С. Х. В. А. Т. К. А. - Андрей Левицкий

Стае помотал головой. Усевшись на стволе верхом, прижал руки к лицу и прошептал:

— Скажи ему сам.

Ходок со смесью надежды и отчаяния глядел на них снизу, и ясно было: он все понимает, но все же надеется на то, что хитроумные братья Шульга что-то придумают.

Тимур сполз ниже и коротко объяснил, что к чему. Ходок с ужасом поглядел на погруженную в «зыбь» ногу, потом — на плечо и руку Котелка. Молодое симпатичное лицо враз постарело.

— Нога моя… — простонал сталкер.

— Они летят. — Тимур показал на черные сгустки. — Решайте, или я ухожу.

Ходок привстал, пытаясь высмотреть над деревом «пледы».

— Говорил мне Сидорович не связываться с вами, — потерянно произнес он.

И тут Стае, спрыгнув со ствола на «зыбь», ударил по ней каблуком.

— Ты что делаешь?! — закричал Тимур.

— Включайся! — крикнул брат. — Включайся, ну! Давай! Включайся!

Он топал по твердой серой поверхности, потом упал на колени и стал бить кулаками, и Ходок тоже застучал по ней — неистово, безумно, так что по судорожно сжатым пальцам потекла кровь.

Пока они бились в припадке, Тимур влез на ствол повыше и достал бинокль. Над просторами Могильника струилась дымка, искажающая очертания развалин, холмов и деревьев. Где-то в этой дымке прятался «мен-тал». Недосягаемый и, по мнению Тимура, ненужный. И оттуда к ним приближались три «пледа» — сгустки черного воздуха с трепещущими краями. В бездонной, бесконечной черноте, из которой они состояли, вспыхивали искры. Иногда чернота собиралась в тугой комок размером с голову, иногда распластывалась и становилась похожа на большой придверный коврик. Наверное, если наступишь на такой, то провалишься и будешь целую вечность падать сквозь жгучую непроглядную тьму.

— Стае, артефакты, — сказал Тимур, убирая бинокль. — Достань их. И аптечку. Ходок, ты готов или нет? Если не решился… — Он показал на свой пистолет. — Извини, что я говорю это, но тут простой выбор: ты можешь застрелиться. Или я застрелю тебя. Или мы оставляем тебя здесь, и «пледы» убьют тебя, как тогда Березу. Ты видел. Или мы отнимем твою ногу. Говори прямо сейчас, времени больше нет.

Стае с Ходоком перестали колотить по «зыби», хотя брат по-прежнему стоял на ней.

— Отнимите ее, — сказал Ходок, слизывая кровь с кулака. — Отнимите, я не хочу умирать! Отнимите, Стае, слышишь?!

Стае покачал головой:

— Я не смогу.

— Отнимите ее! Отрежьте, отрубите! Они же летят сюда!

— Я… — начал Стае, и тогда Тимур, не выдержав, прямо с дерева ударил его ногой в плечо.

— Достань аптечку и контейнер! — закричал он. Схватившись за сук, подался вперед и сдернул с плеча брата автомат. — Я сам это сделаю, но ему надо вколоть обезболивающее, потом сразу наложить жгут, потом… Давай, иначе мы не успеем! Из-за тебя погибли уже двое, ты хочешь угробить и нас троих?!

Это было жестоко — но это подействовало. Стасу будто дали пощечину, наотмашь, хлестко, звонко — брат отпрянул, потом лицо окаменело. Он подобрался. Стащил с себя рюкзак, откинул запорную скобу небольшого контейнера на боку. Там было несколько артефактов, которые они нашли по дороге, и среди них те, что останавливают кровь, а еще снимают жар и на некоторое время тонизируют, так что даже тяжелораненый человек, наполовину в бреду, может самостоятельно или почти самостоятельно идти, пока не свалится с ног и не вырубится примерно на сутки.

— Дайте водки! — простонал Ходок.

Кинув взгляд на «пледы», теперь отчетливо видные и без бинокля, Тимур отстегнул флягу и кинул сталкеру. Пока они занимались контейнером с аптечкой, Ходок отвинтил колпачок и стал пить. Водка текла по лицу и шее, а он, никогда не пивший, мучительно глотал, давясь, отрыгивая, тряс головой и фыркал. Он весь покрылся потом, руки начали трястись, как у древнего старика, — и все же не сумел опустошить флягу, выпустил ее и упал вперед, ударившись лбом о серую поверхность. Фляжка отлетела в сторону, остатки водки потекли на «зыбь». Спина схватившегося за голову Ходока часто вздрагивала.

— Эй! — позвал Тимур.

Сталкер обернулся, насколько позволяла попавшая в ловушку нога. Глаза его безумно блестели.

— Д-да, — промямлил он.

Тимур придержал брата за ремень; Стае, набрав полный шприц прозрачной жидкости, потянулся к Ходоку и вонзил иглу ему под колено. Вколол. Когда Тимур вытащил его обратно на ствол, брат сказал:

— Подействует за минуту. Ходок, сейчас вырубишься, слышишь? Когда мне «мясорубка» ногу сломала, я на себе пробовал. Ничего чувствовать не будешь, Ходок, я тебе обещаю! Не будет боли. Даже когда нам придется… У меня ведь топорик, и нам, наверно, придется в самом конце рубануть, ну, чтобы кость… Ты понимаешь, да? У тебя перед тем все поплывет, ты будешь понимать, что происходит, но реагировать сможешь только так… ну, без эмоций, вроде со стороны смотришь. Тебе скажут идти — пойдешь, ползти — поползешь, только тело ватное будет, но не…

— Заткнись уже, — перебил Тимур. — Он все понял. Ходок протер кулаками глаза и сказал:

— Только я вас прошу, братишки, жгут хорошо наложите. Где они, далеко?

Тимур глянул в сторону Могильника.

— Близко, Ходок.

— Уже не Ходок, какой из меня теперь Ходок? Одноногим буду. Стреляй, Шульга! Стреляй, ты такое можешь, я знаю. Стреляй, твою мать, я уже ни хрена не чувствую — раскромсай мне ногу к ядреной Зоне! Ты у нас крутой, у тебя рука не дрогнет!

Он замолчал, приоткрыв рот. Облизнулся. Челюсть отпала, лицо стало как у засыпающего человека — безмятежное, отрешенное, только глаза открыты, но из них исчезла осмысленность, будто Ходок вдруг перестал понимать, где находится и что его ждет.

— Давай еще подождем… — Стае схватил Тимура за плечо, но тот отбросил его руку.

«Пледы» приближались. Еще минута, две — и будет поздно. Упершись подошвами в основание толстой ветки, торчащей из ствола сбоку, Тимур наклонился, вытянув руки с автоматом, почти приставил ствол к ноге немного ниже того места, куда Стае вколол обезболивающее, и вдавил спусковой крючок.

Начав стрелять, он очень ясно представил себе, как пули вылетают из автоматного ствола… и ствол этот вдруг стал извивающимся темным туннелем, а на дульном срезе далеко впереди заплясало пятно белого света. Тимур превратился в пулю, пронесся через туннель, нырнул в свет — и вокруг развернулась Другая Зона.

Теперь он очутился где-то в центре, вдалеке от Обрыва, в ложбине между склоном пологого холма, заросшим ельником, и стеной леса.

Здесь горел костер из шишек и мелких веток. Перед костром сидел Стае и вертел над огнем прутик с нанизанными грибами. Они шипели, пузырились, испуская приятный кислый запах.

Когда Тимур завис перед костром, Стае поднял голову.

«Где ты?» — спросил он.

«Перед тобой», — сказал Тимур.

«Нет, где ты сейчас?»

«В лесу, недалеко от Свалки. Ночь, я на дереве, а внизу малый гон».

«Когда будешь в Логове?»

«Днем. — Тимур пригляделся к липу Стаса. Оно снова немного изменилось — осунулось и потемнело, и то незнакомое и страшное, что проступало в нем, стало более пугающим. — Ты продолжаешь растворяться?»

Стае кивнул.

«Но почему именно пять дней? Кто придумал этот срок?»

«Я не знаю», — сказал Стае и поднял прутик выше.

Грибы выглядели необычно — зеленые, желтые и бледно-красные, Тимур не узнавал ни один из них. Брат откусил шляпку от самого большого, прожевал.

«Просто такие особенности у «слизня». Он может вмещать сознание определенное время, а потом оно растворяется».

«Мы в «слизне», это я понял. Это такой пси-артефакт, мы разговариваем через него, он как телепатическаая рация… нет, он скорее как локация в онлайн-игре. Туда могут войти два пользователя, посадить свои аватары друг напротив друга и общаться через чат. Или даже вслух, если у них микрофоны с наушниками».

Костер стрельнул искрами, язык синеватого пламени взвился над ним, растворяясь в прохладном лесном воздухе, стал похож на силуэт какого-то существа — вроде белки, но с длинными тонкими лапами и большими ушами. Она изогнула шею, глянув на Тимура, и растаяла.

«Не знаю, — сказал Стае. — Тебе виднее. Я никогда не играя в компьютерные игры».

«Но почему ты растворяешься, а я нет?»

«Потому что ты и здесь и там. А я только здесь».

«Что это значит?»

«Тебе все расскажут в Логове».

«Расскажут? Разве не ты ждешь меня там? Ведь ты подписался…»

«Я жду в Логове? — удивился Стае. — Но я здесь, Тим. А через двое суток меня не будет и тут, если ты не поможешь».

Лучи солнца озарили мусорное царство Свалки. Когда вынырнувший из-за ближайшего холма Гадюка сделал короткий жест, Боцман скомандовал:

— Стоп.

Все остановились. Навьюченный как верблюд Красавчик тяжело дышал и кривил свой бритвенный рот. Жердь глотал таблетки и ныл, что у него снова разболелся бок. Лысый со Шрамом не сказали ни слова за всю ночь, как и Гадюка, исправно выполняющий роль разведчика. Боцман с Филином иногда обменивались скупыми репликами.