Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр - Джон Лайдон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На пособии я прожил совсем недолго, около двух недель. Не хотел выстраиваться в очередь в центр занятости. Я ненавидел это место, не желал иметь с ним ничего общего. Не чувствовал себя там своим. За те два раза, что я там появился, я проклял все и поклялся, что больше никогда туда не вернусь. Мне абсолютно не нравился весь этот формат: официальное оформление, которое следовало после постановки на учет, то, как они заставляли тебя чувствовать себя каким-то образом во всем этом виноватым. Ты здесь в своем праве – ты работал, или работали твои родители. Если государство не может обеспечить рабочие места, тогда какого хрена ты поделаешь? Во многих отношениях я отлично понимаю людей, которые занялись незаконной деятельностью, потому что, честно говоря, не было никакого иного способа заработать хоть какие-то деньги и выбраться из той дыры, в которой оказался. Что касается меня лично, то я никогда бы не стал воровать, просто не смог бы. Мне не нужно то, что мне не принадлежит, – так меня воспитали мама и папа.
Я могу работать кем угодно и где угодно. Однажды у меня была подработка на обувной фабрике – о, мне даже очень понравилось упаковывать ботинки. Еще как-то довелось поработать в «Хилз» – большом сетевом мебельном магазине на Тоттенхэм-Корт-Роуд. Ну и вершиной всего была наша с Сидом работа уборщиками в модном вегетарианском ресторане.
Мы в основном занимались разнообразными экспериментами с вегетарианской едой, потому что, понимаете, там много чего оставалось. Так я впервые попробовал ореховую котлету. В те дни вегетарианская еда была новой штукой, модным увлечением очень богатых людей. И совершенно безвкусной. Они пытались работать с цветом и формой, о вкусе и аромате не шло и речи. Очень забавно. Вообще-то и убирать там особо было нечего. Несколько измельченных арахисовых орешков на полу, вот и все, но мы растягивали этот процесс часа на два каждую ночь, потому что нам за это платили.
Потом, во время летних каникул, Джон Грей нашел мне работу в детском центре на севере Лондона. Я присматривал за детьми семи, восьми, девяти и десяти лет. Я мог бы играть и с малышами, для меня это не проблема. Однако это было проблемой для конторы, которой принадлежал лагерь: им совсем не нравилась идея, чтобы некто вроде меня находился рядом с маленькими детьми. И это в мире Джимми Сэвила[73]! Вот в чем горькая ирония – я был бы последним человеком, который причинил зло детям, но ярлыки у нас приклеивают быстро и несправедливо. И за этими ярлыками никто и не пытается заглянуть в сердце и душу человека, понять его характер.
Мы делали самолеты из бальзового дерева – бипланы или трипланы. Все хотели быть Красными Баронами[74], поэтому выкрашенный в красный цвет самолетик пользовался особой популярностью. У меня были кое-какие навыки работы по дереву – от моего увлечения техническим рисованием, уроков столярного дела в школе, а также работы на строительных площадках. Мне как-то удалось плотно поработать на стройке с одним плотником, и он многому меня научил.
Вместо пил и молотков мы пользовались маленькими макетными ножами, которыми было очень удобно обрабатывать легкое бальзовое дерево. Принцип работы тот же, и дети любят быть вовлеченными. Это то, что я любил, поэтому именно этим и занимался. Хотите успокоить детей, хотите, чтобы прекратилось насилие? Заинтересуйте их. Все дети любят творить и сознавать, что они придумали что-то самостоятельно, что достигли этого своими собственными руками. Если, к примеру, ребенок задает вам вопрос, не уклоняйтесь от ответа – иначе он будет вечно обижаться на вас за то, что вы ему не сказали. По крайней мере, так это случилось со мной.
Я понял, что учителя превратили меня в карикатуру на самого себя, карикатуру, которая на самом деле имела со мной очень мало общего. Они вынуждали меня чувствовать себя каким-то неприкаянным. Мне и так было неуютно, я пытался найти свое место в жизни, но они заставляли меня ощущать себя нежеланным и обиженным за то, что я там оказался, и, естественно, я отвечал на это соответствующим образом. По-моему, ни один ребенок не рождается мистером Паршивцем или мистером Сквернословом. Все зависит от того, какой именно пример вы ему подадите. И я думаю, мне удалось в конечном счете превратить весь этот негативный опыт в нечто положительное. Я – не жалеющий себя мерзкий кусок дерьма, я не склонен к преступлениям. Слава богу, благодаря их усилиям я понял, кем мне не следует быть.
Чтобы выжить, нам с Сидом пришлось продавать амфетамины. Так или иначе, мы занимались мелкими сделками. С деньгами было трудно, а времена наступали тяжелые.
Я не наркоман, но мне нравится состояние бодрости – той бодрости, которую могут предоставить вам определенные химические вещества. В ранней молодости, когда ты еще подросток, тебе это вполне заходит. Не хочется ничего пропустить, что бы и когда ни намечалось. У тебя реальный настрой поспеть везде и всюду. Потому что, когда ничего не происходит, кругом одна апатия – бр-р-р! В то время, если я заболевал какой-нибудь простудой, или гриппом, или у меня случался приступ аллергии – а все это накатывало на меня со страшной силой, – амфетамины, которые всегда были под рукой, выбивали эту дрянь из моего организма. Как мне казалось, вполне себе полезная штука.
Это не какое-то самовозвеличивание, происходящее в твоей голове, – только не с правильными амфетаминами. Они просто делают тебя более бдительными. Не думаю, что от этого вообще исходит какой-то кайф, просто ты получаешь способность активировать себя. Я отношусь к амфетамину как к ключу от шкатулки. Или относился.
Во всем этом была одна проблема – знаете, недаром говорят, что продавец никогда не должен пробовать свой собственный товар? Ну вот перед вами один из тех, кто это делал, так что продажи у меня шли так себе. Я сидел рядом с большой сумкой, был весьма доволен собой и даже не думал шевелиться,
