Леший-4 - Андрей Северский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рядом с упавшим замечаю троицу с холодным оружием, надо думать, игроки. Пока не сбежали, глушу их повторными бросками дубины, её возврат в руку близок к небольшой «имбе», как сказали бы задроты компьютерных игр.
Несмотря на мой устрашающий крик на английском: «Бросили оружие, легли на пол!», оставшиеся спецназеры даже не подумали подчиниться, хаотично стреляя по сторонам. Мне лучше — сначала метаю топорик в лицо самого активного, а затем поочерёдно добиваю коркопом из невидимости.
— Чисто! Саша, Смоль, подтягивайтесь ко мне. Шнырь и Наваха — остаётесь на местах. Как приняли?
Наваха не откликается, приказываю Володе посмотреть, что случилось с рабом? Я же пока задраиваю замаскированный вход, через который вошла польская штурмовая группа, по всей видимости, запасной — на случай, если завалит основной.
— Наваха убит, — докладывает Смоль. Плохо, потерял раба. Тратить полторы тысячи ОС на его воскрешение я не буду.
— Сними с него одежду и пройдись по бойцам спецназа, собери оружие и всё остальное интересное.
Отдаю подошедшей Саше Маску безликого убийцы №1, чтобы выпила ОС из четырёх единиц системного оружия, которое я оставил в трупах.
— На тебе Кровавая метка сроком двое суток, — встревоженно говорит любимая.
— Метка — вообще ерунда! — успокаиваю её. — Шнырь!
— Что?
— Тебе когда показало сообщение Системы, что назначена миссия на твоё уничтожение?
— Да почти сразу… — замялся парень, так как никто в группе не знает этой истории.
— Ну, значит, моя совесть меня оправдала, — делаю вывод.
Настало время разобраться с польскими игроками. На всякий случай фиксирую конечности специальными пластиковыми стяжками. Тот игрок, что подсвечивал меня лазерным целеуказателем, оказывается девушкой такого возраста, что уже вполне применимо обозначение «женщина». Что ж, вместо убитого раба будет рабыня. Зато с истинным зрением.
С неё и начну. Похлопал по щёкам, и, приставив к лицу лезвие сабли, предлагаю рабский контракт.
Игрок Мармеладка (человек, Е, 5 ур.) согласился принять предложенный вами рабский контракт.
Срезаю стяжки, отдаёт бездонную сумку и оружейную карту, погружаю в стазис рабской карты. Такс, а что по рабской карте Навахи, смогу очистить? Трачу десять ОС, вытянутых чёрной рукой из накопителя коркопа.
Внимание… Неудача!
Карта «выгорает», становясь чёрной. Не повезло.
Самый развитый из поляков, девятого уровня со скромным ником Król, очнулся сам раньше запланированного мною пробуждения, и начал требовать освободить себя, при этом понося матерными словами с добавлением: «Рюська свина!» — видимо, услышал, как я общался с девушкой, забирая «раскиданное» системное оружие.
— У тебя с головой всё в порядке? Лежишь связанный, и при этом провоцируешь меня на убийство…
— Холоп не посмеет поднять руку на господина! Я из шляхетского рода, в чьих жилах течёт кровь королей! Освободи немедленно! Кетцалькоатль, мой покровитель, накажет тебя!
Похоже, тут стойкое помутнение рассудка. Или он совсем недалеко ушёл от обезьяны — своим поведением сильно напоминает Рываса, Короля золотых обезьян, встреченного в коридоре Гильдии наёмников. Кстати, совпадение или нет, но ник у польского игрока тоже перекликается с тем приматом — Король. И я знаю только один способ лечения этой болезни:
— Саш, давай маску, иди подмени Шныря, а он пусть стаскивает все сумки в одно место, — отправляю её подальше отсюда.
Когда она уходит, отвечаю «Кролю»:
— Да у вас половина страны шляхта, и что это меняет? Далее, покровителю глубоко плевать на такую букашку, как ты. И последнее, надеюсь, что реинкарнация душ существует, и в следующей жизни ты переродишься правильно, в брехливую собаку, — в его надменное лицо, в последнее мгновение искажённое приступом страха, под коротким импульсом оружейной ауры входит остриё коркопа — не повредить одежду, которая пригодится нашим игрокам или юнитам.
— Смоль, иди сюда! — он подходит, понимающе кивает, и под маской Убийцы поглощает опыт из убитого. — Раздевай, я займусь двумя другими.
— Хорошо, если что, я тут, — ухмыляется Владимир. Ладно хоть, не осуждает.
Больно пинаю обоих лежащих по ногам, приводя в чувство:
— Вы знаете, что это? — показываю им рабскую карту.
— Карта раба, — отвечает игрок «Пекло и небо» седьмого уровня.
— Правильно. Карта одна, а вас двое. Если кто-то хочет умереть сейчас, скажите, и ваше желание тотчас исполнится.
— Раз молчите, — продолжаю я, — умирать не хотите. Тогда предлагаю игру: кто быстрее согласится стать рабом — тот не умирает. Высылаю предложение…
Игрок Пекло и небо (человек, Е, 7 ур.) согласился принять предложенный вами рабский контракт.
На самом деле, никакого соревнования не было, я сделал предложение только «Пеку», другой игрок всего лишь второго уровня, а значит, почти не убивал. У Пека же третий ранг «владения мечами», открыт магдар и даже есть навык «бэкап» — не бесполезный раб. Поэтому я устроил спектакль для его быстрейшего согласия. Коркоп входит в горло второму:
— Задумаешь предать, умрёшь как он. Понял? — спрашиваю у свежего раба.
— Понял, — отвечает Пек.
— Володь, поглощай опыт, и снимай маску, — разрезаю путы Пека и приказываю снять одежду с «сокомандника» — проверка на послушание. Артачиться и показывать шляхетский гонор не стал.
Три «новых» бездонных сумки и одна сумка мародёра с Кроля. Проведу-ка опыт! Даю одну из забитых бездонных сумок Пеку, и прячу его в рабской карте. Фокус не удался, на месте исчезнувшего раба горкой лежит содержимое сумки. Призываю того обратно, посмотреть — сумка вообще пуста или что-то есть? Не пуста, осталось где-то с полкуба. Понятно, больше Система не пропускает — хватает мощностей пресекать такое читерство. Новой рабыне, Маре, также достаётся бездонная сумка с полукубом наворованного. А вот с Сашей подобная махинация вообще не прошла, видимо, Е-кольцо выбрало весь лимит перемещаемого груза.
Пробую приподнять сразу семь сумок, тяжело, но могу. Для переноса хватит буквально двух мгновений, поэтому новая мародёрская сумка заполняется выстрелами к гранатомёту. Повторно проверяю возможность поднять всё сразу.
— Сумка! — наконец командую двум соратникам. — А вам презент от меня… — в разные стороны разлетаются бутылки с самодельным напалмом, который готовили для Токио, разбрызгивая своё содержимое. Затем поджигаю две и закидываю их подальше от себя.
Поднимаю сумки и использую перенос. Два мига, и я в пяти километрах от бункера, с облегчением опускаю сумки на асфальт. Призываю дружину, совместно грузим сумки в багажник, отчего машина заметно проседает, и отправляемся на арендованную квартиру спать.
На следующий день, сменяя со Смольниковым друг друга за рулём, добрались до Москвы, а точнее до того отеля в деревне по соседству с базой, где однажды провели ночь с Александрой, за шестнадцать часов, очень уж хотелось нормально отдохнуть перед новыми миссиями. Геморрой случился на границе Польши-Белоруссии, пришлось трижды бегать туда-сюда в невидимости, чтобы перенести все вещи плюс машину.
— Красиво жить не запретишь! — высказывается Смоль после заселения в отель.
— Жить хорошо, а хорошо жить — ещё лучше! — поддерживаю его. — Отдыхайте, через часик на ужин.
У себя в номере пришлось повозиться с подопечными, выпустил всех: Муха, волчонка без клички, Пека и Мару. Поляки по очереди помылись, и завалились на диваны в гостиной — досыпать. На той базе в пригороде Варшавы мы их подняли по тревоге из постелей. Как рассказали новые рабы, используя Гром, хотели создать «игровой спецназ» Войска Польского, но после моего визита у них в ближайшее время точно ничего не выйдет. Оба последователи Кетцалькоатля, спрашиваю: «Почему?». «Так он же из Америки!», комментарии излишни.
Стрекоз навернул десяток кругов по апартаментам, и приземлился на шкафу, куда я подсунул ему блюдце с различной едой. Волк ходит по номеру, всё обнюхивая. Одеваюсь — вывести на улицу, чтобы сделал дела, а то не дай бог наложит прямо в номере.
Прожили в отеле четыре дня, наш небольшой отпуск заканчивается. Всё это время не бездельничали, Смольникову подняли магдар и владение копьём. Тренировки устраивали в чистом поле, притаптывая снег. Также им троим получилось довести бой малой группой холодным оружием до второго ранга, появилась уверенность, что в угаре боя не порешат.
После не очень долгого размышления, особенно в свете
