Красавицы не умирают - Людмила Третьякова

                                                      * * *

К одиннадцати годам девочке снова пришлось поменять крышу над головой — Салаговы отдали Алену в офицер­скую семью Чаликовых. Однажды к ним пришла сосед­ская девушка в нарядной кофточке. Алена быстро сообра­зила, как надо сделать выкройку, и, к всеобщему удивле­нию, сшила кофточку, не хуже заправской портнихи. Руки у девочки оказались золотые: она научилась прекрасно вышивать, и гусары сулили ей 25 рублей, чтобы она им золотом да серебром расшила двуглавых орлов на офицер­ских сумках.

Разумеется, красивая девочка-подросток притягивала к себе пылкие взоры офицеров, среди которых по воле судь­бы росла. И ее молодое сердечко не было вполне равно­душно ко вниманию удальцов в расшитых доломанах.

Пожалуй, лишь один из них, высокий, богатырского сложения, обросший густыми усами и бакенбардами, вну­шал ей ужас. Завидя его, Алена старалась поскорей удрать.

—     Куда? Вернись-ка, голубушка!.. — кричала ей вслед Чаликова.

—     Боюсь, страшный какой...

Слух о том дошел до офицера-богатыря.

—    Каково же! Меня она боится! Чем же я вам, Аленочка, страшен кажусь?

—    Да волосами очень уж обросли...

—    Что же делать? Так надобно для того, чтобы иных детей пужать! Но тебе, моя турчаночка, нечего бояться. Вот скоро я уеду, посиди хоть немножко с нами...

На прощанье великан просил девочку: «Вот теперь поцелуй меня, я уезжаю, и, может, мы никогда не уви­димся».

И правда, больше они не увиделись. А великан этот был один из самых прославленных русских генералов, ге­рой войны 1812 года Яков Петрович Кульнев. Храбрец и добрейшая душа, он пользовался любовью не только у се­бя, но и во вражеском стане. Шведы, зная о его рыцар­ском поведении по отношению к населению, избегали стрелять в него.

Кульнев героически погиб вскоре после начала войны с французами, не успев исполнить своей мечты, о которой как-то поведал брату: «...Не выходит у меня из головы поймать Бонапарте и принести его голову в жертву наи­первейшей красавице; не назови это химерою, ибо все на свете сотворено для прекрасного полу».

Браво, Кульнев! Жаль, что пригожая турчаночка не отгадала в вас тогда героя и рыцаря. Ей, молоденькой ду­рочке, был по сердцу другой...

                                                         * * *

Зачастил к Чаликовой гусар Лосев. Тогда мода пошла — мужчины стали носить сережку в одном ухе. Вот он и го­ворит Алениной покровительнице: мол, ухо проколол, нет ли сережки на короткое время. Чаликова ответила отка­зом, но обратилась к Алене: «Нет ли у тебя?» Девушка вспыхнула, вынула из уха сережку и протянула Лосеву.

 Через некоторое время Алена напомнила гусару о ней. А он шепнул ей на ухо: «Как сделаетесь моею, тогда и от­дам».

Стал Лосев осаждать Алену. Подослал к ней жену своего денщика.

—     Мой барин покоя не дает, просит вам сказать, что влюбился смертельно и желает на вас жениться. Да только такую молодую вас не отдадут, а потому просит он пове­рить ему. Уедете с ним в другую деревню и там повенчае­тесь. Так что передать барину?

Осторожная Алена, как ни ныло ее сердечко по бра­вому гусару, ответила решительно:

—    Я на это никогда не соглашусь. У меня есть благо­детельница. Пусть поговорит с ней. Коли даст она согла­сие — выйду. А увезти себя не позволю. Я наложницей быть ни у кого не соглашусь...

—     Ах вы, матушка, да сжальтесь, пропадет мой ба­рин-то. Он сказал, когда вы ему откажете, то он будет развратную жизнь вести, и пить, и гулять, и что вы буде­те всему виноваты... Сжальтесь...

Но Алена брови сдвинула:

—    Ступай, и больше я с тобой говорить не хочу. Ба­рину же своему передай — никогда на это не соглашусь ...

Однако где было девочке-подростку знать, какую ин­тригу затеял против нее Лосев: сказал Чаликовой, что, мол, дала слово уехать с ним. Крупный скандал вышел. Алена целый месяц оплакивала свою несчастную любовь. Гусар же искуситель, казалось, навсегда скрылся с ее го­ризонта.

И вот однажды сидит она со своей опекуншей в гости­ной у окна и видит, кто-то едет в санях, пьяный- препьяный. Песни поет. Чаликова присмотрелась, так и ахнула: «Это же Лосев! Что с ним сделалось, с бедным, как жаль его! Примерный был офицер, никогда не видела, чтобы он был пьян. Слава Богу, мужа нет...»

После истории с Лосевым Чаликов строго-настрого запретил своей жене пускать офицеров в детскую, где вместе с дочками хозяев жила и Алена.

Прошло некоторое время, и вот, когда Чаликовых до­ма не было, перед глазами Алены в ее комнате появился Лосев.

—     Как вы вошли сюда? — ужаснулась девушка.

—     Узнал от человека, что вы одни, — чистосердечно признался Лосев. — Попрощаться пришел. Совсем еду в Петербург.

У Алены душа замерла, но она постаралась ответить как можно спокойнее:

—     Счастливый вам путь.

—     Я прошу вас проститься со мной хорошо, а мне этих слов недостаточно. Может, в последний раз видимся!

Он подошел к девушке и прижал ее так крепко к себе, что ей показалось, сейчас задохнется. Поцеловал и отпус­тил. Алена упала на подушку, услышала быстрые, уда­ляющиеся шаги и стук захлопнувшейся двери. Вот и всё. Кончилась ее первая любовь.

«Ну, что я тогда перечувствовала, когда меня он поце­ловал: стыд, гордость, меня мучило, что мужчина в первый раз в жизни меня поцеловал. Любимый мужчина. Я за грех почитала любовь, думала, он меня унизил... Мне стыдно было и глядеть на свет Божий. Да кому было и рассуждать — мне тогда только десять минуло, одиннадцатый пошел. Я начала задумываться и плакать, ибо я по­няла, что я его любить стала... И так он уехал навсегда, и никогда я с ним не виделась. Вот тут я поняла, что я очень его любила, и дала себе слово, когда человек най­дется, который будет на него похож, за того и выйду, ра­зумеется, прежде полюблю», — на склоне дней своих пи­сала старушка Щепкина, вспоминая свою первую любовь. А ведь так и случилось!

* * *

Однажды Веригин, берейтор графа Волькенштейна, слу­живший раньше у Салаговых, расхвастался перед актером крепостной труппы Михаилом Щепкиным, что, мол, у него в любовницах не какая-нибудь конопатая Лушка, а самая настоящая турчанка. Легко представить, какое впе­чатление могли произвести такие разговоры в курском за­холустье! И видимо, произвели, если Щепкин сказал:

—     Не верю, Веригин! Покажи мне ее...

—     Изволь! Только просто так граф в Ахремовку, где живет моя любезная, не отпустит! Надо что-то приду­мать...

Им сопутствовала удача. Повод заявиться туда возник сам собой: граф, театрал и меломан, снарядил несколько понимающих в музыке людей, прослышав, что в деревне Ахремовке, где было имение Чаликовых, продаются духовые инструменты.