. Палата ее была одной из лучших в больнице. Везде, где только можно, стояли свежие цветы, а прикроватный столик, на котором покоилось вязанье миссис Мэй, был из красного дерева.

Сама миссис Мэй производила впечатление хорошо сохранившейся женщины, которой слегка за сорок, с несколькими серебряными ниточками в волосах: она спала, возлежа на горе подушек, одетая в шерстяной кардиган малинового цвета. Кейт почти сразу же увидела, что, хоть она и спала, но состояние ее никак нельзя было назвать пассивным. Голова ее с закрытыми глазами безмятежно покоилась на подушке, в то время как в правой руке она сжимала ручку, которая неутомимо выводила что-то на стопке бумаги, лежащей рядом. Ее рука, так же как и рот девочки, которую Кейт не так давно видела, вела свое собственное, отдельное от остального организма лихорадочное существование. К вискам миссис Мэй были подсоединены маленькие электроды, и, как догадалась Кейт, посредством этих электродов на экраны компьютеров, находящихся в прихожей, выводились какие-то пляшущие тексты, на которые было устремлено внимание Стэндиша: За установками внимательнейшим образом следили двое мужчин и одна женщина в белых халатах, кроме того, там была еще медсестра, которая смотрела в окно. Стэндиш обменялся с ними несколькими репликами по поводу состояния – и, по общему мнению, состояние это было таким, что лучше и желать нельзя.

Кейт показалось, что она просто обязана была знать как само собой разумеющийся факт, кто такая миссис Мэй, но почему-то не знала, поэтому была вынуждена обратиться за разъяснениями к Стэндишу.

– Эта женщина – медиум, – ответил Стэндиш с ноткой раздражения в голосе, – о чем, полагаю, вы должны были догадаться. Медиум с неограниченными возможностями. В данный момент она находится в состоянии транса и передает поступающую через ее сознание информацию. Она записывает услышанное под диктовку. Каждое из получаемых ею сообщений бесценно по своей значимости. Разве вы ничего о ней не слышали?

Кейт вынуждена была признать, что нет.

– Но вы, я думаю, слышали о женщине, которая утверждала, что слышала, как Моцарт, Бетховен и Шуберт диктовали ей ноты музыки, которую она писала?

– Да, я действительно о ней слышала. О ней много писали в каком-то иллюстрированном еженедельнике несколько лет назад.

– Ее заявления были весьма любопытны, если вам интересно, о чем я говорю. Музыка эта, без сомнения, была гораздо более совместима с тем, что могли сочинить вышеупомянутые джентльмены в краткий период перед завтраком, чем с тем, что можно было ожидать от незнакомой с нотной грамотой домохозяйки средних лет.

Кейт не могла, конечно же, оставить без внимания столь самоуверенное и неуважительное замечание.

– От вашего высказывания отдает презрительным отношением к интеллектуальным возможностям женщин, – сказала она.

– Джордж Эллиот тоже была домохозяйкой средних лет.

– Да, возможно, – раздраженно сказал Стэндиш. – Но она не писала музыку под диктовку покойного Амадея Моцарта. Вот что я хотел сказать. Старайтесь следить внимательно за моей логической аргументацией и не впутывайте сюда то, что не имеет отношения к теме. Если бы я почувствовал, что пример с Джордж Эллиот мог пролить какой-то свет на интересующую проблему, можете быть уверены, я бы и сам не преминул вспомнить о ней. На чем я остановился? Мейбл. Дорис, кажется? Так ее звали, если не ошибаюсь? Будем называть ее Мейбл. Решить проблему с Мейбл легче всего было следующим образом: просто закрыть на нее глаза. Ведь никакой особенной пользы из нее нельзя было извлечь. Несколько концертов. Второсортный материал. Но в данном случае мы имеем дело с явлением совершенно другого масштаба.

Последнюю фразу он сказал, понизив голос, и повернулся посмотреть, что показывали экраны мониторов. На них в это время появилось изображение руки, принадлежавшей миссис Мэй, которая сновала туда-сюда по стопке бумаги. Рука почти полностью заслоняла экран, но, судя по всему, там были какие-то математические выкладки.

– Миссис Мэй – во всяком случае, так она утверждает – слышит голоса величайших физиков и записывает под диктовку то, что они говорят. Речь идет об Эйнштейне, Гейзенберге и Планке. Утверждение достаточно трудно оспорить или опровергнуть, потому что даже невооруженным глазом видно, что эти записи, хоть они и сделаны рукой… так сказать, необразованной женщины, отражают высочайший уровень знания физики как науки.

Из последних работ Эйнштейна мы получаем все больше описаний того, как пространство и время проявляются на макроскопическом уровне, а из работ позднего Гейзенберга и Планка все больше узнаем о фундаментальных структурах материи на квантовом уровне. И эта информация, несомненно, подводит нас все ближе к конечной цели единой теории поля.

Данная ситуация ставит наших ученых в весьма затруднительное, чтобы не сказать двусмысленное, положение в связи с тем, что сама информация и способ ее получения противоречат друг другу.

– Как в анекдоте про дядю Генри, – вырвалось у Кейт. – Дяде Генри показалось, что он стал курицей, – пояснила она.

Стэндиш с еще большим изумлением посмотрел на нее.

– Вы, наверное, слышали этот анекдот, – сказала Кейт. – «Нас очень беспокоит состояние дяди Генри. Он утверждает, что он – курица». – «Ну так покажите его врачу». – «Мы бы показали, но дело в том, что нам нужны его яйца».

Стэндиш посмотрел на нее так, словно у нее на переносице в этот момент нежданно-негаданно выросло самбуковое дерево.

– Как вы сказали? – переспросил он тихо, не в силах справиться с полученным потрясением.

– Вы хотите, чтобы я повторила все сначала?

– Да, будьте добры.

Кейт встала, уперев руки в боки, подражая живой манере и выговору южан, еще раз рассказала анекдот.

– Потрясающе, – выдохнул Стэндиш, как только она закончила.

– Но вы должны были слышать его раньше, – удивленно сказала Кейт. – Это очень старый анекдот.

– Нет, никогда не слышал, – ответил Стэндиш. – Нам нужны его яйца. Нам нужны его яйца. Мы не можем показать его врачу, потому что нам нужны его яйца. Потрясающее проникновение в глубинные парадоксы человеческой психики и в наше неустанное стремление выстраивать адаптационное логическое обоснование, чтобы объяснить эти парадоксы. Боже правый!

Кейт в ответ пожала плечами.

– Так вы утверждаете, что это анекдот? – недоверчиво спросил Стэндиш.

– Да, конечно, причем очень старый.

– И что, все они вроде этого? Никогда бы не подумал.

– Ну…

– Я сражен, – сказал Стэндиш. – Сражен наповал. Я думал, что анекдоты – это что-то типа того, что рассказывают по телевидению всякие жирные комики. И я их никогда не слушал. У меня такое ощущение, что все время от меня что-то скрывали. Сестра!

Медсестра, которая все это время напряженно следила за поведением миссис Мэй через прозрачную стеклянную стену, вздрогнула от неожиданности, услышав этот рявк.

– А?! Да, мистер Стэндиш? – отозвалась она. Он ее явно напугал.

– Почему вы никогда не рассказывали мне никаких анекдотов?

Медсестра уставилась на него, вся трясясь от того, что понятия не имела, даже предположительно, как нужно было и что ответить на этот вопрос.

– М-м, видите ли…

– Не будете ли вы так добры записать это? Я требую, чтобы вы и весь остальной персонал клиники рассказывали мне абсолютно все анекдоты, которые вам известны, это ясно?

– Э… да, мистер Стэндиш.

Стэндиш посмотрел на нее взглядом, полным сомнения и подозрительности.

– Вы ведь знаете какие-нибудь анекдоты, не так ли, сестра? – с вызовом спросил он.

– Да, мистер Стэндиш, думаю, что да.

– Тогда расскажите мне один из них.

– Как, м-м… прямо сейчас, мистер Стэндиш?

– Сию секунду.

– Э… ну, в общем, есть один анекдот про больного, который просыпается у себя в палате после того, как ему, то есть после операции он просыпается, и – вообще-то это не очень хороший анекдот, ну ладно, – в общем, он просыпается у себя в палате после операции и спрашивает своего врача: «Доктор, доктор, что со мной случилось – я не могу нащупать свои ноги». А доктор ему говорит «Видите ли, я очень сожалею, но мы вынуждены были ампутировать вам обе руки». Так оно и было на самом деле. Э… м-м… поэтому больной и не мог нащупать ног, понимаете?