Братья и сестры в реестре - Юрий Вячеславович Скрипченко

Мимо потянулись ночные дворы, деревья, дома и заборы.

– А скажи, Виктор, речь у тебя вроде правильная, интеллигентная даже… Чего это ты в мусоре ковыряешься?

– Так я программист. Отличный, между прочим. Меня в начале сороковых из Кремниевой долины знаешь какими деньгами переманили назад в госкорпорацию? Бешеными! И кто я сейчас? Оператор низовых систем коммунальной инфраструктуры. Программист-говночист, блин. Никому мы не нужны в прекрасную эпоху нейросетей. Осели, как взвесь, на самое дно…

Ежилец злобно скривил грязное лицо. Зыркнул на Олега, будто тот его лично разжаловал в сантехники. Мутный всё-таки тип. Бывший элой, нынешний морлок.

Мимо по тротуару, шурша, прокатилось устройство, похожее на огромный, метра три в поперечнике, робот-пылесос. Олег подозрительно проводил диск глазами. Тот молчал.

– Нейросети? – насторожился Олег. – Но их же должен кто-то обслуживать?

– А они сами друг друга и обслуживают. Есть нейросети для расчётов, есть нейросети-исполнители, есть сервисные. Короче, вот такое говно.

– А… разумные среди них есть?

– Ты что больной или фантастики перечитал? Это ж программы. Как они могут быть разумными?

Вот тебе и авторитетное мнение, Олег. Тогда с кем же ты разговаривал полчаса назад? Может, розыгрыш? Тогда чей? Карпатский, ну ты и сука! Проснусь, и будет у нас с тобой серьёзный разговор.

У дерева под фонарём нервничал хлыщ в модном прикиде и с букетом. Он то и дело посматривал на часы. Ночное свидание что ли?

– А чего это у вас обстановка такая странная? Ну, город, небоскребы понятно. Но столбы какие-то торчат высоченные…

– А сейчас все города такие. Куски сухого говна! Инкапсулированные. Сверху – скорлупа. А мачты её держат. Ты как будто про Ковид-2049 не слышал.

– В мое время циферка была поменьше, – сказал Олег. – Значит, не победили заразу? А почему тогда все без масок ходят?

– Так мы все в одной огромной маске! Город герметично закрыт. Поначалу только стену построили, КПП там, шлюзы на выходах и прочее говно. Но гадские птицы с воли заразу заносили. Потом плёнку-мембрану натянули – птицы срать на голову перестали, зато первый же град её в дуршлаг превратил. Пришлось уже капитально соображать – чтобы исключить внешние факторы.

Раздался утробный и глобальный пшик, и вниз устремился дождик, воняющий антисептиком.

– Спиртовка пошла… эх, если б хотя бы не изопропиловая… Ты думал, просто так у нас на поверхности так чисто, будто тротуары шампунем моют? Поспешим, а то с ног до головы провоняем этой фигней. Да, это массовое обеззараживание, если не понял…

В очередной подворотне Ежилец хмыкнул и наклонился к неплотно закрытому канализационному люку.

– Подсоби!

Вдвоем они своротили тяжеленную чугунину, и Ежилец велел спускаться. Олег ссыпался по лестнице из скоб, а компаньон вернул люк на место и тоже спустился.

Они стояли в полукруглом коридоре из разномастного красного кирпича, каждые пятнадцать-двадцать метров освещаемого тусклыми жёлтыми плафонами.

– Идем на говно! – провозгласил Ежилец и отправился в закат. Запах по мере движения начал усиливаться.

В подвальной прохладе голого Олега стало ощутимо потряхивать. Чтобы отвлечься, он решил продолжить беседу беспечного туриста:

– А вообще как у вас тут всё устроено?

– Как всегда: наверху элита, наконец-то у неё появилась возможность жить отдельно от остального быдла и срать на него сверху. Видел… ах да, не мог ты пока этого видеть. Короче, на вершинах небоскрёбов у них целый городок из коттеджей, парков и прочего говна. Между небоскребами – дороги. Живут и развлекаются они там. На нулевой уровень спускаются только работать – артисты, юристы, чиновники и прочая пафосная дрисня.

Вышли в тоннель побольше. Сбоку дорожки – ржавый парапет, снизу – толстенная ржавая труба, которая гудела и чавкала. Местами под ней разлились зловонные лужицы. Ежилец достал из кармана два грязных респиратора, один надел сам, другой протянул Олегу.

– В самих «свечках» живёт обычный люд – когда-то офисные, а теперь – домашние, на удалёнке. Первые этажи отданы под всякие кафешки, магазины и прочее дерьмо.

Олегу показался странным ладный да гладкий язык матёрого экскурсовода, на котором Ежилец вещал, но решил пока не брать в голову. Тем более, что провожатый чуть ли не в каждой фразе исходил, так сказать, на дерьмо.

– Ну, а здесь, внизу, обитают самые сливки. Которые в унитаз. Говночисты, контрабандисты да «внешки».

Из прямоугольного в сечении тоннеля они вышли в огромное помещение, в центре которого торчали десятки исполинских насосов – к ним сходились трубы из многочисленных тоннелей, а вверх, в темноту, уходили другие трубы. Насосы наполняли помещение неприятным гулом и вибрацией. Освещался рукотворный грот весьма эпизодически.

– Вот мы и в родном Нижнефекальске, – Ежилец сопроводил реплику жестом конферансье. – Как и вся Россия, сидим на трубе! Но с говном.

По залу сновали тощие изгвазданные люди. Порой среди них попадались умытые и тренированные экземпляры, одетые по походному – в камуфляж и берцы. У стен горы хлама соседствовали с ящиками, грудами мешков и навесами, под которыми бурлила жизнь: где-то заключали сделки, где-то дулись в карты, сидя на продавленных креслах и диванах, а где-то жрали и пили за импровизированными столами из поставленных на попа деревянных катушек29. Гул разговоров, криков, покашливаний и смеха соревновался по громкости с гудением насосов.

На вошедших, даже на голого Олега, никто внимания не обратил. Велев ждать здесь, Ежилец метнулся к череде ржавых помятых шкафчиков, будто из постапокалиптического спортзала.

Пока Ежилец возился в шкафчике, Олег, которому было не по себе: чужое место, инородная обстановка, собственная нагота, наконец, – прослушал три любопытных диалога.

1). Первый был вполне невинным, и скорее забавным, чем полезным:

– Нет, представляешь. Эта падла только что автоматом зачекинилась30, – сказал собеседнику лысый толстяк с выпученными глазами, одетый в комбинезон. Он тряс странным телефоном с голографическим экраном. – В каком-то барбершопе. «Волосок'и'щетинка», представляешь? Тьфу. А ведь мы в Нижнефекальске!

– Не ссы, Додон, – ответил второй, в шляпе и пальто. Воротник был поднят до бровей, но он умудрялся пожирать консервы прямо из банки и не заляпаться, – Эта брадобрейня точно над нами. Вот и здорово, что тебя зачекинило там. Алиби будет. Поставь им пять звёзд и прокомментируй что-нибудь типа: «руки у мастера очень мягкие и нежные».

Толстяк снова сплюнул. Вокруг отчётливо несло дерьмом. Собеседник Додона непринуждённо жрал консервы.

– Ты лучше скажи, что там с Матрёшкой Сью?

– Партия будет послезавтра, – ответил толстяк, – Триста доз. Плата – десять костюмов биологической защиты.

– А не жирно?

– Пассажирно. На городских складах этого говна как грязи. А химикам-внешкам как-то надо