Черный ящик - Майкл Коннелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Потому что это не мой телефон, и пароля я не знаю.
Босх догадывался, что в памяти телефона хранится список номеров и другая информация, которая могла сослужить Уошберну дурную службу. А потому у Мелкого не оставалось выбора, кроме как отречься от мобильника, хотя это и выглядело смехотворно.
– Неужели? Тогда как он оказался у тебя в кармане вместе с «травкой» и деньгами?
– Мало ли что еще вы могли мне подсунуть. Дайте позвонить адвокату.
Босх вздохнул, повернулся к Ганту и заговорил, обращаясь как будто только к нему:
– Понимаешь, что это значит, Джорди?
– Просвети меня.
– Это значит, что у нашего друга в одном кармане лежало запрещенное вещество, а в другом большая пачка купюр. Видишь ли, не носить с собой на всякий случай трубочку – это типичная ошибка. Потому что отсутствие средства для личного потребления наркоты дает законное основание выдвинуть обвинение в хранении с целью сбыта. А это уже крупное правонарушение. Впрочем, быть может, ему об этом доходчивее расскажет адвокат, как думаешь?
– Эй, приятель, что еще за дела? – взбеленился Уошберн. – У меня там и унции не было. Я не толкаю дурь, и ты это знаешь.
Босх повернулся.
– Это ты мне? – спросил он. – Ты только что потребовал адвоката, и я в таком случае умываю руки. Или все же хочешь побеседовать со мной?
– Я только хотел сказать, что не торгую наркотой.
– Так ты будешь со мной разговаривать?
– Буду, если не станешь вешать на меня это свое дерьмо.
– Тогда сделаем все как положено.
Босх достал из кармана формуляр и дал Уошберну подписать его. Сомнительно, чтобы эту бумажку серьезно восприняли в Верховном суде, но он и не рассчитывал, что до этого дойдет.
– Ладно, Мелкий-два, теперь давай поговорим, – произнес он. – Судя по тому, что мы здесь имеем, ты торгуешь наркотиками, и в этом мы собираемся тебя обвинить.
Услышав это, Уошберн попытался размять затекшие мышцы своих худосочных плеч и, набычившись, опустил голову. Босх взглянул на часы.
– Но я бы на твоем месте тревожился совсем не об этом. «Травка» – пустяк. Лично мне она нужна только для того, чтобы продержать тебя здесь подольше. Потому что, как мне кажется, мужчина, неспособный даже платить алименты на ребенка, едва ли соберет двадцать пять «штук», чтобы выйти под залог.
Босх снова приподнял пакет с уликами.
– Это поможет оставить тебя за решеткой, пока я закончу работать совсем над другой историей. Там все гораздо для тебя серьезнее.
– Чушь собачья! Я скоро выйду отсюда. У меня есть нужные люди.
– Да? Но знаешь, люди часто вдруг пропадают, когда речь заходит о крупной сумме.
Босх снова обратился к Ганту:
– Ты замечал такую тенденцию, Джорди?
– Сплошь и рядом. Народ начинает шарахаться от таких, особенно если узнает, что парню все равно идти ко дну. Они рассуждают так: к чему вносить огромный залог, если нет гарантии, что вернешь хотя бы цент?
Босх кивнул и посмотрел на Уошберна.
– Что это еще за хреновина? – спросил тот. – Чего ты ко мне прицепился? Что я такого сделал?
Босх забарабанил пальцами по краю стола.
– Не волнуйся, я все тебе скажу, Мелкий. Я работаю в центре и не притащился бы в такую даль, чтобы прищучить кого-то за грошовый пакетик с «травкой». Понимаешь, я следователь из отдела убийств. Занимаюсь старыми делами, которым уже много лет. Иногда даже лет двадцать.
Босх внимательно следил за реакцией Уошберна, но ничего пока не заметил.
– Как раз об одном таком деле я и хочу с тобой поговорить.
– Я ничего не знаю ни о каком убийстве. Ты здесь дал маху, приятель. Взял не того, кого нужно.
– Неужели? А вот я слышал другое. Должно быть, кто-то возводит на тебя напраслину, ты это хочешь сказать?
– Вот именно. Тащи его сюда, пусть скажет все мне в лицо.
– Этого я сделать не могу. Свидетелей нужно беречь. А у меня есть свидетель, который все слышал лично от тебя. Догадываешься, о ком я веду речь?
Отвечая, Уошберн старался не встречаться с Босхом взглядом.
– Я только догадываюсь, что ты собрал обо мне кучу лживого дерьма.
– А вот она утверждает, что ты ей признался, дружище. Все растрепал, чтобы показать, какая ты важная птица. Как поставил ту белую сучку к стенке и вышиб ей мозги. По ее словам, ты очень гордился собой, потому что это открыло тебе прямую дорогу в «Сикстиз».
Уошберн порывался вскочить на ноги, но наручники крепко удерживали его на сиденье стула.
– Какую еще белую сучку? О чем ты тут толкуешь, коп? Это тебе Латишия напела? С нее станется. Она хочет меня с говном смешать, потому что я ей четыре месяца денег не давал. Эта лживая тварь тебе что угодно скажет.
Босх поставил на стол локти и наклонился к Уошберну.
– Называть имена свидетелей не в наших правилах, Чарльз. Но я могу тебе точно сказать, что на этот раз тебе не отвертеться. Потому что я провел проверку показаний и выяснил, что в тысяча девятьсот девяносто втором году белая женщина действительно была убита в проулке прямо позади твоего дома. Так что это вовсе не выдумка, чтобы тебе насолить.
Вот теперь в глазах Уошберна мелькнул проблеск понимания.
– Ты говоришь о той репортерше во время погромов? Тогда тебе этого мне не пришить. Я здесь чист, а своей свидетельнице можешь передать, что если и дальше будет распускать обо мне язык, огребет по полной программе.
– Подумай, Чарльз, разумно ли с твоей стороны угрожать расправой свидетелю в присутствии двух офицеров правоохранительных органов? Теперь если с Латишией что-то случится – хотя я не утверждал, что показания против тебя дала именно она, – ты окажешься первым подозреваемым. Это понятно?
Уошберн отмолчался, и Босх продолжил:
– Вообще-то свидетель у меня не один, Чарльз. Есть еще человек из твоего квартала, утверждающий, что в то время у тебя был пистолет. А если точнее, то «беретта». В точности такая же, из какой прикончили женщину в проулке.
– Так дело в том пистолете? Но я просто нашел его у себя на заднем дворе, вот и все!
Есть! Уошберн сделал признание. Но одновременно выдвинул правдоподобную версию случившегося. Она звучала реалистично еще и потому, что Мелкий-2 выдал ее, не имея ни секунды на раздумья. Босху пришлось мысленно признать это.
– В своем заднем дворе? Ты хочешь, чтобы я поверил, будто пистолет мог просто так валяться у тебя во дворе?
– Послушай, приятель! Мне тогда было всего шестнадцать. Во время той заварухи мать вообще не выпускала меня из дома. Заперла в спальне на замок, а на окнах были решетки. Я сидел, как в тюряге. Если мне не веришь, спроси у нее самой.
– Так когда же ты нашел пистолет?
– Как только все закончилось. Я стал постригать траву на заднем дворе и напоролся на него. Я понятия не имел, откуда он взялся. И про убийство ничего не знал, пока матушка не сказала, что приходили люди из полиции и допрашивали ее.
– Ты говорил матери о пистолете?
– Нет. Что я, умом тронулся? Рассказывать матери о таких вещах! К тому же вскоре его и не было.
Босх бросил быстрый взгляд на Ганта. Он чувствовал, что исчерпал аргументы. В словах загнанного в угол Уошберна было достаточно мелких подробностей, делавших его историю похожей на правду. Застреливший Йесперсен действительно мог выбросить оружие через ближайший забор, чтобы избавиться от него.
Гант понял его мгновенно и тут же взялся за дело. Он придвинул стул ближе и сел рядом с Босхом, включаясь в игру.
– Ты попал в серьезную передрягу, Чарльз, – сказал он тоном, превосходно передававшим всю эту серьезность. – Ты же понимаешь, что нам известно об этом деле куда больше, чем можешь знать о нем ты. Выбраться из ямы, которую сам себе вырыл, ты сможешь, только если не будешь гнать туфту. Начнешь лгать, и мы сразу тебя на этом поймаем.
– Ладно, – уныло отозвался Уошберн. – Что вы от меня хотите?
– Ты должен честно рассказать, как поступил с тем пистолетом двадцать лет назад.
– Я отдал его. Сначала припрятал, а потом отдал.
– Кому?
– Одному знакомому. Но только он уже сам отправился на тот свет.
– Мне повторить вопрос? Кому ты отдал пистолет?
– Одному типу по имени Трумонт, но я не знаю, настоящее оно было или нет. Парни на улице звали его Тру Стори.
– Это кличка? Как его фамилия?
Гант следовал стандартной тактике, задавая порой вопросы, на которые знал ответы заранее. Это помогало, во-первых, проверить достоверность показаний подозреваемого, а во-вторых, давало небольшое стратегическое преимущество, создавая у того временную иллюзию, будто полицейский знает меньше, чем на самом деле.