Отрок - Евгений Красницкий

— Змей… змей эдемский.

— Я уже говорил, что яблоками не торгую, а кличут меня Лисом, а иногда Бешеным Лисом. Слушай, дядюшка, мою сказку дальше. Сказал я тебе главное, а теперь скажу наиглавнейшее. Или не хочешь?

Вот теперь с Никифора слезла, наконец, маска добродушия и простоватости. Перед Мишкой сидел викинг, напружинившийся перед абордажной схваткой. Но викинг необычный — образованный, приобщившийся к византийской культуре, пообтершийся при княжеских дворах, и епископских подворьях, не чуждый понимания прекрасного и знающий цену всему, а не только морю, железу и военной добыче.

— Хочу или не хочу?

Никифор распахнул дверь и выглянул наружу. Ладья медленно поднималась против течения, шестеро гребцов, с привычной слаженностью двигали веслами, еще шестеро развалились прямо на тюках с грузом, отдыхая перед своей сменой. Рядом с клетушкой, в которой беседовали дядя с племянником, находился только кормщик, но и он стоял достаточно далеко, чтобы слышать разговор. Никифор закрыл дверь и снова повторил:

— Хочу или не хочу? — Выдержал паузу и выдал, пристально глядя Мишке в глаза: — Если хочу, то покойники сидят на веслах, а если не хочу, то покойник сидит напротив меня. Но сначала мне надо знать: чего хочешь ты… Лис.

Это был приговор, Мишка ни на секунду в этом не усомнился — с такими глазами убивают. Не по злобе или из корысти, а потому, что так надо. Как говорят герои американских боевиков: "Ничего личного". А еще они говорят: "Ты оказался не в то время и не в том месте". Если бы Никифор знал, насколько точно второе выражение описывает ситуацию!

— Ну! Я жду. Что нужно тебе, или с чьих слов ты поешь? И не вздумай врать!

А вот последняя фраза была лишней! Наваждение сразу пропало, и стало ясно: Никифор все решил еще выглядывая наружу, а личное, все-таки, было! Дядюшка отыгрывался за менторский тон, который позволил себе в отношении старшего мужчины племянник. Всего несколько лишних слов, чуть-чуть неверный тон, и мурашки со спины сбежали не попрощавшись, а сверлящий взгляд стал вполне переносимым.

"Не будешь ты убивать сына любимой сестры, онкл Ник. Зацепил я тебя, и теперь ты пытаешься давить, чтобы пацан не слишком много о себе воображал. А вот, фиг Вам, почтенный негоциант из города Турова! Экипаж, конечно жаль, ты их грохнешь, на всякий случай. Слава Богу, что Ходока с нами нет, Роська бы не пережил. Мужиков я спасти не могу, остается только надавать по сусалам этому викингу гребанному. Еще посмотрим, кто о себе больше воображает".

— Дурака-то из себя не строй, дядюшка.

— Что? Сопляк, да как ты…

— Смею, Никифор Палыч, смею. — Мишка попытался высвободить из кулака Никифора рубаху, но купец держал его за грудки крепко. — Будет тебе юродствовать. Глупо выглядишь. Так же, как если бы я тебя зарезать пригрозил. — Мишка слегка кольнул Никифора кончиком кинжала под локоть и тут же кольнул вторым кинжалом подмышку. — Но не грожу же.

По идее, Никифор должен был выругаться и отпустить, но идея идеей, а жизнь жизнью. Из глаз у Мишки брызнули искры, да и как им было не брызнуть, если здоровенный купчина, пусть даже и левой рукой, засадил ему в лоб оловянным кубком? Мишка приложился затылком к стенке, но она была плетеной из луба, падать с ящика, на котором он сидел, Мишке тоже было некуда, так что, через некоторое время племянник снова, вполне ясным взором, взглянул на дядьку, рассматривавшего прорезанный мишкиным клинком рукав.

— Ну, мелкота, вспомнил себя, или еще попотчевать? — Никифор не выглядел обозленным, скорее, раздосадованным. — Ишь, железом он в меня тыкать будет!

"Облом, сэр, много на себя взяли. Но с Лукой-то, в аналогичных обстоятельствах получилось? Иллюзии, сэр Майкл, лейтенант Лука вполне профессионально разорвал дистанцию, чтобы выйти из зоны досягаемости Вашего оружия, а потом, если бы не Чиф, навтыкал бы Вам — мама не горюй. Никифору же деваться в этой клетушке было некуда, поэтому он действовал сразу и весьма эффективно — бой в корабельной тесноте ему привычен. Просто-напросто, две разные школы: у Луки — полевая, у Никифора — абордажная. А Вы, досточтимый сэр, позволили себе лишнее, опять из роли вышли. Моветон-с, позвольте Вам заметить".

— Чего молчишь? Не очухался еще? — Никифор поймал мишкин взгляд и привычно оценил состояние противника. — Хватит придуриваться, не так уж сильно я тебе врезал. Мне этой посудиной и убивать доводилось.

— Прости, дядя Никифор, забылся.

— То-то же!

— Мужиков бы пожалел, они же не слышали ничего, разве что, кормщик…

— Не твоя забота! Я тебе вопрос задал, изволь отвечать.

— Зачем, если ты ответ и сам знаешь?

— Михайла!

— Хорошо, хорошо.

Мишка попытался сделать успокаивающий жест и только тут обнаружил, что все еще держит в руках кинжалы. Чувство неловкости или стыда обезоруживает, как известно, надежнее болевого приема. Правда, не всех, некоторых приводит в ярость, но здесь был явно не тот случай. Чувствуя, что катастрофически краснеет, Мишка торопливо убрал оружие, одновременно отвечая Никифору:

— С чьих слов я «пою»? А кто в Ратном такие слова знать может? Или мы с тобой не в глухом селе, а в Киеве или, даже, в Царьграде? Некому здесь меня такому учить и, тем более, некому под тебя копать, да и незачем. Думаю, что ты и сам это все прекрасно понимаешь.

Теперь ответ на второй вопрос: "Чего я хочу?". Знаешь, дядя Никифор, древние римляне говорили: "Там, где ты ничего не можешь, ты не должен ничего хотеть". И опять ты знал ответ — я не могу ничего, только рассказывать кое-что, да торговаться. Значит, все, что я хочу — пятина от прибытков. А теперь твоя очередь. Ты так и не ответил, хочешь ли ты, чтобы я продолжал? Только пугал, да дрался. Напугать у тебя не вышло, а дерутся только тогда, когда слова бесполезны. Тебе что, нечего мне сказать?

— Ты, племяш, тоже ответ знаешь, иначе не просил бы за мужиков. Что, скажешь: не так?

— Так.

— Ну и будет дурака валять. Рассказывай.

— Ты послал Петра учиться у нас, чтобы он мог потом командовать охраной твоих караванов. Не просто так, а потому, что дороги трудны и опасны, и в пути караван предоставлен сам себе — надеяться, кроме себя, не на кого. Так?

— Так.

— Представь себе, что на расстоянии дня пути по всем дорогам расставлены постоялые дворы. За крепкими стенами, с полной обслугой и с отрядом стражи, который отвечает не только за охрану самого постоялого двора, но и за безопасность на порученном ее попечению куске дороги. Понимаю, что дело это ни на один год, и для тебя одного неподъемное. Создай купеческую общину, товарищество, братство — дело не в названии. Дело не только в том, что на равном расстоянии друг от друга будут находиться места, где можно будет укрыться на ночь, получить горячую еду, удобный ночлег, помощь лекаря, кузнеца и других нужных путешественникам мастеров. Гораздо важнее другое — сведения. Можно сделать так, что на каждом постоялом дворе возможно будет получать новости: где какие цены, в каких местах нужда в тех или иных товарах, куда ехать небезопасно… Понимаешь?

— Ну, ну, дальше.

— Нет, погоди, дядя Никифор. Для купцов эта информация… эти сведения важны или не очень?

— Важны. Бывает, едешь и не знаешь: что впереди ждет, удачно ли расторгуешься, сколько княжьи мытники с тебя сдерут, безопасны ли дороги, проходимы ли переправы?

— Значит, за эти сведения купцы будут готовы подчиняться определенным правилам?

— Правилам? Я думал их за плату давать надо. Каким правилам?

— Я начал с того, что ты организуешь купеческую общину. Поначалу, она будет нужна для строительства постоялых дворов, и создавать такие общины надо будет в разных городах, чтобы строители шли навстречу друг другу. Но потом удержать купцов в общине можно будет возможностью получения свежих новостей, потому, что тем, кто в общину не входит, их давать не будут.

— Понятно, а правила-то тут причем?

— Скажи, дядюшка, а часто ли купцы с торговыми спорами на княжий суд ходят?

— Да ты что? Без штанов оставят! Поборы такие, что и вспоминать тошно. Ежели убийство или грабеж, тогда приходится, никуда не денешься, а с чисто торговыми делами, нет — себе дороже.

— А в Русской Правде много ли о торговых делах сказано?

— Почти ничего. Мономах, правда добавил туда про лихоимство, да про сроки держания закупов, а больше ничего и нет.

— Как же вы свои купеческие споры разрешаете?

— По здравому смыслу, да и обычаи уже сложились, как же без них?

— А если все эти обычаи и примеры разрешения самых частых споров записать? Создать Купеческую Правду! И торговый суд учредить! А тех, кто решениям этого суда не подчиняется делать изгоями: не пускать на постоялые дворы, не давать им в долг, не покупать их товар. В иной раз и силу применить, воины-то и в Гостиных дворах и на постоялых дворах будут. Вот, смотри: делим все земли на разные куски. То, что под своим присмотром держит стража постоялого двора, назовем уездом. Там уездный суд — для мелких дел. Судьей, кстати, может быть и тиун постоялого двора, а за исполнением приговора будет следить командир стражников. Землю, на которой держит власть удельный князь, назовем волостью. Там волостной суд. Судей купцы, входящие в общину избирают из своей среды, на определенный срок. В больших городах — городские суды. А верховный суд у тебя — в Турове. С самыми важными делами — туда. А уж как силой Верховного торгового суда распорядиться, ты и без меня придумаешь. Ведь придумаешь же?