Сосредоточение России. Битва за русский мир - Наталия Нарочницкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такое мнение о России в большей степени присутствует у консервативных кругов европейского общества. Я всегда считала, что именно консервативные круги – это наш резерв, который к нам всегда относится лучше, потому что у них – интеллектуалов или обыкновенных людей – всегда вызывает симпатию самостоятельность, суверенность духа и политики. У них вызывает симпатию любовь к своему Отечеству, несмотря на то, что его все поносят. Потому что для них это как любовь к матери – ведь естественно побуждение человека защитить от поругания свою мать, хотя все прекрасно сознают, что матери не ангелы. Люди с симпатией относятся к такой нашей позиции и считают, что у России есть будущее на этом поприще, что Россия может возглавить сопротивление упадку и закату европейской цивилизации. Для них архиважно, что защита традиционных ценностей и устоев провозглашена именно на государственном уровне.
И они вдруг задумались: «А, собственно, почему западная либеральная пресса без конца поносит Россию? Так ведь та же пресса поносит и нас, только за то, что мы не хотим записываться «родитель номер один» и «родитель номер два». Мы ведь ничьи права не ущемляем, просто не хотим уравнивать неуравниваемое. Может быть, Россию отторгают за то же самое, за что они и нас ненавидят? И не так уж отвратительна эта загадочная Россия, как ее изображают! Обычная страна, небезгрешная, конечно, но обычная… а вовсе не монстр, как в глазах какого-нибудь А. Глюксмана с его гротескными призывами к новому «крестовому походу» против восточных варваров»… Такой процесс в общественном сознании Европы очевиден, что вызывает нервическое беспокойство у узкого амбициозного, самодовольного меньшинства, которое подавляет «инакомыслие» большинства в худших традициях тоталитаризма… Так что по мере роста интереса к России у консервативной части общества вырастает истерика либертаристов – то есть крайних либералов-постмодернистов. Ведь классический либерал 19-го века сегодня оказался бы консерватором и точно перевернулся бы в гробу, увидев, что сегодня является критерием свободы, за которую он готов был идти на эшафот.
ВЗГЛЯД: – Европа сейчас переживает переломный момент. Есть признаки того, что проект единой Европы, запускавшийся англосаксами, постепенно выходит из-под их контроля и переходит под управление Берлина? Как вам кажется, есть такая тенденция?
Н.Н.: – С возникновения бисмарковской Германии англосаксы сдерживают Германию, следуя своей классической установке препятствовать возникновению преимущественного влияния какой-либо из континентальных стран. С XVI по XIX века ее главным соперником была Франция, но с появлением единой Германии ситуация изменилась. Когда в 1886 году русский посол передал в Петербург, что в случае франкогерманской войны Британия поддержит Францию, ему сначала даже не поверили. Однако в Лондоне уже не хотели превращения Германии в мощную центрально-европейскую державу, вокруг которой неизбежно сформировался бы круг сателлитов – так называемая доктрина Mitteleuropa. Это даже побудило Англию стать союзником России в Антанте. После Первой мировой войны англосаксы на Версальской конференции в отсутствие России расчихвостили Германию по древнему языческому принципу «горе побежденным». Германия не смирилась, родила уродливый плод в виде германского нацизма и привела страну уже совсем к краху (немцы всегда губили себя необузданными амбициями – остановились бы вовремя, были бы нацией номер один в Европе, да с нами бы в мире, никакой Америке бы не снилось управлять Евразией!).
Но все, что сделано в послевоенной Европе – и НАТО, и Общий рынок – было сделано не только против Советского Союза, но, прежде всего, чтобы растворить Германию, чтобы германский потенциал никогда не был бы самостоятелен в выборе стратегии. Он должен быть растворен в единой Европе, полностью повязан. Европейское экономическое сообщество – предшественник Евросоюза – начиналось среди прочего с Европейского объединения угля и стали, связавшего сырье войны. Потом, когда Вилли Брандт начал политику примирения с СССР и Восточной Европой, в Вашингтоне еще как ерзали по поводу «безумного бега Брандта в Москву», призрака «Рапалло».
ВЗГЛЯД: – В итоге Брандт потерял пост, а его преемник Шмидт был вынужден быть гораздо более осторожным и лояльным к США.
Н.Н.: – Когда Советский Союз рухнул, было сделано все, чтобы концепция новой Европы была не германской. Загадочное убийство главы Deutsche Bank А. Херхаузена в 1991 году было замято буквально через неделю. А ведь он очень сильно влиял на канцлера Коля и предлагал сделать не доллар, а марку расчетной единицей с СССР, простить долги и многое другое в восточной политике. Если бы такая концепция реализовалась, то это была бы уже совсем другая Европа. Россия и Германия могли бы стать двумя опорами евроазиатского равновесия. И это был бы уже не американский мир. Но англосаксы этого не могли допустить! Как только стало возможным втянуть бывшие соцстраны в свои орбиты, сначала их, неготовых, спешно приняли в ЕС (теремок под бременем всех зайчиков-побегайчиков и лягушек-квакушек сейчас трещит), началось немедленное расширение НАТО, чтобы завести европейские интеграционные процессы под атлантическую эгиду, чтобы Европа оставалась сугубо атлантической.
Еще пример: в югославском кризисе начала 1990-х американцы долго занимали нейтральную позицию и не выступали за расчленение Югославии. Но когда Германия, не устояв перед соблазном вновь обрести влияние на Балканах, как в годы Первой мировой войны, практически навязала Евросоюзу признание Хорватии и Словении, американцы в этом усмотрели призрак Mitteleuropa – «Срединной Европы». Чтобы не допустить прогерманской «Центральной Европы», США взяли все под свой контроль, направили и возглавили процесс. Поэтому, конечно, перехват Германией инициативы в евроинтеграции США и Британия всегда рассматривают с опаской.
Трудно сказать, есть ли у Германии сейчас такие амбиции и такие возможности. Это единственная страна Евросоюза, которая способна выдержать кризис, она все производит сама, к ней все обращаются с просьбами и требованиями всех подкормить и подлечить. Американцы бдительно следят за немцами и вряд ли позволят им начать свою игру.
ВЗГЛЯД: – А тот факт, что Британия уже пригрозила выходом из ЕС, не является ли одним из способов давления на Германию? Или скандалы с немецким золотом, которое Берлин не может вернуть из англосаксонских хранилищ? Или недавний скандал с прослушиванием Меркель – может ли это повлиять на то, что немецкая элита будет стремиться к большей самостоятельности?
Н.Н.: – Меркель вначале выглядела жесткой атлантисткой. Нужно было видеть выражение ее лица на знаменитой уже мюнхенской конференции, когда выступал Путин. У Меркель в гостях был американский министр обороны, и вдруг твоего главного гостя, перед которым ты делаешь реверансы, другой твой гость размазывает по стенке. Она готова была сквозь землю провалиться. Конечно, за эти семь лет она, безусловно, выросла в плане внешнеполитического мышления… Но, как сказал мне один мой английский друг, «смотрю я на европейских лидеров и на ваших (Путина и Лаврова) – и понимаю, какие же у нас на Западе пигмеи по сравнению с вашими». В смысле воли, профессионализма, широты мышления.
Германия всегда усиливалась, когда она проводила самостоятельную восточную политику (то есть с Россией). И это повышало ее маневренность и на западном направлении. Нам надо работать над этим.
ВЗГЛЯД: – Есть с кем работать?
Н.Н.: – Есть. Это показал и мой недавний опыт участия в конференции, посвященной семейным ценностям, в Лейпциге. Несмотря на все трудности – пикеты, перекрытия трамвайных остановок, удар ногой мне в колено – пришло 500 человек. Но грустно, что либертаристская пресса воспитывает новое поколение немцев в такой радикально постмодернистской идеологии, когда они даже не представляют, как можно думать иначе… «Они же за хорошее выступают, за свободу, а мы какие-то троглодиты». Мы в разных мировозренческих измерениях – нельзя объяснить слепому разницу между светом и тьмой, он вне этих категорий.
ВЗГЛЯД: – Германия способна достичь договоренности с нами по Украине? Ведь разница между баварцем и саксонцем больше, чем между русским и украинцем, или они не готовы мерить по себе?
Н.Н.: – Думаю, с ними мы бы постепенно договорились, но кто же им даст? Ни Брюссель, ни англосаксы не позволят этого сделать. Для Европы, конечно, отказ Украины от евроинтеграции был большим ударом, и крику будет еще много, но если украинское руководство проявит определенную твердость, то процесс «блуждания» между Россией и Западом примет затяжной и менее истеричный, но, увы, не менее трудный характер…