Я живу в октябре - Лыков Максим

– Я – могила.

– В Генштабе такой план лежит.

– В нашем?

– Так точно!

– Но зачем?

– Хе… – Коршунов откинулся на спинку стула и, выудив себе из тарелки огурец, аппетитно им захрустел. – Ну, во-первых, это ещё со времён Хрущева разрабатывали. Базы на Луне, обмен ядерными подарками и всё такое. Но этот план свеженький. По содержанию Дозор о нём ни сном ни духом. Знает только, что проект спецслужбисткий, а не военный. Лет через двадцать будет окончательно разработан и подписан.

– Погоди-погоди. То есть он не сейчас существует? Из будущего информация?

– Что ты ко мне пристал, – поморщился Коршунов. – Я же сказал, туплю с нашей хренологии. Ну, в будущем. Но мы это будущее всё равно знаем, оно же не наше, а ихнее, ну обычных. Тьфу! Ты понял, короче.

– И что прокурорский хотел?

– Как ни странно, ничего особенного. Мы с ним поболтали о том, как можно выяснить, с чего вдруг такая инициатива появилась. Видимо, у них агентов в тех (Коршунов сделал хитрый жест) ведомствах нет. Но новость-то не в этом. Про тебя прокурорский спрашивал, вот что.

– Про меня? – поразился я.

– Он издали начал. Дескать, кто из наших есть в вашем окружении, товарищ майор. И потом назвал две фамилии, как бы невзначай, в том числе твою. Кто такие, чем живут, насколько порядочны и всё такое. Я эти игры знаю. Впрямую он спрашивать не хотел, вот и зашёл с околицы. Чем-то ты их заинтересовал.

– И что им надо?

Коршунов пожал плечами.

– Агент из тебя паршивый, связей не имеешь. Не знаю. Может америкос твой чего.

– Ты меня достал уже. Его полмира знает.

– Но в Россию-то он к тебе прилетал.

– Тьфу.

Я схватился за стакан. Спорить тут было бесполезно.

Сурок Кабула (I)

– Мы замысел гончара, созидающего кувшин.

Валера принуждённо рассмеялся. Вечно этот чудик философствует…

– Не хочешь, значит, отвечать, да? Ну и хрен с тобой.

Валера пожал плечами и принялся сосредоточенно пилить ножом кусок мяса. Баранина поддавалась плохо. Или нож тупой? Всё здесь не так и не то. Угораздило же застрять посреди войны. Даже пожрать толком не пожрёшь. А ещё «лучшее кафе в Кабуле». Хотя Редайгули нравится. Или нравилось? Как правильно говорить про бывших?

– Я тебе ответил.

– Что?

Глаза у Гонца мёртвые, неподвижные, словно болото в безветрие.

– Ты спросил, в чём смысл нашей жизни среди людей линейного времени. Я тебе ответил.

– С нормальными людьми, – отрезал Валера. – Нормальными, понимаешь? На фига мне эти определения?

Гонец пожал плечами.

– Я могу идти?

– Валяй. Хотя нет. Повтори-ка последнюю фразу ответа.

Гонец мигнул и вдруг загнусавил, как последний аллергик:

– Подобное поведение чревато гибелью Вселенной.

– Понял.

– Я могу идти?

– Чао!

– До свидания, Валера́.

Гонец произнёс фразу на русском, но отстранённо, словно копируя слова и интонацию далёкого неведомого коллеги. Даже ударение в имени правильно поставил, на последний слог. Это правильно, по-европейски, молодец.

Валера проводил взглядом худосочную фигуру посланца, пробирающегося меж тесно поставленными столиками чайханы.

«Чревато гибелью Вселенной, – передразнил он про себя. – Фантазёры. А гниение заживо вас не волнует?»

***

Он торчит здесь почти два года. Это если считать по личному биологическому времени. Валера, эх, Валера, далась тебе длинная гривна… Два месяца он колесил с украинским контингентом по американским базам, фиксируя события, снимая репортажи, делая заметки. Когда работа шла, Валера не замечал течения времени. Сутки и недели календарных дат превращались в огромный единый день, посреди которого нужно было зачем-то спать и есть. «Трудоголик не алкоголик», – говаривала бабушка.

Когда талибы стали напирать на пообещавших убраться американцев, Валера забеспокоился. Бойцы сразу заприметили: «Что, вуйко, забоявся? Бороду вiдрощуй!» Они были уверены в союзниках, а вот Валера задницей чуял, что проблемы будут. Эх, Валера, знал бы ты какие!

24 июля. Чёртова ночь. Комендантский час уже ввели по всей стране, кроме Кабула. Валера еле вырвался с Баграма, где в казарме отмечали день рождения бойца Миколы. Валера честно нащёлкал фотографий, записал пару видео-приветов и поспешил смыться. Отношение к нему со стороны военных Валера знал и испытывать судьбу посреди захмелевших молодцов не хотел. Но горилки в него всё равно влили добрых пол-литра, так что он еле влез в попутный «Хамви».

От тряски его развезло так, что пришлось просить останавливать джип и судорожно глотать бодрящий ночной воздух. На блокпосту у самого города, пока перед ними расчищали запруду из машин беженцев, Валера напился крепкого зелёного чая, который разносил какой-то предприимчивый абориген, закутанный в куфию.

Это немного прочистило мозги, но дальше Валере стало заметно плохеть. Когда его сгрузили у нужного дома, лыка он уже не вязал. В одном повезло – двор пятиэтажки пустовал. Если кто и пялился из окон, то и ладно, опасности тут не было никакой. А вот подняться на третий этаж по разбитой лестнице и не навернуться – тот ещё подвиг. У двери его прошиб холодный пот – ключей в портмоне не оказалось. Это был потрясающий миг трезвости. Валера судорожно рылся в рюкзаке, проклиная всех подряд: талибов, натовцев, горилку, собственную дурость. И всё это под любопытствующей песочной луной, что заглядывала в мутные окна подъезда. В полнолуние луна огромная, как китайский фонарь над узким двориком. Когда смотришь на неё даже глаза щурятся азиатскими щёлочками.

Паника длилась недолго – ключи болтались на гайтане. Валера вспомнил, что сам повесил их на шею, чтобы не потерять. Мига трезвости хватило, чтобы с первого раза вставить ключ в замочную скважину и ввалиться в квартиру. Он ещё успел заметить, что стрелки часов ушли за полночь, и тут началось.

В низу живота, потом выше, потом в груди забирало, жгло и качало так, что он со стоном повалился на деревянный, давно не крашеный пол и заскулил, как рожающая сука. Его тошнило, холодный пот прошибал раз за разом, но рвоты не было. Валера чувствовал себя, как пловец посреди Днепра, – течение небыстрое, но мощное и неостановимое сносит, влечёт за собой и нет сил ему сопротивляться. Все мысли улетучились –