Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дюб попросил себе и получил третью смену, так что он жил в режиме примерно того же часового пояса, что Амелия, Генри и Гедли на западном побережье США. Вчера он проснулся в точка-16, то есть в Лондоне было четыре часа дня, а в Пасадене — восемь утра. Поэтому, когда пробило А+1.355.0 и началась первая смена нынешних суток, он уже был на ногах восемь часов и чувствовал, что неплохо бы вздремнуть. Однако он знал, что в результате уснуть в точка-8 будет трудней, поэтому решил, как обычно, перетоптаться.
Обнаружив, что мозги соображают недостаточно хорошо, чтобы разобраться в последних пришедших из Калтеха данных по продолжающемуся экспоненциальному разрушению лунных обломков, он отправился в «спортзал», то есть в модуль, где находились несколько тренажеров. Чтобы занимающиеся в невесомости с них не улетали, тренажеры оборудовались поясными ремнями и стропами, которые тянули человека «вниз», прижимая его к ленте тренажера: так он получал шанс дать реальную нагрузку ногам. Предполагалось, что это нужно костям и мышцам. Амелия каждый раз спрашивала в мейлах, упражнялся ли он сегодня, и Дюбу было приятно ее порадовать, отвечая «да».
Через несколько минут, проведенных Дюбом на тренажере, к нему присоединилась Луиза Сотер, которая была в первой смене и только что проснулась. Она предпочитала «побегать» с самого утра, так что они встречались здесь уже не впервые. К стенам цилиндрического модуля крепилось шесть тренажеров; ноги занимающихся были направлены «наружу», а головы, соответственно, к центру модуля, словно спицы в колесе, оказываясь довольно близко, так что было совсем несложно поддерживать разговор. Для общительных экстравертов наподобие Дюба и Луизы это было замечательно; те, кто предпочитал уединение, обычно надевали наушники и не отрывали взгляда от книги или планшета.
— Ты был в Венесуэле, когда собирал каппи? — спросила Луиза.
То, как она подчеркнула слово «был», означало, что Венесуэла является совершенно очевидной темой для беседы — такой, о которой мало-мальски информированный человек просто не может не заговорить с утра пораньше. Дюб понятия не имел, почему. В последнее время он часто слышал в разговорах упоминание Куру — космодрома во Французской Гвиане, откуда европейцы, а иногда и русские, запускали тяжелые ракеты. За два года он сделался одним из самых важных мест запуска капель и грузов. У Дюба имелось смутное чувство, что там что-то происходит и это — повод для беспокойства.
Однако мысли его были направлены совсем в другую сторону — на Персиковую Косточку и ее богатых железом «потомков». Их все еще можно было разглядеть сквозь густеющую тучу каменных обломков. Когда начнутся Белые Небеса, они полностью исчезнут в облаке пыли и на какое-то время скроются от Дюба. Так что он наблюдал ПК1, ПК2 и ПК3, пока их еще было видно, максимально точно фиксировал орбитальные параметры, делал снимки в высоком разрешении. Любопытней всех была ПК3. Она представляла собой затвердевший железный шар, по составу похожий на Амальтею. Диаметром шар был около пятидесяти километров. С одной его стороны имелась расщелина размером примерно в Большой каньон, очевидно, сформировавшаяся при столкновении, вырвавшем кусок коры, пока шар еще не совсем застыл. Дюб назвал ПК3 Расщелиной.
— Дюб? Ты меня слушаешь? — потребовала Луиза. — Я уже думала переключиться на «Дюб! Дюб! Вызывает Земля!».
— Извини, — встрепенулся Дюб. Он все это время грезил наяву, думая о трещине на боку Расщелины, пытаясь представить себе, как она выглядит изнутри. — Что ты там спрашивала?
— Венесуэла, — повторила Луиза. — У тебя была туда вылазка за живым товаром?
— Нет, — ответил Дюб. — Самое близкое — Уругвай. Не сказать чтобы совсем рядом. И к тому моменту я уже здорово вымотался.
— Отчего ты вымотался?
Эта Луиза!
— Слишком много вылазок? — продолжала она уточнять. — То есть это было физическое истощение? Или скорее эмоциональное, а то и даже духовное?
— Просто вымотался, — повторил он. — Это нелегкое дело. Забирать молодежь — причем самых лучших — у родителей.
— Но ты же делал это из благих побуждений, так?
— Луиза, к чему ты сейчас клонишь?
— Тебе известно, что сейчас происходит у побережья Куру? — ответила она вопросом на вопрос.
— Нет, — отрезал он.
— Считаешь, что давно съехал?
— Я каждый день на связи с семьей. Помимо этого? Да, Луиза, я уже съехал с Земли. Милое место. Приятные люди. Но я должен заниматься тем, что будет дальше.
— Как и все мы, — кивнула Луиза. — Но нельзя не признать, что происходящее в эти последние три недели на Старой Земле может отразиться и здесь, на Новой.
— Да что там, наконец, такое творится?
— Судя по всему, ни один из семидесяти пяти венесуэльцев, выбранных при Жребии, так до сих пор и не в космосе, — ответила Луиза.
— Ты же знаешь, что конечное соотношение оказалось примерно один к двадцати, — возразил Дюб.
Иными словами, из каждых двадцати кандидатов, отобранных в Жребии и отправленных в тренировочные лагеря, на Ковчеге оказался лишь один. Гордиться тут особо нечем. Однако это максимум того, что пока удалось добиться, и еще оставалась надежда, что соотношение увеличится до одного из пятнадцати, а то и из десяти, когда пойдет волна последних запусков.
— Да. И венесуэльцы тоже знают. И утверждают, что поэтому на орбите сейчас должно быть трое или четверо их соотечественников.
— Статистика так просто не работает.
— Они как-то не производят впечатления знатоков статистики.
— Политика, — вздохнул Дюб.
— Понимаю тебя, дорогой, — усмехнулась Луиза. — И не сказать чтобы совсем несогласна. Но хочу предупредить, что словом «политика» технари часто пользуются, чтобы обозначить свое недовольство самыми обычными человеческими качествами, нарушающими их стройную систему.
— После факультетских собраний в Калтехе не могу не согласиться, — подтвердил Дюб. — Но я все-таки о другом. Сама система отбора кандидатов в Венесуэле была откровенно политической. В большинстве