Марьяжник - Евгений Сухов

Но то, что таинственный убийца, пока известный Головацкому под фамилией Звонарев, приложил руку и к гибели капитана Симакова, теперь было очевидным. К антиправительственному кружку Симаков не принадлежал, следовательно, убийца все-таки избавлялся от него либо как от свидетеля, либо как от сообщника. Становилось понятным, что именно капитан Симаков ввел Звонарева в дом генерала, затем в его кабинет, и после этого Корниевич был убит. Задушен. А вернее, следы на шее были не столько следами от удушения, сколько остались, вероятно, после того, как генерала насильно заставили принять кокаин…

Все в той же задумчивости Головацкий сошел с пролетки возле своего дома, щедро расплатился с извозчиком и зашел внутрь.

– Кто-нибудь спрашивал меня, Глафира Карловна?

– Никто, Матвей Евграфович. Никого не было.

Михайлов до сих пор не объявлялся. Не было вестей и от человека с родимым пятном. Хотя для последнего было еще слишком рано.

Головацкий скинул с себя пальто и услышал, как к дому подкатил еще один экипаж. Оставшись дожидаться в прихожей, Матвей Евграфович увидел, как спустя несколько секунд дверь распахнулась, впуская в дом поток морозного воздуха, а затем на пороге предстала Ульяна Дмитриевна. Головацкий удивленно вскинул брови.

– Где ты была, душа моя?

Супруга от неожиданности замерла на месте. Видно было, что она никак не ожидала столкнуться с мужем в прихожей. Матвей Евграфович покидал дом нечасто, и потому даже его появление на нижнем этаже выглядело удивительным. Ульяна Дмитриевна несколько раз растерянно сморгнула.

– Ты меня напугал, право слово. Что ты здесь делаешь, Матвей?

– Я только что приехал. Отлучался по делам.

– Опять в связи со своим расследованием?

Ульяна Дмитриевна сокрушенно покачала головой. В такие дни, когда Головацкий помогал в каком-нибудь деле департаменту полиции, он становился совсем другим человеком. Замкнутым, раздражительным, немного нервным. И до крайности подозрительным к окружающим. Даже к самым близким для него людям, к которым Ульяна Дмитриевна не без оснований относила и себя лично. Вот и сейчас…

– Ты не ответила на мой вопрос, – напомнил Матвей Евграфович.

Ульяна Дмитриевна сняла сначала шляпку, а затем и пальто.

– Мне нужно было навестить Дроздовых, – ответила она, уже не глядя на мужа. – Ольга Степановна захворала и просила навестить ее. А ты посчитал, что я слежу за тобой, Матвей? Знаешь, когда-нибудь все эти твои загадки, которые ты так любишь решать, непременно сведут тебя с ума. Непременно. Вот увидишь.

Головацкий и сам уже понял, что излишне погорячился. Видно, сказывалось напряжение последних дней.

– Прости, – буркнул он, развернулся и решительно зашагал прочь.

Ульяна Дмитриевна с сожалением посмотрела вслед супругу и не смогла удержаться от тяжелого вздоха. В тот день и даже вечер она Матвея Евграфовича больше не видела. Он не спустился ни к обеду, ни к ужину… Ульяна Дмитриевна знала, что муж неподвижно сидит в своем кресле, смотрит в одну точку и пыхтит своей противной сигарой. Она это знала. И понимала, что, может быть, Головацкому нужна сейчас ее поддержка, нужно общение с ней, однако подняться в его кабинет Ульяна Дмитриевна не отваживалась…

А уже в одиннадцатом часу вечера к профессору явился Буйчилов. Ульяна Дмитриевна сама видела, как начальник Третьего отделения, доложив о своем приезде через Глафиру Карловну, подождал всего лишь минуту, а затем стремительно поднялся наверх. Слышно было, как хлопнула дверь в кабинете Матвея Евграфовича…

Он и впрямь сидел в кресле. И не поднялся даже тогда, когда вошел Буйчилов.

– Я к вам буквально на пару минут, профессор, – прямо с порога заявил начальник Третьего отделения, комкая в кулаке перчатки. – Подумал, что вам, должно быть, будет небезынтересно узнать… То есть это вполне может оказаться важным… В общем, в любом случае я решил заехать к вам по пути и сообщить…

Головацкий поднял взгляд.

– Что еще случилось, Кондратий Ксенофонтович? Опять кого-то убили? Очередной несчастный случай?

– К счастью, нет, – Буйчилов натянуто улыбнулся. – Господь с вами, Матвей Евграфович. Мне и так уже этих несчастных случаев с избытком хватает. Нет. Здесь дело совсем иного толка. Я ведь вам говорил с утра, что Цуревич готовит облаву…

– Да, говорили.

– Так вот облава уже состоялась. Насколько я знаю, не с таким результатом, на который рассчитывал Христофор Романович, но кое-кого на квартире Гурьянова, где заговорщики и планировали собраться в очередной раз, задержали. Ни профессора Шевелькова, ни Беллы Розенталь среди задержанных не оказалось.

– Вот как? – усмехнулся Матвей Евграфович. – Отчего же так вышло, господин Буйчилов?

Головацкий заранее предвидел ответ начальника Третьего отделения и не ошибся в своих прогнозах.

– Шевельков и Розенталь должны были приехать на встречу, – Буйчилов переложил перчатки из одной руки в другую. – Должны, но не приехали.

– Словно их кто-то предупредил заранее о готовящейся облаве? Верно?

– Вы это предвидели? – удивился Буйчилов.

– Признаться, у меня была такая мысль, Кондратий Ксенофонтович, – со вздохом произнес Головацкий и слегка изменил положение тела в кресле. – Ну, а что же остальные задержанные? Сколько их всего?

– Четыре человека. Одна женщина и трое мужчин. Женщина уже дала показания, а с мужчинами Цуревич еще пока не разговаривал. Перенес допрос на утро, хотя я подозреваю, что, как и в случае с женщиной, ему не удастся почерпнуть никакой новой информации…

– Задержанные ничего толком не знают?

Буйчилов пожал плечами:

– Об интересах и общей направленности кружка – много чего, но о самом заговоре нет. По их словам, об этом было известно только верхушке, – начальник Третьего отделения выдержал небольшую паузу. – Однако женщина сказала о том, что в предстоящем заговоре ключевую роль должен был играть именно генерал Корниевич. Без него, то есть после его гибели, кружку ничего не удалось бы сделать. Однако у Сербчука, кажется, имелся какой-то запасной план. Но в чем он опять же таки заключался… Тут, увы, Матвей Евграфович, тайна, покрытая мраком. Как бы это, знаете ли, тривиально ни звучало.

Головацкий, казалось, и не слушал собеседника. Его хмурое выражение лица свидетельствовало о том, что он думает совсем о другом. О чем-то, что, по мнению самого Головацкого, являлось куда более важным, чем все эти разговоры о таинственном заговоре.

– Скажите, Кондратий Ксенофонтович, а человека по фамилии Звонарев не оказалось среди задержанных сегодня?

Буйчилов немного помолчал.

– Насколько мне известно, нет. Человека с такой фамилией среди тех трех мужчин не было.

– А просто человека, прихрамывающего на левую ногу? Невысокого, плотного телосложения, смуглого?

– Никого, кто мог бы подойти под это ваше описание, – медленно и настороженно откликнулся Буйчилов. – А в чем дело, Матвей Евграфович? Вам известно что-то, что неизвестно мне? Скажите откровенно!

– Нет. Пока только догадки, Кондратий Ксенофонтович.

Поверил ли профессору начальник Третьего отделения, или в его душу закрались некоторые подозрения – неизвестно, но, не сказав больше ничего, Буйчилов раскланялся и уехал.

Сидящая в гостиной Ульяна Дмитриевна машинально отметила, что визит сотрудника департамента к ее мужу занял не более пяти минут. А ведь обычно Буйчилов засиживался значительно дольше независимо от времени суток.

У Ульяны Дмитриевны вновь возникло желание подняться наверх и нарушить уединение супруга, но, поколебавшись немного, она решила отложить это свое намерение на чуть более поздний срок…

Но Головацкий не спустился и к завтраку следующего дня.

Глава 9

Последняя ли жертва?

И почему только ему доставались от профессора столь неблагодарные задания? Михайлов уже не единожды обращался к самому себе с этим риторическим вопросом и всякий раз не мог найти на него ответ…

Конечно, с Прохором, слугой покойного князя Рушанского, оказалось общаться не в пример проще, нежели с Ветловым, но тем не менее занятие это было такое же бесперспективное и ни к чему не ведущее. Прохор не мог сообщить Михайлову ничего, кроме того, что им уже было сказано ранее в разговоре с сотрудниками департамента.

Но Егор, то и дело коротко поглядывая в окно, вновь возвращался взглядом к собеседнику и старательно заносил все его показания в блокнот. Этот самый блокнот чуть позже он и намеревался представить на рассмотрение Матвею Евграфовичу.

– Это был первый день нынешней зимой, когда князь отправился купаться в проруби?

– Да как же первый, барин? – то ли удивился, то ли оскорбился за своего покойного хозяина Прохор. – Он уж в этом году, почитай, раз пять нырял. Через день мы с ним ходили. Как лед на речке образовался, его сиятельство недельку выждало, для верности, значит, и прямиком туда. На речку. И всякий раз водочку с собой брали-с. Без этого никак. Без этого вмиг можно какую-нибудь хворь подхватить. Вот я с собой и брал завсегда. А тут, вишь, не хватило. Мне его сиятельство и говорят: «Сбегай-ка ты, Прохор, еще за одной». Ну, а мне чего? Коли приказывают? Я и побежал. А как вернулся, его сиятельства и нету нигде. Вещи лежат, где и сложены были, а самого не видно. Вот я и думаю: утонул, не иначе. Но до сих пор ищут…