Волшебный горшочек Гийядина - Светлана Багдерина

Неизвестно, как задний двор, на котором стирала жена Селима, но передний большими габаритами не отличался. Грузная печь летней кухни, сложенная из саманных кирпичей, и целый лес шпалер, густо обвитых зеленеющими наперекор жаре виноградными и инжирными лозами, занимали его почти без остатка.

– Вы в дом пока проходите, а я сейчас ее на заднем дворе погляжу! – стражник радостно оглянулся на скромно застывших у входа гостей…

И замер.

Потому что изумрудные портьеры виноградного инжирника зашевелились, и из-за буйной разлапистой листвы будто из-за занавеса на сцену, с алебардами и саблями наготове, выступил сначала один стражник, потом другой, третий…

Дорешать до конца практическую задачу, сколько всего служителей порядка может скрываться за двумя десятками лоз и одной летней печкой, Охотнику не пришлось, потому что в этот самый момент, узрев его лица необщее выраженье, на шорох и звяк железа обернулся Олаф.

В то же мгновенье Серафима, отброшенная мощной рукой, как мячик отлетела в дальний, пустой, а потому никем под засаду не занятый угол, а отряг, блаженно ухмыльнувшись, крякнул, рыкнул…

И пошла потеха.

Бедный ошарашенный Селим за всю свою жизнь никогда еще не видел, как можно одной рукой перекидывать через два забора здорового вояку в полном боевом снаряжении, другой при этом отправляя в нокаут второго, а плечом и локтем выбивая параллельно саблю, пару зубов и боевой дух у третьего.

И не успел он подробно разглядеть, как же все-таки это все одновременно делается, как конунг растерянно остановился, сделал обиженное лицо, прошелся по дворику взад-вперед, заглядывая придирчиво то за печку, то за порядком ободранные зеленые насаждения, снисходительно попинывая арсенал, оброненный улетевшими в дальние края[27] вояками, и разочарованно развел руками.

– И это всё?.. Селим, они тебя вообще ни в грош не ставят, что ли? Прислать тебя караулить всего шестерых?..

Но не успел оторопевший Охотник вспомнить хоть какие-нибудь слова, кроме «а-а-а…», «э-э-э…» и «ё-о-о…», как из-за его спины, из чернильной прохладной тени первой комнаты долетел хриплый злорадный голос:

– Семерых, чужак. Караул-баши прислал семерых.

Годы муштры, местами, но часто переходящей в дрессуру, заставили Селима при первых же звуках этого голоса вытянуться в струнку, четко развернуться, как по команде «кругом»…

И ахнуть.

Потому что из черной, почти непроницаемой тени общей комнаты выступила его жена.

А вплотную за ней, приставив к горлу именную, украшенную изумрудами саблю и ухватив свободной рукой Зейнаб за запястье вывернутой назад руки, неспешно двигался сотник Хабибулла.

– Порезвились… – с отвращением сморщился командир Селима, оглядывая следы побоища во дворе. – И хватит. Ты, рифмоплет недоделанный, и твои иноземцы сейчас пойдут вперед нас с твоей… женушкой… во дворец. И если хоть кто-нибудь попробует по дороге сбежать, то я ей…

Договорить сотник, втихаря торжествующий победу и предстоящее продвижение по службе, не успел: что-то блесткое и быстрое стальной стрекозой мелькнуло в воздухе и ударило в лоб.

Нет, конечно, высоконачальственному лбу от этого ничего не сделалось, потому что он был надежно укрыт кольчужной чалмой.[28] Всё, чего смогла достигнуть своим снайперским броском Серафима – это на мгновение оглушить спесивого сотника…

Но и мгновения оказалось достаточно, чтобы Селим взмахнул кулаком, в котором всё еще была зажата его месячная получка, и с чувством, росшим, копившимся и спрессовывавшимся в течение тридцати лет, приложил любимого командира прямо промеж наглых очей.

Хабибулла, не успев и охнуть, свел глаза к переносице, взмахнул руками будто крыльями, но не полетел никуда, а просто бухнулся, как стоял, во весь рост на глиняный пол Селимова дома.

– Селим!!!.. – вскрикнула Зейнаб и рухнула почти без чувств в объятья мужа.

– Я ж говорил, недооценили они тебя, – одобрительно хмыкнул Олаф, стаскивая так и не снискавшего ни славы, ни почестей сотника за ноги по крыльцу и складывая его у печки.

– Зейнаб-апа, вы как? Не ранил он вас? – царевна обеспокоенно кинулась к рыдающей на плече мужа женщине. – Дети, внуки где?

– Никого дома не было… работают… Внуки на реку ушли купаться… с соседскими ребятишками… слава премудрому Сулейману…

– Оставаться им здесь больше нельзя, Селим, – серьезно и строго воззрилась Серафима на растерянного бледного Охотника. – Им есть где укрыться? Родственники, друзья?..

– Да, конечно… – потерянно кивнул старый стражник.

– Тогда забирай их – и прячьтесь, – посоветовал конунг. – Тут они след взяли – теперь не отвяжутся, как варги.

– Да, конечно… Сейчас… Заберу Зейнаб, вещи кой-какие, дочь, внуков – и провожу их… в надежное место. Никакие враги не найдут. Если ты их имел в виду?..

– И сам ты тоже беги с…

– А вот сам-то я, Олаф-ага, знаю, где быть должен, – неожиданно твердо проговорил Селим. – Что бы ни решили вы, без меня не уходите, и не улетайте: я часов через пять самое позднее буду.

– Селим, тебе не надо быть с нами!

– О премудрая пэри дальних земель, прости меня, но на этот раз твоя мудрость изменяет тебе. Потому что именно с вами мне и надо быть. И спорить про это я не хочу и не стану. Селим сказал – Селим сделал.

Отряг и Сенька переглянулись и медленно кивнули.

– Тогда мы вам поможем с переездом, – решительно сообщила сулейманину царевна.

– Поможем. Потому что ты – настоящий воин, старик, – в свою очередь похлопал Охотника по плечу рыжий конунг.

– Надо же когда-то начинать… – криво усмехнулся Селим и, приобняв Зейнаб и шепча ей на ушко что-то ласковое и успокаивающее, повлек в дом – собираться.

Серафима хотела было последовать за ними, но под ногой ее что-то звякнуло, и она остановилась.

– А сабелька у этого Хабибуллина ничего… В хозяйстве пригодится… – задумчиво пробормотала Сенька, разглядывая не столько изукрашенную самоцветами рукоятку, сколько надежный дар-эс-салямский клинок. – Ну а раз сабельки у него больше не будет, то и ножны ему, если подумать, ни на кой пень больше не нужны…

Олафу тоже пришла в рыжую голову весьма своевременная мысль, и он, обнаружив у забора пилу, принялся перепиливать приблизительно в метре от лезвия сначала одну алебарду, потом другую и, подумав немного, третью.

На бестопорье и пол-алебарды – топор, со вздохом пришел он к грустному выводу.

Ничего лучше в этом варварском краю всё равно было не достать.

Через четыре часа все трое, надежно укрыв семью Селима у очередного дальне-близкого родственника почти на другом конце города, были уже в караван-сарае Маджида и докладывали изрядно заждавшимся и переволновавшимся друзьям о результатах своего похода.

– …и поэтому сейчас вопрос номер один снимается с повестки дня, и остается только вопрос номер два: что делать? – на такой невеселой ноте завершила царевна отчет о проделанной работе.

В ответ в штаб-квартире антигаурдаковской коалиции повисла хмурая тишина.

Никто не знал про кообов больше, чем по смутным воспоминаниям детства, поведанным Масдаем. Никто не понимал правил, которым вызванные на Белый Свет повелители элементэлов подчинялись – или не подчинялись. Никто и предположить не мог, куда подевался пропавший так внезапно и так несвоевременно горшочек. Никто не был в курсе, можно ли теперь отделить отважного бедолагу Ахмета от кооба, даже если бы горшок вдруг нашелся (чего он делать не собирался), или это был союз типа «пока смерть не разлучит нас». И, что было самым угнетающим, никто не представлял, где сейчас можно было отыскать какого-нибудь другого члена семьи Амн-аль-Хассов.

Сказать, что в комнате воцарилось всеобщее, опустошающее, прижимающее к земле и вытягивающее лица уныние – значит не сказать ничего.

Первым его нарушил Иванушка.

– Яфья… – вежливо обратился он к окончательно поникшей и загрустившей девочке, – скажи, пожалуйста… как ты думаешь… куда мог подеваться твой… этот… горшок?

Дочь песков Сулеймании, бледная теперь как Эссельте, хотела было автоматически выговорить свой стандартный и любимый ответ «не знаю», за которым всегда так хорошо и уютно прятаться, как за каменной стеной, но обвела глазами понурые физиономии вокруг, собралась с духом, и сделала предположение, на всякий случай всё же неуверенно пожав плечами.

– Может быть, его взял и спрятал сам кооб?

– А почему он не сделал это раньше? – тут же спросила Сенька.

– Не приходило в голову? – высказал идею Кириан.

– За восемьсот лет ни разу?.. Масдай, они действительно такие тупые?

– Да кто их знает… вражье племя…

– Когда мы с ним разговаривали… когда он устроил в нашу честь праздник… – проговорила Эссельте, – он мне тупым не показался.