Королевский судья - Сандра Лессманн

Отослав, как обычно, слугу на кухню, Аморе поднялась по скрипучей лестнице на третий этаж и без стука вошла в комнату патера Блэкшо, полагая, что там никого нет. В удивлении она остановилась, встретив взгляд голубых глаз молодого ирландца, Он сидел за столом и при ее появлении смущенно обернулся. Аморе сняла маску и вместе с плащом положила ее на кровать.

— Я очень рада, что вы уже на ногах, мистер Мак-Матуна, — приветливо сказала она, подходя к нему.

Бреандан неловко перевернул лист бумаги, на котором пытался выписывать буквы алфавита. Он не хотел, чтобы она видела его неуклюжие каракули. Иеремия разрешал ему заниматься в комнате, когда его самого не было дома, и молодой человек изо всех сил старался выводить на бумаге совершенно непривычные для него разборчивые значки. Водить пером оказалось настолько трудно, что он скоро отчаялся. Бреандан отличался нетерпеливым нравом и не мог часами неподвижно сидеть за столом, сосредоточенно выполняя письменные упражнения. Под внимательным взглядом молодой женщины все его честолюбие испарилось, и Бреандан безвольно положил перо на стол.

Аморе отметила, что с момента их первой встречи он поправился. Лицо уже выглядело не таким бледным и истощенным, оно посвежело и порозовело. Щеки округлились, кожа стала более гладкой и мягкой, а глаза блестели еще ярче. Из-под коросты, сошедшей с растрескавшихся губ, показался красиво очерченный чувственный рот, правда, весьма неохотно раздвигавшийся в улыбку. Из-за пыли и грязи тогда было невозможно определить цвет его волос, а теперь Аморе увидела, что они темно-каштановые, кое-где их шелк отражал солнечные лучи, падавшие в комнату. Под льняной, свободного покроя, рубашкой угадывалось все еще заметно худое тело, но оно уже налилось, и кости не так выпирали.

Аморе обрадовали все эти мелкие перемены, свидетельствовавшие о выздоровлении ирландца.

— Я беспокоилась о вас, мистер Мак-Матуна, — легко сказала она. — Но, как вижу, за вами хорошо ухаживали.

Жестом, не допускавшим никаких возражений, она взяла его левую руку, желая осмотреть шрамы на запястье, но тут же замерла, увидев под большим пальцем выжженную букву. Она заметила странный знак, уже промывая ему раны, но только теперь ей стало ясно, что он значит. Бреандан почувствовал ее замешательство и, застыдившись, убрал руку.

Аморе не хотела смущать его и поторопилась сменить тему.

— Что вы там пишете? — с интересом спросила она.

Но тем самым она только сильнее надавила на больную мозоль, о чем ей дал понять раздраженный тон Бреандана.

— Ничего существенного, мадам!

Аморе не смутила его желчность. Она перевернула лист.

— О, вы учитесь писать. Прекрасно. Но, кажется, это не доставляет вам удовольствия, — озадаченно прибавила она.

Ярость и обида, кипевшие в Бреандане, вдруг прорвались. Сверкая глазами, он вскочил со стула и яростно зашагал взад-вперед по комнате.

— Удовольствие! Вам угодно шутить! — горько воскликнул он. — Патер так старается научить меня читать и писать, но лучше бы я вообще не начинал. У меня никогда не получится!

— Почему не получится? — спросила Аморе.

— Потому что я не родился писцом! Я всю свою жизнь был солдатом. Мои руки никогда не держали ничего, кроме оружия. Они годятся только для того, чтобы сражаться, бить и драться, но не для такой хрупкой вещи, как писчее перо. У меня не хватает ни умения, ни терпения часами сидеть за этим вот столом.

Аморе наблюдала за ирландцем, метавшимся, будто зверь в клетке, и в ней поднималось теплое чувство. Он, несомненно, принадлежал к числу тех людей, кто отравлял свою жизнь, заранее перекрывая себе все возможности.

Мирно, пытаясь успокоить его, она возразила:

— Вы ошибаетесь. Как я слышала, вы мастерски владеете любым оружием. Скажите мне, мистер Мак-Матуна, сколько времени вам потребовалось, чтобы приобрести эти навыки?

— Годы! Много лет! — воскликнул он. — В принципе упражняться следует постоянно... — Он вдруг запнулся, увидев лукавую улыбку на ее лице.

— У вас хватило терпения долгие годы овладевать разными видами оружия, и вы сомневаетесь, что можете проявить ту же выдержку, обучаясь писать? — Аморе подошла к нему и взяла за руки. — Посмотрите! Да, у вас сильные пальцы, но, кроме того, они тонкие и ловкие. Я знаю, вы прекрасно владеете шпагой, а это требует легкой руки и подвижных суставов. Если вы так замечательно умеете фехтовать, как говорите, то научитесь обращаться и с пером.

Она вгляделась в его лицо, пытаясь понять, дошли ли до него ее слова, и увидела, что он задумался. Но его руки все еще были напряжены и непокорны. Она еще сильнее сдавила их пальцами.

— Не будьте так строптивы! — настойчиво сказала она. — Давайте сядем и попробуем еще раз.

Он неохотно следом за ней подошел к столу и сел на стул. Аморе взяла перо, обмакнула в чернильницу и протянула Бреандану. Тот не сразу взял его.

— Давайте я вам помогу, — мягко предложила она.

Не дожидаясь ответа, она встала рядом с ним и взяла в свою тонкую руку его пальцы, державшие перо. Медленно водя его рукой по бумаге, она так близко наклонилась к нему, что щекой касалась его виска и вдыхала запах его волос. Блаженство, которое она испытывала при этом, почти опьянило ее. Наконец она отпустила его руку, но, слегка наклонившись, замерла.

— Это ваше имя, — объяснила она. — Бреандан Мак-Матуна! Латинские буквы, правда, передают лишь звуки, ведь я не умею писать по-ирландски, но каждый, кто прочтет это, правильно его выговорит.

Бреандан с восхищением посмотрел на ряд букв, но тут же сдвинул брови, пытаясь соотнести звуки с письменными знаками. И вдруг Аморе увидела на его лице быструю радостную улыбку, сверкнули белые зубы. Какое-то время он нерешительно вертел перо в пальцах, затем обмакнул его в чернила и попытался еще раз написать свое имя. Когда он остался доволен результатом, Аморе снова взяла его руку в свою и повела ею по бумаге.

— А вот мое имя — Аморе Сент-Клер. Видите — большое «а», затем маленькое «м», затем «о»...

Аморе чувствовала, что его раздражение постепенно унялось и напряжение ослабло. А следовательно, рука стала подвижней, и он легче водил пером. Когда она сказала ему об этом, он обернулся к ней и улыбнулся:

— Признаю, вы правы, мадам. Все верно, я должен учиться терпению.

— Вы научитесь, — пообещала Аморе, — но только если не будете таким строгим к себе и перестанете терзаться.

Его пристальный взгляд как будто смотрел ей в душу. Ее черные волосы и темные глаза напоминали ему француженок и испанок, которых он столько перевидал. Лицо Аморе излучало уверенность и вместе с тем сердечность, а чуткость и красота совершенно его обезоруживали.

— Я все еще не знаю, кто вы, мадам, и в каких отношениях состоите с обитателями этого дома, — вдруг смущенно сказал Бреандан.

— Патер Блэкшо — мои духовный отец, — объяснила она. — Я знаю его с детства. Вы можете доверять ему. Он желает вам только добра.

— В этом я не сомневаюсь...

Аморе чувствовала, что его что-то гнетет, что он о чем-то умалчивает. Пытаясь отвлечь его, она снова взяла перо и вложила ему в руку.

— Не хмурьтесь, — подбодрила она его. — Оставьте ваши заботы и займитесь письмом. Может, тогда они пройдут сами собой.

Глава семнадцатая

— Ален, у вас найдется время сходить со мной в Вестминстер? — смущенно улыбаясь, попросил Иеремия.

Цирюльник оторвался от инструментов, которые как раз мыл.

— Конечно, сейчас не очень много дел. А что вам там нужно?

- Сегодня судьи к открытию Михайловской сессии[3] торжественной процессией переезжают в Вестминстерский дворец.

— Вы все еще беспокоитесь о лорде?

— Большая толпа людей всегда представляет опасность. Я предпочитаю быть поблизости, на всякий случай.

— Охотно составлю вам компанию, — сказал Ален, обрадовавшись смене занятия.

— В котором часу вчера пришла леди Сент-Клер? — спросил Иеремия по дороге.

— Незадолго до обеда, насколько я помню. Вскоре после вашего ухода.

— Вы беседовали, как обычно?

— Я не мог. Я был занят с клиентом и отправил ее наверх, к вам в комнату. А почему вы спрашиваете?

— Когда я уходил, в моей комнате оставался Бреандан. А когда вернулся, рядом с ним за столом сидела леди Сент-Клер. Получается, она несколько часов учила его писать.

— Должен признаться, меня удивило, что она так долго не показывается... и что она так рано пришла.

— Скорее всего она пришла не из-за меня. Мне кажется, ее так потрясло ужасное состояние Бреандана, что она хочет вознаградить его за страдания. Честно говоря, я уже сомневался, хватит ли ему выдержки и дисциплины для учебы. Но леди Сент-Клер удалось внушить ему веру в себя. Своим удивительно тонким чутьем она поняла, как важно для нашего гордого ирландца уметь писать свое имя, хотя бы и латинскими буквами. При моем стремлении к совершенству такая мысль не пришла мне в голову.