Аномия в России: причины и проявления - Сергей Кара-Мурза

Семейное неблагополучие подростков может и должно компенсироваться школьным благополучием. Однако в большинстве случаев происходит как раз наоборот: семейное неблагополучие подростка усугубляется его школьным неблагополучием, ситуация отчужденности, одиночества в семье дополняется аналогичной ситуацией в школьном классе, в группе других образовательных учреждений» [105].

В 1994 году социологи исследовали состояние сознания школьников Екатеринбурга двух возрастных категорий: 8-12 и 13-16 лет. Выводы авторов таковы: «Наше исследование показало, что ребята остро чувствуют социальную подоплеку всего происходящего. Так, среди причин, вызвавших появление нищих и бездомных людей в современных больших городах, они называют массовое сокращение на производстве, невозможность найти работу, высокий уровень цен… Дети школьного возраста полагают, что жизнь современного россиянина наполнена страхами за свое будущее: люди боятся быть убитыми на улице или в подъезде, боятся быть ограбленными. Среди страхов взрослых людей называют и угрозу увольнения, страх перед повышением цен…

Сами дети также погружены в атмосферу страха. На первом месте у них стоит страх смерти: «Боюсь, что не доживу до 20 лет», «Мне кажется, что я никогда не стану взрослым — меня убьют»… Российские дети живут в атмосфере повышенной тревожности и испытывают недостаток добра… Матерятся в школах все: и девочки и мальчики… Как говорят сами дети, мат незаменим в повседневной жизни. В социуме, заполненном страхами, дети находят в мате некий защитный механизм, сдерживающий агрессию извне» [18].

Старшеклассники в 1990-е годы ощущали дыхание безработицы уже за порогом их школы. М.Н. Руткевич писал: «В 1993 году угроза безработицы стала реальностью для рабочих, служащих, инженеров и техников в большинстве регионов страны, особенно на предприятиях ВПК, машиностроения, текстильной и легкой промышленности, а также в научно-исследовательских учреждениях. Выпускники средней школы по-разному оценивали эту угрозу в отношении собственного будущего жизнеустройства в зависимости от социального статуса семьи… В целом же, если принять за 100% число тех, кто дал определенный ответ, то реальной считают угрозу безработицы две трети выпускников средней школы» [98].

Через десять лет, в 2003 году, Ю.А. Зубок характеризовала это положение так: «Сформировался слой незанятой молодежи. В разных отраслях численность молодежи в составе рабочей силы сократилась за последние десять лет от 2 до 6 раз. Многие из юношей и девушек, оставшихся на производстве, лишь числятся в штате, зарабатывая на стороне. Вследствие развала коллективных форм сельского хозяйства и невозможности заняться фермерством произошла маргинализация значительной части сельской молодежи. Растет ее миграция из села в город. После 1991 года в 2,5 раза возросла доля молодых людей, стремящихся любыми способами перебраться на постоянное место жительства в города, где немногим из них удается избежать криминальных структур.

Как выявилось в ходе исследований, высокая трудовая мотивация и ориентация на производительный труд приводят скорее к снижению показателей уровня жизни, нежели к их повышению. А реализация иных, не связанных с трудом моделей самореализации, наоборот, оказывается эффективнее с точки зрения социального продвижения. Это закрепляется в молодежном сознании в виде доминанты инструментальных ориентаций, готовых превратиться в условиях высокой толерантности к девиации в асоциальные установки. Совокупность отмечаемых тенденций ставит в ситуацию неопределенности и риска наиболее подготовленную и социально активную молодежь…

Ощущение нестабильности и незащищенности знакомо 60,1% молодых россиян. Видимо, социально-правовой фактор риска и впредь останется ведущим в социальном развитии подрастающего поколения» [99].

Эта атмосфера страха перед бытием наносит тяжелую травму, которая порождает аномию в подростковом и молодом возрасте. Социальное бедствие, в которое страну погрузила реформа, ударило по обеим защитам ребенка — по семье и по школе. Социологи пишут в 2003 году: «Для социологов и психологов важны специфические особенности социальной политики в России 1990-х годов, которые повлияли на судьбы детей и подростков. Подрастающее поколение лишилось ориентиров в условиях культурного вакуума. Точнее говоря, провозглашение “частнособственнических” норм поведения, осуждавшихся прежде, привело к сосуществованию взаимоисключающих ценностных ориентиров, одновременно действующих в обществе. Это самым непосредственным образом повлияло на усложнение социализации подростков, рожденных во второй половине 1970-х — начале 1980-х годов…

Подводя итог нашему анализу, можно сказать, что в целом все эти подростки — жертвы социальных трансформаций, оставленные в условиях культурного вакуума без какой-либо поддержки со стороны и общества, и семьи, и государства. В условиях сосуществования взаимно исключающих друг друга ценностных ориентаций тяжело сделать правильный выбор» [97].

А.А. Зиновьев писал в 1995 году: «В России больше нет той системы воспитания и образования детей и молодежи, которая еще не так давно считалась лучшей в мире. Вместо нее новые хозяева России создали систему растления новых поколений с раннего детства и во всех их жизненных проявлениях. Те поколения, которые теперь подрастают, уже принадлежат к иному миру, к иной цивилизации, к иной человеческой общности. Они не имеют исторических корней в делах, идеях и системе ценностей своих предшественников. Растет поколение людей, являющееся карикатурной имитацией всего худшего, созданного в странах Запада. Растет поколение плохо образованных, завистливых, жадных до денег и развлечений, морально растленных с детства, лишенных понятия Родины и гражданского долга и т. п. ловкачей, мошенников, деляг, воров, насильников и, вместе с тем, людей с рабской психологией и изначальным комплексом неполноценности. С таким человеческим материалом уже невозможны никакие великие свершения» [96].

Как философ, А.А. Зиновьев слишком пессимистичен, он — человек с трагическим мировосприятием. Цивилизация и культура — большие инерционные системы, даже самая радикальная реформа не может их сломать за 20-30 лет. Повреждения залечиваются в «молекулярной» деятельности родителей, общества, государства и школы. Но образуются уродливые шрамы и разрывы, нагноения и фантомные боли, — и структуру процесса деградации ценностной шкалы новых поколений детей и подростков России А.А. Зиновьев обрисовал верно.

Институциональные изменения в системе воспитания, тесно связанной со школой, не могли не повлиять на ценностную систему молодежи. И.В. Староверова пишет, опираясь на опыт двух десятилетий: «Как известно, отечественная система формирования сознания и поведения молодежи базировалась на приоритете традиционной морали и нравственности, что и обеспечивалось единством обучения и воспитания. В обучении доминировал принцип овладения основами фундаментальных научных знаний в сочетании с практическим опытом их применения, причем реализация его обеспечивалась преемственностью прошлого и настоящего, с ориентацией на будущее, при относительной диалектической гармонии материального и идеального…

В долиберальные времена в процессе социализации нашей молодежи одно из ключевых мест занимали комсомольская и пионерская организации, многочисленные объединения по интересам: спортивные, творческие и др. При всей скованности идеологическими рамками, они формировали здоровые досуговые интересы молодого человека, да к тому же обеспечивали их реализацию инфраструктурой, кадрами и средствами. С фактической ликвидацией этих форм молодежной самодеятельности уже на первом этапе либеральных реформ значительная часть молодежного и детского контингента перешла, по мнению ведущих российских ювенологов, в “субкультурные ниши”, которые далеко не всегда носят позитивный характер» [10].

Тяжелейший удар нанесла реформа по важнейшему для воспитания институту — семье. Группа риска в условиях кризиса — дети из неполных семей (чаще всего без отца). Это очень крупный контингент. По данным Росстата, в первое десятилетие реформ, за период между переписями 1989 и 2002 годов доля детей, воспитываемых в семьях без одного или обоих родителей, возросла в 1,7 раза. По данным переписи 2002 года, в семьях, где дети воспитываются без участия одного или обоих родителей, проживало 23,3% детей. Этот показатель растет: сейчас около трети детей рождаются в России вне брака.

Социологи в статье 2010 года пишут о «воспитательном потенциале» семьи: «Социальные девиации в поведении детей более характерны для неполных семей. Судя по ответам матерей, дети в них чаще плохо учатся. Их матерей значительно чаще вызывают в школу из-за поведения детей: 43% матерей из неполных семей и 25,7% замужних. Среди последних каждая третья (33,4%) сталкивается с крайне неприятной ситуацией: дети пьют, курят, употребляют наркотики. Однако в семьях незамужних матерей эта проблема встречается еще чаще (43%)… Соответственно, риск попасть в плохую компанию и совершения различных правонарушений и даже преступлений у детей из неполных семей в 2,8 раза (т. е. почти втрое) выше, чем в семьях, где есть оба родителя» [100].