Оборванные струны - Надежда Зорина

Черт! Кто же заснял этот проклятый пикник?

Андрей подмигнул постной физиономии Зимина: не знаешь кто? Где тебе! И тут его осенило: а не он ли, не этот ли самый Зимин выступил в роли папарацци? Да ведь вполне вероятно! Заподозрил жену в измене, захотел выследить, уличить… Взял с собой камеру, чтобы не быть голословным в суде при разводе. Вот только не ожидал, что нарвется на убийство, думал: банальная измена, а оказалось… Черт, черт, черт! Очень похоже, что так оно и было. Вот только непонятно, при чем здесь Вениамин. Если мужчина на съемке — любовник, то Венька-то кто?

Если мужчина — любовник… А если нет? За что, черт возьми, она его убила?

Ладно, может, Ольге удастся выяснить.

И что же тогда получается? А то и получается, что в агентство и Веньке послал письмо Зимин. Скорее всего. Но почему тогда не сделал заказ, почему не продолжил начатое? Непонятно. Но, наверное, были причины. Или потом появились. Когда Венька вмешался… Нет, не сходится: Венька пропал раньше. И все-таки связан ли Зимин с его исчезновением? И не он ли вчера был в балаклавской квартире, не он ли…

Андрей потрогал шишку на голове.

Нет, вряд ли он. Если послал письмо в агентство, значит, так или иначе, хотел, чтобы они его увидели, зачем бы тогда ему было красть флешку, бить по голове?

Встретиться с ним нужно, и как можно скорее. Хотя бы для того, чтобы узнать: он ли автор этого чертова фильма. Продумать, как повести разговор, чтобы в случае чего не навредить. Прямо, конечно, ни о чем расспрашивать нельзя. Хорошо, что адрес Зимина у него имеется. Неплохо бы и телефонный номер раздобыть… С номером не проблема, номер он и сам без всяких компьютерных специалистов сумеет найти — по компьютерному телефонному справочнику. И очень даже легко.

Оказалось, легко, да не очень: город был прямо-таки наводнен разнообразными Зимиными. Тут тебе и Александр Александрович, и Василий Васильевич, и даже — этнический казус! — Ираклий Моисеевич. Причем почему-то шли эти Зимины не в алфавитном порядке. Пока Андрей добрался до нужного ему Анатолия Сергеевича, серьезно устал и перенервничал. Зато телефонный номер теперь у него в кармане. Не откладывая, он решил сразу и позвонить. Объяснение своему звонку придумал самое простое, мол, он знакомый его бывшей жены, хочет встретиться по ее просьбе. По тону Зимина — насторожится или нет, заподозрит ли что-то — станет понятно, как повести разговор дальше.

Дозвонился Андрей сразу, но ответил ему женский голос, к чему он не был готов.

— Здравствуйте, — растерянно пробормотал Никитин. — Вы не могли бы позвать Анатолия? — Отчество он решил опустить, чтобы сойти за знакомого.

— Анатолия нет, — ответила женщина, — он в университете, принимает экзамен.

— Экзамен?

— Да, по исторической грамматике.

— Вот как?! — Никакой не бухгалтер, значит. Преподаватель на языковом факультете. На каком и в каком именно университете? Можно ли спросить или это вызовет подозрения? Лучше не спрашивать, сам справится, найдет в Интернете, пробьет преподавательский состав соответствующих вузов, это тоже совсем не сложно.

— Раньше четырех не приедет, — вздохнула женщина. — Что-нибудь передать?

— Нет, спасибо, перезвоню позже. А вы кто ему будете? — не удержался Андрей, чтобы не спросить.

— Жена, — чуть удивленно ответила женщина.

— Новая? — ляпнул Андрей, не подумав, что может ее обидеть.

— Нет. Просто жена, — высокомерно, видимо действительно обидевшись, сказала она. — А вы?…

— Я? Знакомый, мы вместе с Анатолием… Ну, это старая история, — закончил он поскорее, не придумав ничего подходящего. — Я перезвоню. До свидания.

Положив трубку, Андрей посмотрел на часы — половина второго. Если домой Зимин вернется не раньше четырех, значит, экзамен закончится не раньше трех. Времени достаточно, чтобы пробить университет и успеть доехать. В присутствии жены вести такой сомнительный разговор у него в квартире нельзя, лучше изобразить случайную встречу где-нибудь на улице — на остановке, например. «Здравствуйте, вы Анатолий? Я вас сразу узнал, Ксения мне много рассказывала…» Бред! Ну ладно, сориентируется на месте.

Зимин преподавал в университете иностранных языков. Изучив расписание, Никитин узнал, в какой аудитории он принимает экзамен. Трое измученных долгим ожиданием казни студентов сидели на стульях напротив двери аудитории, то утыкаясь в конспекты, то переговариваясь испуганными голосами — судя по их несчастному виду, Зимин был еще тот людоед. Трое. И в аудитории, должно быть, еще пятеро — это плохо, дело не скоро приблизится к концу. Андрей пристроился на подоконнике за колонной в стороне от скорбной группы и стал прокручивать в голове различные варианты предстоящего разговора. Случайную встречу на остановке он отверг как несерьезную, решил подойти к Зимину здесь, в коридоре, как только закончится экзамен. Но историю оставил все ту же: «Я знакомый вашей бывшей жены».

Ждать пришлось долго. Прошло уже больше часа, а студенческая пытка все продолжалась. Но когда наконец Зимин вышел из аудитории, взмыленный, злой, ужасно утомленный — видно, издевался он не только над ребятишками, но и над самим собой, — Никитин понял, что здесь разговор начинать просто нельзя. Надо дать ему хоть немного отдышаться. Вынырнув из-за колонны, он пошел за Зиминым. Старый паркет ужасно скрипел у него под ногами, выдавая, хоть Андрей и старался ступать неслышно. Но, кажется, преследуемый был слишком измучен и ничего не слышал и не видел вокруг.

Так они вышли из корпуса и двинулись по улице. У кафе-террасы Зимин вдруг остановился — это произошло так внезапно, что Андрей чуть не налетел на него сзади, — достал из кармана носовой платок, вытер лоб и, кивнув, словно решив какой-то сложный внутренний спор с самим собой, вошел внутрь. Андрей остался снаружи — терраса была обнесена высокой узорной оградой, сквозь которую хорошо просматривалось все, что на ней делается. Зимин заказал стакан минеральной воды и пачку сигарет. Обстановка для разговора была наиболее подходящей. Да и места лучше не найти. Подсесть к нему за столик, тоже заказать себе воды и начать…

Андрей открыл дверь кафе, больше напоминающую садовую калитку, прошел к стойке, наблюдая боковым зрением за Зиминым — тот разговаривал с кем-то по телефону. И тут глаза их встретились. Зимин страшно побледнел, вскочил и, опрокинув стакан с водой, бросился к выходу. Андрей дернулся было за ним, но тот запрыгнул в стоящее рядом с кафе такси — дверцы были распахнуты настежь — и скрылся.

Совершенно обалдевший, Никитин вернулся на террасу, опустился на стул и долго сидел, бессмысленно глядя перед собой. У него в кармане зазвонил телефон, но он никак не мог вытащить аппарат — руки не слушались.

— Да, — наконец смог ответить он.

— Андрей Львович! — отчаянно закричала в трубку Ольга. — Вы где? Приезжайте скорей! Я… Михаил Константинович смог расшифровать… Господи! Я сойду с ума! И Дениса нет… Приезжайте скорее!

— Что случилось, Оленька?

— Она… Эта Ксения… Она говорит такое! Это ужас какой-то! Это так странно и страшно… Приезжайте скорей!

Глава 6. Смириться и успокоиться

Свидания не было. Вальс оборвался на середине такта. Я лежу, тихая, мертвая. Мне не горько, не страшно, меня не терзают раскаяния. Единственное, чего я боюсь, — это воскреснуть. И потому лежу без движения, глаза закрыты, руки сложены на груди — вероятно, не один час так лежу. Не засыпаю и не просыпаюсь. Воспоминания больше не толкаются, не спорят, терпеливо дожидаются своей очереди, не пытаются перекричать друг друга. Это воспоминания двух разных женщин. Их жизни, характеры совершенно не похожи. Сходство только в одном: обе они умерли — возможно, одновременно. При жизни эти женщины не могли бы стать подругами — им нечего было друг другу сказать, им стало бы скучно вместе. Да и вряд ли они смогли бы даже встретиться. Но теперь, благодаря обоюдной смерти, они очень сблизились. Так сблизились, что без всякого стеснения обнажили свои души.

Впрочем, я поначалу стеснялась. Это она меня вынудила на душевный стриптиз. Замедленным, плавным, осторожным движением (видимо, тоже боялась воскреснуть) скинула платье, рассказав, как обвинила отца в смерти мамы. Скинула платье и улыбнулась в ожидании: ну, теперь твоя очередь. Я не могла не ответить ей такой же откровенностью, но сразу же запуталась в петлях, не выхватив из памяти равноценного воспоминания. Детство мое безгрешно и счастливо… Моя взрослая жизнь… Да, конечно! Платье легко соскользнуло с тела вниз.

— Я никогда никого не любила. Даже замуж вышла без всякой любви. Ведь это никакая не любовь — то, что было.

Она возразила, что любовь — это и есть самый тяжкий грех, потому что именно она ведет сначала к предательству, а потом к преступлению. Тогда я ей рассказала историю наших отношений: я была очень больна, я была в своей болезни эгоистична, я принимала его заботу, ничего не отдавая взамен, а как только выздоровела, ушла, предала, бросила…