Легенда о Красном Снеге - Лана Тихомирова

— Все, что пожелаете, сир!

— Отберите на голубятне лучшего голубя, я пошлю письмо брату с ним.

— Сию минуту, сир, голубя вам принесет камердинер, а меня, к несчастью, ждут дела у северных стен.

Владыка поклонился и вышел.

Сорокамос стал писать о том, что он узнал от Джуриусса и упустил в предыдущем письме к брату. Он умолял брата держать эти сведения в тайне, длинное письмо он заключил

лишь простым скромным соболезнованием брату в их общей потере.

Вошел камердинер с серым хохлатым голубем.

Пока Сорокамос привязывал к лапке голубя письмо, с улиц Эолиса донесся шум, весь город пришел в движение.

Наместник выпустил птицу в окно. Голубь сел неподалеку на один из выступов чудного Эолисского барельефа, посидел, поворковал и полетел в Лебедь-град.

Сорокамос, проводив голубя взглядом, быстро спустился на первый этаж своей резиденции.

У одного из проходящих гвардейцев он спросил:

— Что происходит?

— Владыка, приказали собирать войска на стены, Разбойники готовятся к нападению.

— Где владыка Микаэлос?

— На северных воротах, сир.

— Спасибо, — воскликнул Сорокамос, вышел на крыльцо и взлетел в воздух, чтобы быстрее добраться до Северных ворот.

Улицы были пустынны, едва шуршали сандалии воинов, и бряцало оружие тех кто пробирался к стенам города.

Внезапно раздался звук, который заставил опуститься Сорокамоса на землю неподалеку от стены. Со свистом, лениво перелетел через стену снаряд. Огромный огненный шар с

грохотом упал за стену прямо на небольшой отряд копейщиков, которые проходили в этот момент к шатру главнокомандующего. В воздухе повис запах жареного мяса, начался

пожар, который, однако, был быстро потушен. На этот раз в Эолисе были пожарные отряды, которые дежурили по периметру города.

Сорокамос рванулся к палатке, где должен был быть Микаэлос.

Он ворвался в палатку, но там было пусто. Посередине лишь стояли несколько стульев и маленький столик, где были свалены карты. В углу лежал кем-то забытый меч.

Сорокамос, как безумный, вращал глазами, он не знал куда бежать, и что делать. Свистели Эолисские стрелы, лениво перелетали через стену огненные шары. Сорокамос схватил меч, и вдруг увидел в противоположном углу спящего ребенка.

Совсем рядом с шатром упало что-то тяжелое. Сорокамос схватил мальчика поперек туловища и выбежал из палатки с мечом в другой руке.

Ребенок проснулся, он посмотрел на Сорокамоса маленькими мутными глазками и вдруг сильно укусил принца.

Сорокамос взвыл от неожиданной боли.

— Ты что творишь? — вскричал он, поднимаясь вверх.

— Окосу нельзя из палатки. — Закричал ребенок, — Окос сторожить палатку.

Сорокамос посмотрел на рыдающего мальчика и вдруг понял, что ребенок юродивый, кто-то приказал ему сторожить палатку.

— Туда нельзя, Окос, — как можно ласковее сказал Сорокамос, — тебя там убьют. Там опасно.

Ребенок пинался, извивался и бил своего спасителя. Личико его стало багровым, он орал и пытался кусаться.

— Пойми ты, — увещевал принц, — тебе нельзя там быть. Тот, кто тебе это приказал — идиот. Ты ведь еще совсем маленький, ты должен жить.

Окос истошно орал и пинался.

Ближе к центру города Сорокамос приземлился и для острастки тряхнул ребенка. Окос от этого орать меньше не стал.

— Ты слышишь меня, — пытался переорать ребенка принц.

Окос его не слышал.

Сорокамос зарычал, еще раз тряхнул ребенка и потащил его в резиденцию.

Там он оставил его на попечение доброй и дородной кухарки, решив, что с ребенком сможет справиться женщина. Доплатив кухарке за беспокойство из поясного кошелька,

Сорокамос отправился обратно.

Он не знал, зачем так поступил с бедным мальчиком, но ничего уже поменять было нельзя. Микаэлоса он так и не нашел. Отчаявшись найти Владыку, Сорокамос внезапно стал повиноваться какому-то внутреннему приказу. Он вклинился в строй гвардейцев шедших в атаку на разбойников за стены Эолиса. Ему почему-то хотелось быть на самом пике опасности и пусть его убьют, это не важно, сейчас это не важно.

Судьба хранила наместника. Вскоре после начала атаки прозвучал рог разбойников, возвещавший о том, что войска прекращают обстрел. По законам войны в Лирании войска

Эолиса тоже должны были отступить. Но знак к отступлению дали чуть позже, чем нужно. Сорокамос брел к резиденции, весь в грязи и в поту. Внутри было пусто, хотелось спать. Но в нем как заноза засела мысль о несчастном ребенке.

"Надо накормить его и вымыть. Хотя кухарка, наверное, уже это сделала. Пусть мальчишка поспит у меня, а я тем временем пошлю кого-нибудь отыскать его матушку. Не может так быть, чтобы у него не было матушки".

Его мысли прервали бегущие к нему доктор и кухарка. Добрая женщина вся была в слезах. Она упала Сорокамосу в ноги и завыла.

— Что с ним? — спросил принц, в страхе.

— Сир, у мальчика удар, — сказал доктор.

— Он жив? — взревел Сорокамос, вцепившись в доктора, грязными руками.

— Нет, сир, — пролепетал доктор.

Сорокамос взвыл не хуже кухарки и бросился на кухню. За кухней, к комнате, где иногда ночевала кухарка, лежал на постели Окос.

Сорокамос рухнул перед мальчиком на колени, прижался к еще теплому тельцу ребенка и зарыдал. Он умолял Окоса простить его, клялся отомстить за его гибель, найти его мать и проч. Через минут двадцать доктору удалось отвлечь принца, истерика Сорокамоса сходила на нет.

— Он сильно мучился? — спросил Сорокамос у кухарки и доктора.

— Сир, после того, как вы ушли, — начала прерывающимся голосом кухарка, — он орал, долго орал. Просто орал, как младенец, когда животик прихватит. Я его пыталася успокоить, но он никак не успокаивался. Я поваренка за доктором послала наверх. Лекарь та пришел, а мальчонка весь аж черненький от плача и орет, орет, не плачет уже, а орет.

— Я когда его увидел, — мягко перебил доктор, — сразу понял еще немного и дите хватит удар. Принесли ему холодной воды, облили, чтобы жар снять, но не успели. Уже холодной водой мертвенького обтирали. Сначала думали в обмороке.

— Почему с ним случился удар? — спросил Сорокамос.

— Я не детский врач, но могу лишь рассудить, — сентенциозно заговорил доктор, — Мальчик видимо, болен скудостью мозга, а значит сосудики его в мозгу слабые. Он

напрягся, и сосудик лопнул и залил мозг.

— Я виноват в том, что он так мучился! Какой-то идиот оставил его в палатке возле стены, приказав ребенку сторожить палатку. Его могли там убить! — Сорокамос вскочил и