У Лаки - Эндрю Пиппос

сидела Пенелопа, и позади нее в мусоросжигательной печи горело платье матери. Валия попросила закурить, одной рукой поймала сигарету, другой – коробок спичек. Как напарницы по работе, по команде, сестры часто бросали друг другу разные вещи.

– Я тебя и Лаки по ночам слышу, – сказала Пенни.

– И что же ты слышишь?

– Я не буду объяснять на пальцах.

– Будешь. Говори, о чем ты.

– Валия, твой тон агрессивный.

Слова Пенни прозвучали отстраненно.

– Если в нашей семье кто-то и настроен враждебно – кроме Ахилла, – так это ты. Вечно в стороне. Состоронне-враждебная.

– Прости, сестра, но слова «состоронне» не существует.

– Временами ты все пожимаешь плечами и отмахиваешься, и тебе все равно, что происходит вокруг, а это просто очередной тип враждебности, который отдаляет меня от тебя. Понимаю, ты юна, а с юными людьми бывает тяжело.

– Ты хочешь от меня больше приветливости?

– Было бы неплохо.

– Я слышу, как вы с Лаки посреди ночи занимаетесь любовью или чем еще вы там занимаетесь. Звучит как халтурная работа лобзиком.

– Хочешь, чтобы мы вели себя потише?

– Мы все здесь живем, сестра.

– Мы женаты, Пенни. Я сплю со своим мужем. Мы трахаемся.

– Ясно. Так вот на что похож секс у женатых.

Пенелопа, закончив разговор, удалилась.

– Я ухожу на несколько часов, – сказала она Ахиллу на кухне.

– Зачем? Сегодня нет школы.

– Мне нужно встретиться с другом.

– Что за друг?

– Ты его не знаешь.

– Твои друзья в курсе, где ты, – произнес Ахилл. – Пусть приходят в кафе. Им даже не придется платить полную стоимость, если только сами не решат настоять, что, кстати, хороший тон.

Он чистил плиту шпателем, на предплечьях выступили капельки пота, а это, по мнению Ахилла, было прекрасно, потому как означало, что плита горяча, посетители заказывают еду, а он поддерживает хорошую физическую форму.

Ахилл понимал, что его попытки контролировать других тщетны, что люди все равно будут делать и получать желаемое, и это невыносимое осознание только усугубляло насильственный контроль с его стороны. Да и склонность семьи избегать стычек с ним тоже добавляла масла в огонь. Они мирились с настроениями Ахилла – это была словно небольшая плата одного поколения другому, и его редко ставили на место (за исключением той ночи с дубинкой). И Ахилл считал, что его жизнь по сравнению с их – просто монотонная череда неописуемых, но маленьких унижений; его несчастье могли облегчить лишь мгновения иллюзорной надежды, когда он верил, что однажды остальные станут к нему прислушиваться, доверять, называть его мудрым.

Лаки был первым членом семьи, который узнал об отношениях Пенни с Вальтером Шюллером. До этого они, Вальтер и Лаки, уже сталкивались возле отделения Колониального банка на Тейлор-стрит, где оба ждали открытия. Вспоминая об этом, Лаки признавал, что неуклюже навязал светскую беседу не расположенному к ней Вальтеру, который даже к рукопожатию отнесся с еще большей прохладой. Вальтер яростно втягивал щеки, когда курил, будто был чем-то расстроен; на фоне его крупной фигуры сигареты смотрелись совсем крошечными, привычка ему не шла.

– Ты из Баден-Бадена? – спросил его Лаки. – Слышал об этом.

– Может, даже когда-то видел карту.

– Ты приехал сюда до войны или после?

– Да. Меня интернировали.

– Часто спрашивают?

– Все время. Поэтому я ненавижу вопросы от незнакомцев.

Несколько недель спустя Лаки увидел немца за витриной кафе – в последний раз. Пенни с Вальтером стояли на углу улицы, очень близко друг другу, явная пара, на новеньком тротуаре, который Вальтер недавно проложил за очень уж привлекательную для местного совета цену.

Лаки поправил на носу свои очки а-ля Бенни Гудмен. Пенни и Вальтер отстранились. Она быстро коснулась его руки. Затем оба опустили глаза, словно смущаясь интимного момента. Лаки ясно видел, что они влюблены.

В тот же день, улучив момент, он обратился к Пенни:

– Думаю, тебе стоит быть поосторожней.

– О чем ты?

– Ты знаешь.

– Я тебе что, чертов оракул?

– Я про твоего очаровательного немецкого друга, Вальтера. Видел вас двоих прямо посреди треклятой улицы.

– Он спросил, как у меня дела, и мне стало его жаль. Он думает, что его все ненавидят.

– Насколько я знаю, он не самый приятный собеседник.

– Мой тебе совет, Лаки: не врастай в эту жалкую жизнь, которую для всех выбрал мой отец.

– Лучше не встречайся с Вальтером на людях. Твой отец сейчас как безумный.

– Я редко вижусь с Вальтером на людях, – произнесла Пенни с хищной улыбкой. – В основном я бываю у него дома.

– Что Ахилл сотворит с ним, если узнает? Твой отец ненавидит немцев.

– Мой отец – кретин. И ты бы послушал, что он у тебя за спиной говорит об американцах.

– Не думал, что с тобой будет так трудно. Для юной девушки, Пенни, в тебе слишком много острых краев.

– Спасибо, мило побеседовали. Ты еще никогда не был насколько трогательным.

Если семья Аспройеракас была самолетом, Пенни готовилась из него выпрыгнуть. Если Пенни была раскрытым парашютом, то ее семья представляла собой многие ряды острых как бритва деревьев.

5

На ужин Ахилл превратил кефтедес[8] в плоские котлетки, надеясь удивить и впечатлить американского зятя чизбургером – или тем, что, по мнению Ахилла, было улучшенной версией чизбургера, о котором он слышал, а потом изучил, сидя в туалете на заднем дворе и листая журналы, что покупала Валия, а Пенни, похоже, так и не читала. Вместо булочек Ахилл использовал краюхи хлеба.

У Валии не получилось съесть свой бургер аккуратно.

– Это нельзя в меню, – вздохнула она.

– Его можно назвать «Бургер Ахиллион», – предложил Ахилл.

– Нравится, – кивнул Лаки. – Очень даже нравится.

– А мне нет, – буркнула Пенни. – Полный провал.

– Неудивительно, – заметил Ахилл.

– Я помогаю тебе принять правильное деловое решение, – заявила Пенни. – Хочешь слушай, хочешь нет.

– Забудем о бургере, – произнес Ахилл. – Мне нужно сказать вам кое-что еще. Теперь у меня появится то, что называют хобби. На ярмарках и родео устраивают боксерские поединки, и я начну принимать в них участие. Я стану боксером.

– Это же бои на голых кулаках! – воскликнула Валия. – Это не хобби, там опасно. Ты погибнешь. Какой-нибудь боец тебя убьет.

– У вас, наверное, будет трудная весовая категория, – подал голос Лаки. – Иногда возможности и категория не совпадают.

– У меня идеальный вес, – отмахнулся Ахилл. – И внутри все нарастает сила. Что, думаешь, я должен на пляже в шахматы играть?

– Возможно, тебе будет полезно повколачивать в людей здравый смысл, – заметила Пенни. – Или вице верса[9].

Ахилл не знал, что такое «вице верса».

– Следующее важное решение: нам нужно привести кафе в порядок. У нас тут диалог, философский настрой. Мы должны заложить более конкретный стиль. Лаки, насколько хорошо ты знаешь этот город?

– Все время узнаю новое.