Redrum 2015 - Валерий Тищенко

«Нам, филологам, было, конечно, всегда понятно, что орфография есть вещь условная и меняющаяся во времени; но широкие круги грамотных людей считали её покоящейся на каких-то незыблемых основаниях».

Л. В. Щерба

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Анатомичка

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

(Вступительное слово дежурного препаратора)

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Что мы себе тут позволяем!? И главное — зачем?

Творческая работа пишущего человека, незаметно для него самого, состоит, как правило, из двух одновременных и при этом разнонаправленных действий: из синтеза (что включает фантазию, переосмысление жизненного опыта и собственно словотворчество) и анализа (критическая оценка написанного, размышление и сознательное обдумывание и применение известных пишущему человеку художественных приемов). Чем более гармонично две эти составляющие работают в голове пишущего — тем совершенными рождаются его тексты. Если в творчестве пишущего преобладает синтез и совершенно отсутствует (либо слишком слабо выражен) анализ — получается чушь и графомания. Если анализ напрочь задаваливает синтез — пишущий впадает в самоедство, в кризис и, в конечном итоге — в ступор, творческое бессилие. Вот такие своеобразные «Сцилла и Харибда» поджидают любого писателя на его творческом пути. В идеале писатель должен научиться управлять этими двумя «стихиями». Гении делают это интуитивно. Их приемы письма кажутся «прозрачными», несуществующими даже тем, у кого глаз профессионально наметан. Как говорил, один из исследователей Пушкина: «Гений — как белый свет; только пропустив его через призму, можно заметить, что он состоит из множества разноцветных лучей».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Когда не знаешь, что придумать, пусть в комнату войдет человек с пистолетом в руке».

Реймонд Чандлер

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Да, гении интуитивны. Всем остальным приходится много работать над словом и над собой. Но, если с синтезом каждый из пищущих разбирается сам, то с анализом мы попробуем разобраться вместе. Для этого и придумали рубрику «Анатомичка», где будем одинаково тщательно и терпеливо препарировать рассказы писателей-новичков и писателей-мастеров. Вскрывать приемы, рассматривать язвы и любоваться внутренностями…

Дежурный препаратор — Мария Артемьева.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Аноним

Рассказ «Еда» с правкой и комментариями[2]

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

рассказ

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Иван поднял голову и, прищурившись, посмотрел на солнце. Прячась за серые громады домов, оно кидало последние взгляды на ярмарочные палатки на площади, окрашивая их железные опоры в тёпло-оранжевый цвет. Умирая, солнце отдавало последнее тепло серым тротуарным камням, выложенным в виде правильной октограммы. Иван глубоко вздохнул, и зашагал к ярмарке.[3]

Проходя мимо шатров, он неловко сталкивался с людьми, просил у них извинения, и шёл дальше, ловя вслед отборный мат. В глазах у него танцевали непонятные блики, [4]

желудок уже не кричал, а лишь тонко выл от голода. С этим надо было что-то делать.

Иван остановился возле прилавка с мясом и с настороженностью посмотрел на продавца. Тот Продавец, улыбаясь в седую бороду, и доверительно наклонив голову, беседовал с очередным покупателем.

Два мужика с красными, как советские флаги, лицами, со скучающим видом ждали своей очереди, немолодая русоволосая женщина сладострастно смотрела на отрубленную свиную голову.[5]

Больше у палатки не было никого. Иван перевел взгляд вправо.[6]

По шумной от автомобильных клаксонов улице беспорядочными группами шли частые пешеходы.[7]

Плотный человеческий поток напоминал оживленный косяк рыб во время нереста, достаточно было сделать шаг от палатки, находившейся в конце ярмарки, чтобы растворится в этом направленном движении и исчезнуть от возможных блюстителей закона.

Момент был изумительно[8] подходящим. Сердце забилось быстро-быстро, как пойманная белка, на ладонях обильно выступил пот. Иван машинально вытер руки об свою куртку, подозрительно осмотрелся,[9] а затем вперил взгляд[10] в продавца, резко, не глядя, выхватил колбасу, развернулся, и пошел прочь от лавки.[11]

Перейдя дорогу по пешеходному переходу, он повернул налево и смешался с выходящей из кинотеатра группой неформалов. Чуть замедлив шаг, Иван поднес ко рту сморщенную колбасу и с усилием оторвал зубами небольшой кусок. Колбаса жевалась с трудом, мясо было жестким, как кожаный солдатский ремень. С натугой проглотив, Иван откусил снова, и, по наитию оглянувшись, заметил цилиндрическую фуражку полицейского,[12] который, сквозь толпу, казалось, двигался в направлении вора. Завернув за угол направо, Иван побежал. С ужасом он слышал громкие удары сапог стража[13] порядка, приближающиеся к нему. Ошибки не могло быть — полицейский заметил кражу, и собирался покарать преступника. Давясь от спешки, Иван принялся запихивать рваные куски колбасы в рот, проталкивая их в рот руками. Прожевав безвкусное мясо, вор сбросил остатки в придорожную канаву и припустил что есть силы.

Оглядываясь назад, почти добежав до следующего поворота, Иван с силой ударился об внезапно вышедшего носильщика с большим деревянным ящиком, потерял равновесие, и упал.[14]

Полицейский быстро подбежал к нему и цепко схватил за руку.

Встав перед стражем порядка, Иван отряхнулся и угрюмо посмотрел ему в глаза. Сторожевой, блестя железным изображением октограммы на погонах, почему-то радостно улыбался ему, однако руки не отпускал.[15]

— Почему бежишь?

Иван несколько опешил от такого вопроса, однако, не подав вида, ответил:

— Спешу.

— И даже пару минуток не найдется поговорить?

Вообще Иван был очень открытым и разговорчивым человеком, но сейчас ему говорить не хотелось.

— Думаю, нет.

Он попытался вежливо забрать свою руку, но полицейская хватка не ослабевала.

— Эй… — полицейский улыбнулся, отчего его кожа стала напоминать ударную часть барабана.

— Почему такой растерянный?[16] Не узнаешь? Мы в одной школе учились.

Иван не узнавал, но отчасти из вежливости, отчасти из нежелания перечить полицейскому, ответил:

— Ах да, верно. — И при этом усмехнулся, мол, я тоже рад тебя видеть.

— Ну что же, пошли, отметим. — Страж отпустил его руку, и быстро зашагал в направлении большого желтого здания в античном стиле.

Тонкие колонны, поддерживающие массивную крышу здания, казались изящно-худыми рабынями, держащими паланкин