Петербург Достоевского. Исторический путеводитель - Лурье Лев Яковлевич

В это время любил сюда захаживать и другой крупнейший писатель – Н. Лесков. Начиная с 1877 года в ресторане Палкина устраивались литературные обеды. Их инициатором был Д. Менделеев. На них за одним столом подчас мирно соседствовали литераторы, в иной обстановке не подававшие друг другу руки.

Здесь, по воспоминаниям Анны Григорьевны Достоевской, «Федор Михайлович встречался со своими самыми заклятыми литературными врагами… побывал на этих обедах раза четыре и всегда возвращался с них очень возбужденный и с интересом рассказывал мне о своих неожиданных встречах и знакомствах».

В 1880-е годы ресторан стал своеобразным гей-клубом. Богатым петербургским гомосексуалистам (их в столице называли «тетками») здесь оказывали особенное внимание как выгодным гостям. Они имели к постоянным услугам палкинского лакея Зайцева, поставлявшего подгулявшим «теткам» в отдельные кабинеты солдат и мальчиков. Инкогнито бывал у Палкина самый известный петербургский содомит, великий князь Сергей Александрович – его дворец находился в ста метрах от ресторана. В компании «теток» можно было встретить композитора Петра Чайковского, поэтов Алексея Апухтина (автора текста знаменитого романса «Ночи безумные») и Сергея Донаурова (он написал «Пару гнедых»), графа Адама Стенбока, князя Владимира Мещерского.

Кабинеты «Палкина» скрывали от властей и опасных нигилистов. Осенью 1883 года в одном из них встретились глава «Народной воли» артиллерийский штабс-капитан Сергей Дегаев и приехавший из Англии, знаменитый в кругах подпольщиков Герман Лопатин, за которым числилось к тому времени три успешных побега из тюрем и ссылок. Лопатин был послан в Петербург со специальной целью: эмигранты заподозрили, что среди народовольцев действует полицейский информатор. В «Палкине» Лопатин попросил Дегаева рассказать поподробнее, как тому удалось бежать от конвоя при перевозке из тюрьмы на вокзал. «Я засыпал жандарму глаза табаком, – отвечал глава «Народной воли», – запасал в камере табачок от сигар, и вот в решительный момент он и пригодился». «Господин Дегаев, для этого потребен не курительный табак, а нюхательный», – оборвал его Лопатин. Концы сошлись. Лопатин понял: революционное подполье в России возглавляет предатель. Последовали меры, в результате которых народовольцами, при посредстве двойного агента Дегаева, был убит глава секретной полиции.

«Палкин» пользовался успехом, приносил прибыль, а потому расширялся. В 1873 году двухэтажное здание надстроили еще одним этажом, к 1881 году в ресторане было уже 25 помещений (буфетная, биллиардная, отдельные кабинеты, общий зал). К концу века Палкины, наряду с Меншуткиными (торговля строительными материалами) и Лейкиными (торговля мануфактурой) считались старейшими купеческими династиями города. Но внуки купцов в России частенько мечтали стать дворянами, династии разрушались. Вот и после смерти Константина Палкина в 1886 году его дети не пожелали заниматься ресторанным бизнесом. Ресторан перешел от ярославцев Палкиных к новому владельцу – коломенцу Василию Соловьеву.

Во дворе «Палкина» размешалась типография А. Траншеля. 24 декабря 1872 года сюда впервые пришел Ф. Достоевский, ставший редактором журнала «Гражданин». Издателем журнала был князь В. Мещерский, человек в течение более 40 лет близкий к правительственным кругам и оказывавший значительное влияние на политику правительства. Его политическая позиция в то время была близка писателю. По словам корректора типографии В. Тимофеевой-Починковской, оставившей обширные воспоминания о Достоевском, в это время он был «очень бледный – землистой, болезненной бледностью – немолодой, очень усталый или больной человек, с мрачным, изнуренным лицом… Он был весь точно замкнут на ключ – никаких движений, ни одного жеста, – только тонкие, бескровные губы нервно подергивались, когда он говорил…» Работать с Достоевским было непросто: он был вспыльчив, нервен, недоверчив, особенно к малознакомым людям. Однако постепенно он сошелся и с Тимофеевой-Починковской, и с метранпажем типографии М. Александровым, также написавшем мемуары о Достоевском в период работы в типографии Траншеля. Часто Достоевский работал здесь ночью (он вообще любил писать по ночам). Днем же нередко корректорская типографии превращалась в своеобразный писательский клуб, куда заходили близкие Достоевскому литераторы – Н. Страхов, А. Майков, Т. Филиппов, А. Порецкий, Вс. Соловьев. В конце августа 1874 года типографию перевели в другое помещение, а вскоре Достоевский ушел из «Гражданина».

От Владимирского проспекта к Фонтанке

Здесь Достоевский жил в юности; на углу Графского переулка и Владимирского проспекта написаны «Бедные люди».

Зафонтанная часть города к югу от Невского проспекта образовывала Московскую часть, пеструю и разнообразную. Главная особенность этого куска городской территории – поразительная временна́я приуроченность. Почти все сохранившиеся дома построены в эпоху Великих реформ, при Александре II, в 1870-е годы. Достоевский видел, как строили эти здания между Фонтанкой и Лиговкой.

По берегу Фонтанки в XVIII веке располагались дачные усадьбы вельмож и казармы гвардейских полков. Их лицевые фасады выходили на реку. Набережной в то время никакой не было: подъезжали к усадьбам с безымянного проезда, ограничивавшего их территорию с востока. В 1730-е годы часть проезда до излома Фонтанки получила название Загородного проспекта, другая, северная – Троицкой улицы (с 1929 года – улица Рубинштейна). Первоначальное имя улица получила по подворью Троице-Сергиевой лавры.

Владимирский проспект проложили позже – уже при Елизавете. Он соединил Литейную слободу с полковыми городками между Загородным проспектом и Фонтанкой – район нынешних Семенцов и Красноармейских улиц. Вначале Владимирский был просто частью Литейного проспекта, а с 1806 года территория между Невским и Загородным получила собственное название по церкви Владимирской иконы Божией матери. В XVIII веке появились и два переулка между Владимирским проспектом и Фонтанкой – Графский и Щербаков.

Графский переулок получил название по находившейся на его углу с Фонтанкой даче графа Головина, Щербаков – по фамилии купца-домовладельца. Квартал, ограниченный набережной Фонтанки, улицами Ломоносова (в прошлом – Чернышев переулок), Рубинштейна и Невским проспектом – граница между дворцовым и купеческим Петербургом. Восточный берег реки между Аничковым и Чернышевым (ныне – Ломоносова) мостами – место вполне аристократическое. Захватывающий вид на дворянские особнячки, кваренгиевскую колоннаду перед Аничковым дворцом, россиевский ансамбль Чернышевой (ныне – Ломоносова) площади, оба моста: один с Клодтовыми конями, другой – с башенками.

Фонтанка была забита барками и живорыбными садками. Купеческие семейства по воскресеньям, нагруженные провизией, самоваром, посудой, садились на одном из спусков (чаще всего в торце Графского переулка) в лодку и в сопровождении двух гребцов-перевозчиков отправлялись пить чай «под елки» на Елагином острове.

Дворы от Фонтанки до Рубинштейна – сплошь проходные. Особенно хороши дворовые системы особняка Карловой (нынешней библиотеки Маяковского) и лабиринты между Щербаковым переулком и улицей Ломоносова. Здесь переход от Петербурга Анны Карениной в город Настасьи Филипповны (где-то рядом жила инфернальная героиня «Идиота»). Здесь же жительствовали купечество и семейные чиновники.

Вплоть до 1850-х годов местность носила характер предместья. Выросший здесь писатель, литературный крестный отец Антона Чехова, Николай Лейкин, к текстам которого мы еще вернемся, вспоминал: «Ходили мы гулять и на огороды, которых было несколько на Кабинетской, Большой и Малой Московских (тогда – Гребецких) и на Грязной (Николаевской) улицах. Огороды эти, обнесенные заборами, были промысловые; там у моей няни-ярославки были знакомые ярославские мужики-огородники. И нас там иногда одаривали репкой, морковкой, огурцами, горшком резеды или левкоя. На эти огороды ходил я с матерью и за покупкой овощей, имея возможность с детства наблюдать, как растут капуста, огурцы, корнеплоды». Современный же свой вид квартал получил после пожара 1862 года, когда деревянные дома почти сплошь сгорели и были заменены ныне стоящими на их месте каменными громадами.