Рабыня Вавилона - Джулия Стоун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Служанка опустилась перед ним на колени, подняла его длинное платье, оголяя тонкие ноги, поросшие волосами. От горшка шел запах трав. Женщина зачерпнула теплую мазь и стала осторожно втирать в больное колено Варад-Сина, забираясь чуткими пальцами по оголенной ляжке чуть дальше, чем это было необходимо. Он жмурил глаза, ему снова казалось, будто он юн и неопытен.
— А ты иди, — Варад-Син махнул рукой писцу. — Распоряжения мои передай служителям в точности. Скажи Энлилю, что я жду его. Он обещал дочитать мне поэму.
— Господин, скоро начнется храмовая служба, — напомнил писец.
— Я знаю, — жрец сделал рукой отпускающий жест. — Скажи Энлилю. Я жду его.
Адапа увидел ее. Он сидел в проходе во внутренний двор в тени стены, и его клонило в сон. Он не мог ошибиться: то же желтое платье с пояском на узкой талии, темные косы и тяжелые серьги в ушах. Она любит украшения и без устали носит воду. Сон как рукой сняло.
Кто она такая? Кто ее родители? Она всегда одна, словно дух неба. Она прелестна. Конечно, Адапа был знаком с более красивыми девушками, но разве земная красота сравнится с небесной?
Она прошла мимо на расстоянии вытянутой руки, даже не взглянув на него. Она его не знала, зато он знал ее слишком хорошо. Он столько раз мысленно предавался с ней страсти, столько раз овладевал ею, что, будь он чуть более сумасбродным, мог бы и поверить, что все это было на самом деле.
Адапа остолбенел. Девушка уходила, фиалковая тень плавно следовала за ней. Он смотрел, как она ставит ступни — немножечко внутрь, чуть-чуть косолапо, и при каждом шаге звякали крохотные бубенцы на щиколотке. Он смотрел ей вслед и понимал, что она еще девочка, вот и походка детская совсем, но так влечет к ней, он точно околдован.
Бирас окликнул его. Адапа не, сразу понял, кого зовут, не сразу вспомнил имя парня, махавшего ему рукой. Оцепенение спало, и он бросился вслед за девушкой. Бирас и Ахувакар вскочили и стали глядеть из-за угла, вытягивая шеи.
Адапа догнал девушку и встал у нее на дороге. Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Она смутилась. Краска стыда удивительно шла ей. Незнакомка опустила длинные ресницы и склонила голову. Адапа внезапно удивился, как может быть прекрасна и желанна женщина. Она была хороша, она была как медленный дождь во время цветения роз.
— Ты словно теплый дождь, — сказал Адапа. — Так ты хороша.
.— Что ты выдумал, — еле слышно прошелестела она. — Служанки говорят, я уродина.
— Они тебе просто завидуют. — Адапа почувствовал подступающий к горлу ком.
— Правда? — незнакомка подняла лицо.
— Правда.
Они рассмеялись. Блеснул ряд ее ровных зубов. На лице и шее отразились мерцающие разводы от воды — она держала кувшин перед собой.
— Как тебя зовут? — спросил Адапа.
— Ламассатум, — отозвалась она, а затем стала, скрестив ноги и слегка отклонившись назад.
–' Ты живешь во дворце?
— Да, — она кивнула и тяжелые серьги качнулись, подтверждая слова хозяйки.
Адапа много раз представлял, как заговорит с ней, как будет задавать вопросы. Слушать ее. И, наконец, она рядом, и ему ничего не нужно спрашивать, он точно знал ее всю жизнь — всегда, даже до первой встречи.
Мимо процокали ослы с поклажей. Проскрипела арба. Возница, утомленный жарой, спрыгнул с повозки и, сильно волоча ногу, заковылял рядом. Из-под полога высунулась голая детская рука. Пробежали девочки с ожерельями на шеях, остановились, глазея на них и перешептываясь. Ламассатум нахмурилась. Девочки рассмеялись и упорхнули.
— Стало быть, ты живешь во дворце? Почему раньше я не видел тебя? — продолжал допытываться Адапа.
— Я здесь недавно. А ты приходишь сюда каждый день?
— Уже пять лет, — Адапа рассмеялся, показывая белые ровные зубы.
— Мне нужно идти, — сказала она, спохватившись.
— Ты шутишь? — Адапа был ошарашен.
— Нет, я не шучу. Нужно, — твердо повторила она.
— Нет! Я хотел сказать тебе кое-что.
Ламассатум водрузила кувшин на плечо и попыталась обойти его.
— Постой.
Она сделала жест, точно хотела его отодвинуть. Адапа случайно коснулся ее пальцев. В горле у него пересохло.
— Я найду тебя, — сказал он.
Девушка сделала вид, что не расслышала. Он мешал ей пройти, и она, как тамариск, изогнувшись с кувшином, полным воды, холодно смотрела на него.
— Можно? — не унимался Адапа.
— Нет.
Она покачала головой. Адапа закусил губу. Прибежал Надин.
— Где ты ходишь? — закричал он и потянул Адапу за руку.
Надин раскраснелся и тяжело дышал. На носу блестели капельки пота.
— Берос рвет и мечет. Ты знаешь, с ним шутить нельзя!
— Иду, — коротко ответил Адапа.
— Я побегу вперед. — Надин взглянул на Ламассатум и прищурился. — Попытаюсь смягчить его гнев.
Они обернулись и оба смотрели на удаляющуюся спину Надина.
— Не гневайся, — сказала Ламассатум.
— Я не гневаюсь. Я буду думать о тебе.
Она пожала плечом и быстро пошла, ни разу не оглянувшись. В Доме табличек звучал нестройный хор юношеских голосов — повторяли шумерские слова. Адапа остановился в дверях. В классной комнате было светло и душно. Берос посмотрел на него тяжелым взглядом.
После занятий Адапа сидел во дворе школы, он далее не пытался не думать о ней. Небо зияло провалом синевы, точно распахнутые ворота в иные миры. Он не заметил, как подошел старый учитель, и сел рядом.
— В жизни случаются приятные моменты — боги все-таки благосклонны к смертным, — сказал он. — Нужно концентрироваться… Так вот, если умеешь это делать, то от горя заслонишься, а радость будешь переживать так долго, как сам этого захочешь. Адапа изумленно посмотрел на старика. Странно, когда он увидел Ламассатум в первый раз, она показалась ему взрослой женщиной. Теперь он уверен, эта девушка создана для него. Ради это стоило жить. Да! Да!!!
Глава 13. ПОМОЛВКА
Разве кончиться может такое?
То, что все называют реальностью — да.
Теплый снег, голубые глаза дракона,
И следы на снегу — в никуда.
Мона Даль
Дом Сумукан-иддина был залит светом. Даже в передней, где стоял глиняный кувшин для омовения рук и пол был устлан циновками, горели светильники.
Шли последние приготовления к помолвке. Рабы с озабоченным видом бегали по комнатам, на заднем дворике потрошили баранов, ощипывали гусей, уток, кур, павлинов. Сильный теплый юго-западный ветер поднимал пух и перья. Они кружили, точно бабочки над цветущим гранатом. В кухне чадил очаг. Женщины пекли хлеб во дворе.
Общая суета подействовала на Сумукан-иддина возбуждающе. Он волновался. Покинул комнаты и вышел в открытый внутренний двор, где на ветру раскачивались тонкие деревья, и трепетала молодая листва. Черное небо склонилось над Вавилоном, черное, как сажа, серебряное от россыпей алмазных копий Игигов — мерцающих мокрых звезд. Звезды пахли колодезной водой, студеной до зубной оскомины.